Суворов

— Помню, ваше сиятельство! Помню и вашу ко мне милость! — отвечал Огнев.

— А каков? — обратился Суворов к ротному.

Тут все солдаты, принявши к себе этот вопрос, закричали: «Знатный, хороший молодец!»

— Очень хорошо! — повторил генерал-аншеф. — Да ты был не Азовского полка?

— Меня перевели с нашим ротным начальником его высокоблагородием, — пояснил Огнев.

— Прощай, Михайло Огонь! Чудо-богатырь ты, Огонь! — И Суворов помчался галопом вдоль строя к голове колонны.

Часа в три, на привале солдатам сообщили словесный приказ Суворова о выступлении в поход: «Войскам начинать марш, когда петух запоет. Идти быстро! Голова хвоста не ждет. Жителей не обижать!»

Объявляя этот приказ, секунд-майор Харламов пояснил сержанту:

— Слышишь, друг Шульгин! Когда у нас все будет готово — солдатам спать час, два. Потом умыться и помолиться. Слышь ты, друг! Этот петух не петух: он рано поет.

Генерал-аншеф расположился на лугу, в сеннике. При нем находились казак Исаева полка Иван, камердинер Прохор, повар и всего одна кибитка. Приближенные расположились вокруг сенника. Сам командующий отдыхал в одном белье на сене, покрытом вместо ковров и простынь солдатским плащом синего тонкого полусукна.

Уже в седьмом часу пополудни Суворов ударил раза два-три в ладоши и крикнул по-кочетиному: «Кукареку!» В ту же секунду караульные при нем барабанщики ударили генерал-марш, и звук труб, бой барабанов огласили воздух. Все закипело, минуты через четыре барабаны ударили: «По возам!», и вмиг офицерские и солдатские палатки слетели с мест. Минут через пять раздался фельдмарш передовых войск. Суворов уже повел их!

Часов пять без привалу шибко шли солдаты, ни на минуту не останавливаясь. Кто уставал, выходил из фронта в сторону и отдыхал несколько минут. Уставших до упаду собирал арьергард и вез на подводах.

Была полночь, когда солдаты, расположившись на лугу, заснули так, как шли. Чуть заря показалась, войска уже были готовы к походу. Все отставшие поотдохнули и стали в строй. Часу в десятом по ветру почувствовали русские запах благословенной кашицы. Все ожили от устали, удвоили шаги и остановились при котлах, полных мяса и каши, и здесь отдыхали до вечера. За одиннадцать часов движения под ногами у них промелькнуло пятьдесят с лишком верст. Вечером в семь снова двинулись и, сохраняя строгий порядок, шли до местечка Дивин.

5

3 сентября 1794 года казачий авангард из бригады Исаева с ходу атаковал у местечка Дивин передовой польский отряд в две сотни кавалеристов. Жители местечка и пленные показали, что городок Кобрин занимают полтысячи повстанцев из корпуса Сераковского. Генералы советовали Суворову собрать о противнике более подробные сведения, но он, не желая тратить ни часу, рассудил иначе.

Вечером того же дня генерал-аншеф нагнал авангард Исаева на привале в лесу, вздремнул у костра и около полуночи приказал выступать на Кобрин. Кобринский отряд был захвачен врасплох. Русским достался Богатый провиантский магазин. Пленные говорили, что Сераковский, уже прослышавший о движении Суворова с юга, никак не ожидал видеть его так скоро, но будет теперь искать с ним встречи.

Суворов выяснил к этому времени, что Сераковский занял крепкую позицию у Крупчицкого монастыря и не собирается ее покидать. Он объехал свои войска, предупредил о близости боя, и вечером 5 сентября шибким шагом пехота устремилась к Крупчицам. По ту сторону местечка, за пологой, болотистою топью стоял Сераковский с восемнадцатью тысячами повстанцев. За спиной у него был Крупчицкий монастырь, слева и справа — лесистые возвышенности. Русский полководец имел гораздо меньше солдат — около тринадцати тысяч. Предстояло решать трудную задачу: атака в лоб, через топь грозила большими потерями, так как перед польским фронтом расположилось пять батарей, уже открывших огонь; для флангового охвата не хватало сил. Было раннее утро 6 сентября.

