Личное дело

Встреча с Яковлевым прошла в строгом соответствии с предсказанным мне сценарием. Нарекания на сотрудников разведслужбы лились сплошным потоком, а всему КГБ доставалось при этом еще больше. Поначалу оценки облекались, правда, в мягкие, даже осторожные выражения, но подтекст прослеживался четко: зачем, мол, и кому нужна наша разведка в Канаде?

«Пустая трата усилий и денег», — с жаром утверждал посол. Александр Николаевич был убежден, что резидентура только и занимается тем, что вовсю следит за ним — подслушивает, ведет наружное наблюдение, досматривает почту и вообще, как он выразился, «копается в грязном белье».

Да, исподнее Яковлева действительно уже в ту пору было ой каким «несвежим»! Если бы наши сотрудники и впрямь занимались тем, что им приписывал Яковлев, думаю, мы гораздо раньше узнали бы некоторые «детали», которые до сих пор пытается тщательно скрыть этот «архитектор» перестройки…

Я старался дать собеседнику выговориться, не прерывал его, но к концу беседы Яковлев все же узнал и мою позицию. Я сказал, что недостатков и промахов в нашей работе даже больше, чем считает посол, но ведь есть и положительные дела, о которых он почему-то не упомянул и которые с лихвой перекрывают весь тот негатив, который есть в деятельности разведки. Столь отрицательные суждения о разведслужбе, Комитете госбезопасности в целом, подчеркнул я, для меня лично являются неприемлемыми, поскольку они, по моему глубокому убеждению, просто не соответствуют действительности. Характер работы разведки таков, что, к сожалению, о ее успехах и конкретных результатах в открытую не расскажешь, но они тем не менее есть, хотя и не в таких количествах, как хотелось бы.

Надо сказать, что после этого довольно решительного отпора Яковлев быстро сориентировался и стал проявлять такую гибкость, что заключительная часть нашей беседы прошла совсем в ином ключе, отличалась уже сплошной «доброжелательностью» с его стороны и, более того, «заботой», как помочь нашим разведчикам в Канаде.

Но тем не менее мои первые впечатления от личной встречи с Яковлевым остались неизменными — они полностью подтверждали слова, сказанные Андроповым.

В памяти отложился настороженный колючий взгляд Александра Николаевича, недоброжелательность его натуры, уникальная способность быстро менять свою точку зрения, переходить от только что высказанных оценок к прямо противоположным. И главная его черта — исключительная скрытность, замкнутость.

Ни в ходе нашей первой встречи, ни потом мне никогда не удавалось составить завершенное представление о внутреннем мире этого человека: вот уж про кого поистине можно сказать, что «его душа — потемки»!

Вскоре после описываемых событий Яковлев (с помощью Горбачева) вернулся в Союз и тут же был назначен директором Института мировой экономики и международных отношений АН СССР. Он довольно быстро вошел в неофициальную команду Горбачева, помогая последнему готовить материалы к докладам и статьям.

Наши контакты с Яковлевым стали носить более частный характер. В 1985 году Яковлев вновь возвращается на работу в ЦК КПСС, при этом он окончательно связывает свою судьбу с Горбачевым, вместе с ним начинает перестройку, которая поначалу, как известно, проходила под маловыразительным лозунгом ускорения. Многие тогда не понимали, куда и зачем нужно ускоряться, к чему эта безудержная гонка, и вот только сейчас мы воочию наконец увидели, куда спешили и к чему в итоге пришли.

Страна действительно нуждалась в переменах, в обновлении существовавшей у нас системы, определенной корректировке политического курса. Кое-что следовало решительно отбросить (и здесь, конечно, было невозможно полностью избежать радикализма), нужны были новые подходы.

Говорил об этом сам Горбачев, этим начинал и заканчивал свои речи и статьи Яковлев. Ну что тут возразишь? В общем-то все вроде правильно.

Многие были за это, в том числе и я. Ведь о необходимости перемен еще задолго до Горбачева говорил и Андропов. Правда, не так размашисто, с известной долей осторожности, присущей ответственному политическому деятелю.

