Жизнь поэта

Дружески встречал всегда Пушкин Н. В. Гоголя, с которым познакомился у Жуковского. «Пушкин заставил меня взглянуть на дело серьезно, - рассказывал Гоголь. - Он уже давно склонял меня приняться за большое сочинение...»

Пушкин подсказал Гоголю сюжет «Ревизора» и «Мертвых душ» и был первым слушателем и ценителем его произведений.

Привлекая в «Литературную газету» новые таланты, Пушкин неизменно поддерживал все, что помогало развитию реалистического направления, органического сочетания реалистического письма с историзмом, сам он дал образец глубокого понимания социальной типичности человека, его классовой обусловленности.

«Литературная газета» просуществовала до середины 1831 года. Пушкин возбудил тогда ходатайство о разрешении ему издавать новую литературно-политическую газету.

Осенью 1832 года царь разрешил издание газеты, был даже набран «примерный ее нумер» под названием: «Дневник. Политическая и литературная газета». Но выход ее не состоялся. Лишь в 1836 году Пушкин начал издавать свой журнал «Современник».

Рождение «Литературной газеты» было особенно враждебно встречено Булгариным и Гречем.

Когда выяснилось, что из находившейся на просмотре в III отделении драмы Пушкина «Борис Годунов» Булгарин позаимствовал несколько сцен для своего «Дмитрия Самозванца», в «Литературной газете» появился анонимный критический разбор этого булгаринского произведения.

Булгарин приписал его перу Пушкина и поместил в «Северной пчеле» анекдот о некоем «французском стихотворце, служащем усерднее Бахусу и Плутусу, нежели музам».

Пушкин ответил на этот выпад эпиграммой в адрес некоего Видока Фиглярина, в котором все узнали Фаддея Булгарина, и вслед за нею - второй:

Не то беда, Авдей Флюгарин,

Что родом ты не русский барин,

Что на Парнасе ты цыган,

Что в свете ты Видок Фиглярин:

Беда, что скучен твой роман.

Имя Видока Пушкин не зря приобщил к фамилии Фиглярина - Булгарина. Во Франции вышли в ту пору Записки парижского палача и полицейского сыщика Видока, и Пушкин поместил в «Литературной газете» статью «О записках Видока», в которой нетрудно было определить острую памфлетную характеристику Булгарина. Одновременно была печатно разоблачена связь Булгарина с III отделением.

Булгарин провозгласил тогда «совершенное падение» Пушкина как поэта, поместив в «Северной пчеле» резко отрицательный отзыв о только что появившейся седьмой главе «Евгения Онегина». Он писал, что у Пушкина сердце, «как устрица, и голова - род побрякушки, набитой гремучими рифмами, где не зародилась ни одна идея», что он «чванится перед чернью дворянством, а тайком ползает у ног сильных» и т. д., и т. д.

Даже Николай I был возмущен этой «несправедливейшей и пошлейшей» статьей Булгарина. Бенкендорф защитил, однако, свого агента и не почел возможным закрыть его журнал. Булгарин между тем не унимался и выступил с новыми нападками на Пушкина. Он писал о забавности аристократических замашек некоего «мулата-поэта», возомнившего, что один из его предков - негритянский принц, тогда как этот принц был куплен пьяным шкипером в одном из портов «за бутылку рома». Пушкин ответил на новый выпад Булгарина стихотворением «Моя родословная» и эпиграммой:

Говоришь, за бочку рома;

Не завидное добро.

Ты дороже, сидя дома,

Продаешь свое перо.

В письмах к Плетневу Пушкин писал, что «русская словесность головою выдана Булгарину», что «в России пишет один Булгарин...», «Руки чешутся, хочется раздавить Булгарина».

* * *

Архангельское, усадьба князя Н. Б. Юсупова. Въездные ворота. Фотография.

Архангельское. Вид дворца со стороны парка. Фотография.

Большим нападкам подвергся вскоре Пушкин за написанное в Москве 23 апреля 1830 года стихотворение «К вельможе», адресованное князю Николаю Борисовичу Юсупову.

Этот сановник екатерининской эпохи объездил всю Европу. Встречался с Бомарше, посетил Вольтера в Фернее, был посланником при Ватикане, в Венеции и Неаполе. «Поняв жизни цель», живя для жизни, «смолоду ее разнообразив», увидел он Версаль, когда «там ликовало все», и снова оказался в Париже в дни революции...

Все изменилося. Ты видел вихорь бури,

Падение всего, союз ума и фурий,

Свободой грозною воздвигнутый закон,

Под гильотиною Версаль и Трианон

И мрачным ужасом смененные забавы.

Преобразился мир при громах новой славы.

Возвратившись из-за границы, Юсупов заведовал императорскими театрами и Эрмитажем и последние годы жил в своем великолепном подмосковном Архангельском.

Пушкин любил слушать рассказы деятелей XVIII века о былом. Получив приглашение Юсупова посетить его, он обратился к нему со стихотворным посланием, в котором нарисовал образ екатерининского вельможи, продолжающего жить в новой эпохе XIX века:

Один всё тот же ты. Ступив за твой порог,

Я вдруг переношусь во дни Екатерины.

Книгохранилище, кумиры, и картины,

И стройные сады свидетельствуют мне,

Что благосклонствуешь ты музам в тишине,

Что ими в праздности ты дышишь благородной.

Я слушаю тебя: твой разговор свободный

Исполнен юности. Влиянье красоты

Ты живо чувствуешь. С восторгом ценишь ты

И блеск Алябьевой и прелесть Гончаровой.

Беспечно окружась Корреджием, Кановой,

Ты, не участвуя в волнениях мирских,

Порой насмешливо в окно глядишь на них

И видишь оборот во всем кругообразный.

В этом послании Пушкин далек был от всякой лести Юсупову. Но Н. Полевой, недавно еще благожелательно относившийся к Пушкину, поместил в своей газете «Московский телеграф» памфлет «Утро в кабинете знатного барина», в котором показал Пушкина, явившегося к вельможе с благодарственным посланием за выпрошенное приглашение к столу.

Недостойному выпаду Полевого мог позавидовать Булгарин, но ответил на него не Пушкин, а Белинский: «Некоторые крикливые глупцы, - писал он, - не поняв этого стихотворения, осмеливались, в своих полемических выходках, бросать тень на характер великого поэта, думая видеть лесть там, где должно видеть только в высшей степени художественное постижение и изображение целой эпохи в лице одного из замечательнейших ее представителей... Этот портрет вельможи старого времени - дивная реставрация руины в первобытный вид здания. Это мог сделать только Пушкин».

* * *