Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика

— Что вы запомнили о ней?

— Что у меня осталось от нее? Я вам скажу: не ее внешность, которая заставляла меня отворачиваться и делала мне больно, как может делать больно только красота. Нет, не ее вид — ее голос. Этот печальный призрачный голос, поющий два куплета «Happy birthday, mr. president». Я услышал его вчера в кадрах, идущих по всем телепрограммам. Вы знаете, в психоанализе мы имеем дело только с голосами. Недаром Фрейд изобрел это странное устройство, делящее тело пациента надвое. С одной стороны, его образ, его объем, то, какое он занимает пространство, а с другой — его голос, доносящийся до нашего слуха и оставляющий след во времени. Анализ похож на кино, когда в нем еще не было звука: немые сцены чередуются с титрами на черном фоне. Слова порождают вещи. Я недаром всегда относился с таким недоверием к фильмам, в которых хотели показать психоанализ, показать невидимую работу слов. Также недаром — чего только не делает судьба! — у нас остались от Фрейда только, с одной стороны, образы без слов, часы немых съемок, а с другой стороны — беседы, записанные для радио.

Гринсон продолжал с горячностью:

— Мэрилин Монро не просто так записала эти кассеты, которые вы только что прослушали, в темноте, ночью, и не воспользовалась сеансом, чтобы сказать все это во время наших встреч. Мэрилин знала это: реальность заключается в голосе, когда он освобождается от образов. Однажды она мне сказала: «Не нужно пользоваться каким-то специальным тоном голоса. Если вы думаете о чем-то сексуальном, то голос последует сам собой». На самом деле у нее было два голоса — голос ее фильмов, выученный, завоеванный, это прерывистое мурлыканье, невнятный вздох, срывающийся с губ, словно спросонья. И другой голос, которым она говорила вне экрана, более уверенный, более ясный. На сеансах она переходила от одного к другому. В конце она больше не пользовалась своим голосом актрисы. Даже в своем последнем фильме она сохранила на экране голос повседневной жизни.

Психоаналитик помолчал и продолжил свой монолог уже более спокойно:

— С самого начала в ней разыгрывалась драма между голосом и кожей. Она считала, что только ее кожа — когда ее видят, до нее дотрагиваются, ее ранят — могла говорить. Не знаю. Не знаю, что случилось, но, хоть и рискую вас шокировать, я все же думаю, что в последнее время ей было лучше: она начинала говорить по-настоящему. Но я наскучил вам своими историями. Слушайте эти кассеты, слушайте их снова и снова! Я вернусь к своим пациентам. Можете записывать, если сочтете нужным, но кассеты не уносите!

Майнер молча уселся в кресло, лицом к большому окну, освещенному закатом. Мэрилин наконец исчезла из виду. Можно было слушать ее истины, не туманя их взглядом, который ее красота привлекала всегда. Следователь снова и снова слушал последнюю запись. Он еще раз нажал на клавишу «перемотка».

Лос-Анджелес, пригород,

Первая Западная улица

апрель 2006 года

В полностью освещенном здании «Лос-Анджелес Таймс» Форджер Бэкрайт остался один; он сидел за компьютером. Вновь прослушав запись рассказа Джона Майнера, он решил предать гласности содержание последних сеансов Мэрилин и не ставить под сомнение достоверность расшифровки. Он не уточнил в своем предисловии, что Майнер отказался от соблюдения обещанной Гринсону секретности не для того, чтобы реабилитировать его память, а потому, что переживал финансовые трудности. Бэкрайт не упомянул, что старик упорно торговался при продаже своих воспоминаний. Он не сказал, что сомневался в том, что якобы говорила на последних сеансах Мэрилин, и особенно в светлом, полном надежд тоне ее откровений психоаналитику. Он не стал подчеркивать их слишком значительное соответствие с тем, что доктор Гринсон беспрерывно говорил и писал. Подразумевая: «Ее убили», записи говорили между строк: «Она не покончила с собой» и «Я ее не убивал». Журналист скептически относился не столько к портрету сияющей оптимизмом Мэрилин, сколько к вырисовывающемуся на ее фоне силуэту Гринсона, равнодушного к деньгам, верного супруга, увлеченного психоаналитика, внимательного отца потерянной и вновь нашедшейся девочки.