Однако никто не допускал и мысли о развале Союза, не помышлял о смене существовавшего общественного строя. Просматривалось стремление сплотить Союз, укрепить державу, навести в стране порядок, подтянуть дисциплину.

Вполне возможно, что так на первых порах думал и сам Горбачев (хотя последующая информация и развитие событий заставляют меня усомниться и в этом). Но отнюдь не к этому изначально стремился Яковлев!

Говорю это не только с полной ответственностью, но и со знанием дела. Сейчас, когда все мы стали свидетелями стольких трагических событий, когда на наш народ обрушилось такое количество бед и несчастий, ответы на многие вопросы уже получены. Яснее стала и та зловещая роль, которую сыграл во всех этих делах Яковлев. Казалось бы, маски давно сброшены, и вот он, Александр Николаевич, предстал наконец перед нами во всем своем истинном обличье этакого «злого гения», роковой фигуры нашей истории! Смею, однако, уверить читателя, что у нашего «героя» было немало масок, и не все они пока сброшены.

Яковлев делал все для того, чтобы обеспечить приход к власти Горбачева. Ему нужен был Горбачев, и никто другой! (Запомните эти слова, позже станет понятнее их смысл.) Не ахти какие рычаги, надо сказать, были для этого у Яковлева, но он очень старался и искренне ликовал, когда в 1985 году Горбачев все же стал Генсеком.

Впереди был еще долгий путь, но первая победа была одержана, разрушительный план потихоньку стал воплощаться в жизнь.

Возникает законный вопрос: с чего это вдруг Александр Николаевич воспылал любовью к Михаилу Сергеевичу? Что связывало этих двух таких разных, казалось бы, людей?

Близко познакомились они в 1983 году, когда совпосол в Канаде Яковлев всячески обхаживал мало заметного тогда члена Политбюро и секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству Горбачева во время его официального визита в эту страну.

Я не замечал, чтобы Яковлев в ту пору, да и в последующее время, слишком высоко отзывался о Горбачеве, но с этого времени он старался всячески укреплять его позиции и всегда быть рядом с ним. Я уже говорил, что по возвращении в Москву Яковлев активно помогал Горбачеву в подготовке публичных выступлений, где в изобилии были слова о верности партии, преданности делу социализма, о любви к Родине и т. п.

Но у самого Яковлева с языка частенько срывались совсем иные высказывания. Сначала это происходило в виде брошенных как бы невзначай фраз, но мало-помалу те же мысли появлялись уже в виде отдельных положений, высказывались в форме точек зрения, взглядов, им посвящались целые труды.

Яковлев не воспринимал Союз, считал нашу страну империей, в которой союзные республики были лишены каких бы то ни было свобод. К России он относился без тени почтения, я никогда не слышал от него ни одного доброго слова о русском народе. Да и само понятие «народ» для него вообще никогда не существовало.

Именно Яковлев сыграл едва ли не решающую роль в дестабилизации обстановки в Прибалтике, на Кавказе. В Прибалтийских республиках он всячески поощрял националистические, сепаратистские настроения, однозначно поддерживал тенденции на их отделение. На Кавказе «симпатизировал» Армении, а по сути, подстрекал на выступления против Азербайджана, накалял обстановку вокруг карабахской проблемы. Вообще об Азербайджане отзывался всегда с явной неприязнью.

К республикам Средней Азии Яковлев в принципе относился как к чему-то чужеродному. «Ну скажи, зачем нам нужна Киргизия?» — вопрошал он с гневом, а на замечания о том, что это братский России народ, отвечал лишь презрительной ухмылкой. Значение Афганистана для безопасности наших среднеазиатских республик Яковлев считал исключительно проблемой самих этих республик. Заявления же о том, что дестабилизация обстановки в этих республиках не может не затронуть интересов Союза в целом, и России в частности, вообще не считал нужным комментировать.

Яковлев не выносил советский социалистический строй, с раздражением говорил о колхозах, совхозах, не скрывал своего однозначного негативного отношения к государственной собственности, но боготворил частную. Весь советский период нашей истории для него — сплошная черная страница.