Душа моя - элизиум теней

втройне стариком?!».

Я бы заменила слово «бедный» – «неопрятным». Почему так редко можно встретить

опрятных стариков и старух?

Вот что пишет Герцен в «Былое и Думы» о старости: «Как страшно прав Гоголь, говоря: Забирайте теплые и святые чувства с собой из юности, без них старость страшит хуже

могилы. На могиле хоть есть надпись, а в безчувственных чертах старости ничего не

прочтешь. Эгоизм все вытравливает с годами, если только неэгоистические человеческие

стороны так слабы, что могут вытравиться. Нет, такой старости я не желаю. Лучше

умереть в разгаре жизни, нежели живому пережить себя».

Чайковский считает что «всякий возраст имеет свои хорошие стороны, и дело не в том, чтобы вечно быть молодым, а чтобы как можно меньше страдать физически и

нравственно».

«Нет ливреи почтеннее старости», – пишет Теккерей в «Виргинцах».

Так ли это, не создалось ли перед старостью того же преувеличенного преклонения, как

перед материнством?

По сведениям Нью-Йоркской медицинской Академии, во времена Римской империи

средняя продолжительность жизни римлянина равнялась двадцати трем годам. А через

1600 лет, в наше время кривая средней продолжительности жизни дошла в Америке

ориентировочно до 67 лет для мужчин и 69 лет для женщин. Двигаясь сначала медленно

вверх, кривая поднялась, главным образом, за последние 50 лет. Отсюда следует, что во

времена древней Греции и Римской империи старики были большой редкостью и

привлекали к себе больше внимания. Вопрос об уважении к старости со стороны семьи и

общества – важный вопрос, обусловленный культурой данного общества. Уважение к

старости, как таковой, сильно меняется в зависимости от периода развития культуры того

или иного народа. Древнейшая из культур, известных в наши дни, китайская. У китайцев

уважение к старости переходит границы разумного и практически целесообразного. Оно

превращается у них в культ предков.

Вот какие соображения высказывает доктор Эдвард Стиглиц, автор ряда трудов по

вопросам старости: «Характер к старости становится устойчивее и обозначается резче.

Пятна леопардов не меняют размеров и формы, но становятся чернее. Например,

богомольный человек правращается в несносного святошу, бережливый становится

скрягой, щедрый – расточительным, иной раз по отношению к тому, что ему не

принадлежит. Осторожный делается пугливым. Человек, отличающийся

снисходительностью, становится еще более снисходительным. Это усиление характерных

черт должно быть приписано не столько старению как таковому, сколько привычке,

вырабатываемой жизнью в замкнутом узком кругу. Мудрость возникает в результате

опыта, который, бесспорно, зависит от времени, но возрастает она только при наличии ума

в молодости. Старость сама по себе мудрости не гарантирует. Молодые дураки

превращаются в старых дураков.

92

Явление, обычно квалифицируемое, как впадание в детство, когда старик возвращается к

взглядам и повадкам ребенка, обнаруживает раздражительность и другие детские

свойства, добиваясь желаемого, в действительности, повидимому, не имеет ничего общего

с детством. Я глубоко убежден, что старики, в силу своего слабоумия похожие на ребенка, фактически никогда не были взрослыми и что их внутренний детский облик освободился

от пелены условных приличий, долгое время скрывавший его от постороннего взгляда.

Припомните, нет ли среди ваших знакомых лиц, впавших в детство? Если есть, я уверен, что, узнав их прошлое, вы обнаружите, что в молодости они отличались странностями, указывавшими на незрелость, лишь скрытую условностями».

И вот незаметно подкралась старость... На этом последнем этапе жизни я стараюсь, как и в

других пережитых возрастах, разобраться в происходящий во мне физических и

психических изменениях. В соответствии с этими изменениями я стремлюсь путем работы

над собой установить особую линию поведения. Приходится усиливать торможение в

выявлении свойственных мне черт характера – общительности и приветливости,

переходящих иногда в ненужную болтливость. Излишнюю экспансивность и

эмоциональность я стараюсь пресечь, мысленно произнося: «Это не твое дело» и «Это

никому не интересно». Умеряю свой пыл в раздаче вещей и денег, убеждая себя не

торопиться, подумать – «отдать всегда успеешь».