Что касается Мэрилин, Форджер Бэкрайт также был уже ни в чем не уверен. Вначале он вновь просмотрел фильм, который ему удалось скачать программой E-mule, после долгих поисков через BitTorrent. Мэрилин в черной комбинации занималась грязными вещами, отснятая на пленку, изъеденную временем. Это показалось ему странным. Если это была она, если этот порнографический фрагмент действительно был снят с участием Мэрилин Монро в то время, когда она была всего лишь Нормой Джин Мортенсон, то в этом фильме, когда ей не было еще и двадцати, она казалась старше, чем в тех фильмах, в которых она раздевалась перед камерой пятнадцать лет спустя, как в последних кадрах «Что-то должно рухнуть». Кожа фильмов напоминает женскую: тускнеет и обвисает с течением времени. Этих старых кадров уже коснулась смерть. Но о сексе и связанном с ним горе они, несомненно, говорили меньше, чем слова.

О тех образах, которые возникли у него в голове после прослушивания записей о Мэрилин и чтения тысяч рукописных страниц о ее последних годах, Бэкрайт думал, как оператор монтажа, пытаясь построить из бессвязных обрывков рассказ с началом и концом. Он знал, что истина находится только в этих противоречиях между разными съемками одной и той же сцены, вырезанных фрагментах диалогов, кадрах, исключенных из окончательной версии фильма, ложных состыковках планов, урезанных движениях камеры. Он не стал бы пытаться сплести бесконечную нить ненужной интриги и надеялся только, что его книгу можно будет читать по порядку, или от конца к началу, пропуская фрагменты, которые могут существовать отдельно, или же в последовательности, способной придать им другой смысл.

Утренний номер был закончен, но журналист сидел перед монитором всю ночь. Бэкрайт решил сохранить свои вопросы для себя и придать им единственную форму, которая может приблизиться к истине. Он перечитывал первую страницу романа, который начал восемь месяцев назад, после того как изучил воспоминания и записи, доверенные ему или придуманные Джоном Майнером. Он закончит этот роман. Распутает эту темную историю. Он не был уверен в названии «Мэрилин, последние сеансы?».

Бэкрайт вернулся к первой странице рукописи, появившейся на экране, и перечитал.

Пригород Лос-Анджелеса, Первая Западная улица август 2005 года

REWIND. Перемотать кассету назад. Начать всю историю сначала. Снова прослушать последний сеанс Мэрилин. Конец — это всегда начало.

И Форджер Бэкрайт добавил, как титр: REWIND.

Библиография

Как и большинство авторов книг о Мэрилин Монро, автор не получил доступа к частным источникам, чтобы ознакомиться с письмами и документами, относящимися к двум главным героям этой книги.

В вашингтонской Библиотеке Конгресса, где хранится переписка между Марианной Крис и Анной Фрейд, все письма об их общей пациентке для ознакомления не выдаются. В библиотеке Университета Калифорнии, Лос-Анджелес, переписка между Ральфом Гринсоном и двумя предыдущими психоаналитиками закрыта для доступа. В библиотеке Лос-Анджелесского психоаналитического общества все, что касается психоанализа Мэрилин, недоступно.

Слова, вложенные в этой книге в уста Мэрилин Монро на сеансах и вне сеансов, взяты из различных источников (биографии, беседы). Записи на кассетах, якобы находившихся у доктора Гринсона, цитируются по их расшифровке в книге Мэтью Смита «Жертва: тайные записи Мэрилин Монро» и выпуске «Лос-Анджелес Таймс» от 5 августа 2005 года.

Клинические или теоретические высказывания доктора Гринсона взяты из его изданных книг или архивов, хранящихся в Университете Калифорнии, Лос-Анджелес. Дональду Спото, биографу Мэрилин Монро, удалось ознакомиться с ними, и здесь они цитируются по американскому изданию его книги. Так же дело обстоит с длинным письмом, написанным Мэрилин Монро доктору Гринсону в феврале 1961 года. Все эти тексты процитированы здесь в моем переводе.