Суворов решил поискать вблизи уязвимое место в позиции неприятеля, взял конных егерей и понесся с ними на правый фланг поляков. Однако преодолеть топь не удалось. Пришлось довольствоваться этим неудачным опытом и готовить атаку: Буксгевдену с пехотой идти через топь, четырем конным полкам под командой генерал-майора Г. И. Шевича совершить обход справа, а конным егерям Исленьева взять влево.

Дружно кинулась пехота к болоту через местечко, забирая с собой плетни, ворота, доски, лес, хворост и все что ни попадалось под руки годное для настилки на топь. С неприятельских батарей открылся ураганный огонь: картечь, гранаты, ядра летели, как стаи скворцов, а пули обсевали, как град. Жарко, убийственно было при этом трудном переходе. Солдаты вязли по колено и с трудом помогали друг другу выдираться из трясины. Особенно досталось Херсонскому гренадерскому полку: картечь вырывала целые ряды, но он не останавливался. Для перехода топи потребовалось около часа — замедляли движение четыре полковые пушки, которые солдаты несли на руках.

Преодолев болото, русская пехота выстроилась под тупым углом к польским порядкам и ринулась в штыки. Упорно защищались поляки, однако все их окопные батареи были взяты. Суворов лично руководил сражением, появляясь повсюду, где только замечал малейшую заминку. Сераковский построил колонны в каре и начал отступление. В этот момент на обоих польских флангах появилась русская конница. Поляки отошли к густому лесу, спасшему их от преследования.

Как только исход сражения стал очевидным, Суворов послал приказание в Кобрин обозным и ротным повозкам двигаться к Крупчицам, благодаря чему уставшие после трудной битвы солдаты сразу же получили пищу. Сам генерал-аншеф, проведший без сна несколько ночей, еле держался на ногах. Он подъехал к стоявшему на бугорке дереву, слез с лошади и, перекрестившись, сказал:

— Слава в вышних Богу!

Прохор подал ему порцию водки, которую Суворов закусил сухарем, между тем казак Иван уже расстелил прямо на бугре плащ, положил в головах походные сумы — саквы, и полководец мгновенно уснул. Генерал-поручик Павел Потемкин, который распоряжался сбором войск, раненых и пленных, увидав спящего Суворова, приказал собрать все взятые у неприятеля знамена и штандарты. Тихо подошедши с командой, поставил знамена к дереву шатром, который прикрыл Суворова от безжалостно палящих лучей солнца. Проснувшись, Суворов поблагодарил собравшихся начальников, приказал передать благодарность за службу всем офицерам и солдатам и препроводить в Кобрин пленных, пушки и обоз.

Незадолго перед вечерней зарей сошлись в солдатскую палатку Суворова генералы и полевые начальники. Павел Потемкин предложил остановиться, перепечь муку в хлебы и пересушить в сухари, так как в войсках осталось не более как на четыре дня сухарей. Взглянувши на Потемкина, Суворов отрывисто проговорил:

— А у поляков нет хлеба? Помилуй Бог! Без хлеба да без Бога — ни до порога!

И впрямь не до печения хлеба было теперь, когда корпусу Сераковского был нанесен сильный, но не сокрушивший его удар. Генерал-аншеф, поужинав, поспал часа с два, потом до свету не сомкнул глаз. Он выходил часто из палатки, смотрел на лагерь и тихо разговаривал с караульными.

Чуть стало рассветать, Суворов раздетый выбежал из палатки, и камердинер Прохор облил его с головы до ног холодной водой из двух котлов. Одеваясь, генерал-аншеф приказал бить повестку к заре, а через несколько минут совершенно одетый стоял уже перед строем караула. Было отдано короткое приказание: «Патронов не мочить». Старые солдаты поняли и объяснили новичкам, что предстоит переправа через реку вброд и надо подвязывать патронные сумы повыше. День клонился к вечеру, когда у егерей заиграли валторны, а у конных трубы: Суворов порешил дать своим войскам отдых — теперь он не боялся потерять Сераковского, который готовился защищать такой важный пункт, как Брест-Литовск.

На походе к Брест-Литовску сторонней лесной тропинкой Суворов нагнал азовцев и, поздоровавшись с полком, поехал к роте Харламова.