Но с некоторыми изменениями, вернее, усилениями недостатков таких, как рассеянность, выпадение слов, бороться невозможно. Как бывает неприятно – начнешь говорить и

останавливаешься, не можешь впомнить иногда самое простое выражение. Средство

одно – побольше молчать. Выражение «молчание – золото» больше всего применимо к

старческому возрасту. Трудно бороться также с состоянием депресиии, которая наступает

мгновенно при малейшем проявлении душевной грубости окружающих людей,

свидетельствующей о невнимании и пренебрежении. По себе теперь знаю, как легко

обидеть старика. По своему характеру я, кажется, неспособна была кого-нибудь обидеть.

Но если бы повернуть обратно колесо моей жизни, я бы больше сделала для моей мачехи, чтобы облегчить ее тяжелую кончину.

Вспоминается, с какой нежностью Анатолий Федорович Кони говорил о своей матери:

«Усталый, замученный работой, приедешь к ней в Москву на день-другой повидаться – а

как она радовалась, не знает, куда посадить, чем угостить. Я уже был прокурором Синода, а она подойдет, бывало, ко мне с гребенкой и начнет расчесывать мне бороду,

приговаривая: "бедный ты мой одинокий, некому тебя приласкать". От ее нежных

материнских прикосновений я чувствую, как молодею, и тепло, от нее исходящее, глубоко

проникает и согревает меня».

Анатолий Федорович вспоминал, как сильно тосковал после ее смерти. К тоске по

умершей присоединялось сознание, что он мог бы лучше, комфортабельнее обеспечить ее

старость. Слово «поздно» мучительно и неотвязно звучало в его душе.

Вот что пишет по этому поводу современная поэтесса Елена Ривина:

Элегия.

С давнишних пор я повод подаю

Ко всяческим укорам и обидам –

И что таить? Я эту тайну выдам:

К похоронам и пышным панихидам

Я ненависть действительно таю.

Друзья мои, вам хорошо известно,

Что на моей земле мне интересно

И каждый день жалея ввечеру,

Была всегда я с жизнью в дружбе тесной.

Но смертны все – и я, как все, умру,

И в этот день, нисколько не отличный

От каждого стремительного дня,

Не оставляйте ваших дел обычных,

Не приходите хоронить меня.

Уныл обряд. И я бы не хотела,

Чтоб вас взяла ненужная тоска.

И пусть мое бесчувственное тело

Зароет равнодушная рука.

Но все слова, что с другом расставаясь,

Вы мертвой скажете в тот невеселый час,

В которых я, живая, лишь нуждаюсь,

Пожалуйста, скажите мне сейчас.

И все цветы, живые, не из жести,

Что бросите вы в гробовую дверь,

Теперь, теперь, пока еще мы вместе,

Придите и отдайте мне теперь.

Друзья мои, сейчас, пока не поздно,

Мне нежность вашей теплоты нужна,

Пусть я в земле когда-нибудь замерзну,

Но на земле я мерзнуть не должна.

А если кто-нибудь из нас в печали,

Которой часто так легко помочь,

Согреем же, друзья, его в начале,

Пока над ним не опустилась ночь.

Состарившись, я стала внимательно относиться к представителям моего возраста. Года два

тому назад я ехала в трамвае. Около меня стала маленькая, высохшая старушка.

Подвинувшись, я хотела устроить ей местечко около себя, но она сказала, что ей скоро

выходить, и просила не беспокоиться. Я по обыкновению спросила ее о возрасте, и ахнула, когда она ответила: «В апреле мне исполнится сто лет». Она еще служит, исполняя легкую

работу, помнится, по охране здания. Во время войны и блокады старушка потеряла