Гевара по прозвищу Че

Операция началась в полдень 25 декабря. Гарнизоны двух армейских казарм вместе с полицией и моряками насчитывали около двухсот пятидесяти человек и по численности вдвое превосходили силы, оборонявшиеся в Фоменто, откуда началось наступление в Лас-Вильясе, но Че на сей раз собирался развернуть только часть своей колонны, даже не прибегая к поддержке бойцов Директората. С другой стороны, боевой дух в этих четырех взводах («команда самоубийц» Ковбоя Кида и подразделения Сайаса, Альвареса и Асеведо), насчитывавших в общей сложности сто двадцать человек, был чрезвычайно высок. Они прошли школу уличных боев, а их враги были деморализованы и готовы лишь к оборонительным действиям.

Повстанцы вступили в Ремедиос средь бела дня и открыли огонь по ратуше и казармам. Первым оказалось захвачено здание муниципального совета, где находилась группа офицеров, не оказавших сильного сопротивления «команде самоубийц». Зато вокруг полицейского участка и казарм, где укрепилось в общей сложности двести человек, разгорелось ожесточенное сражение. В самый разгар боя к партизанам подошло подкрепление: сорок пять новобранцев из лагеря Кабальете-де-Каса с трофейным оружием, которых возглавлял лейтенант Альберто Фернандес Мон-тес де Ока (Пачо).

Не успела закончиться операция в Ремедиосе, как силы колонны № 8 обрушились на Кайбарьен. Горожане высыпали на улицы, смешались с повстанцами и сообщили им, что люди Батисты укрепились в помещении жандармерии и военно-морском штабе. Флотский капитан Луис Арагон сдал свой штаб без боя. Бывший армейский лейтенант Перес Валенсия выступал в качестве посредника со стороны повстанцев. Че удалось также выиграть эпизод в психологической войне, передав командиру нахо-. лившегося неподалеку в море фрегата предложение сдаться. Тот отклонил предложение, но согласился соблюдать нейтралитет во время боя. Так что победа оказалась частичной, и Че был разочарован: он сказал своим людям, что можно было демонтировать вооружение фрегата, чтобы использовать его позже в Санта-Кларе.

Тем временем вокруг полицейского участка Ремедиоса разгорелось жестокое сражение. Когда повстанцы подошли к зданию, Ковбой Кид приказал всем оставаться на местах, пока он не подаст команду, а сам бросился бежать вокруг здания в поисках водопроводного вентиля.

Двое бойцов, не услышавших приказа, последовали за ним. Кид, посчитав, что они не повиновались его команде, остановился прямо под градом пуль и принялся ругать ослушников.

Немного позже, когда подача воды в осажденное здание была прекращена, повстанцы забросали дом бутылками с горючей смесью, и вскоре здание охватил огонь. Сразу послышались крики о том, что защитники сдаются. Нападение было запечатлено на незабываемой фотографии: Ковбой Кид, окруженный измученными в непрерывных напряженных боях бойцами, остекленевшим взглядом уставился на старый дом сельского вида, из окон которого на заднем плане вырывается пламя.

Операция закончилась той же ночью взятием армейских казарм. «Команда самоубийц» завершила дело, успешно начатое их товарищами по оружию. Лейтенант Уго дель Рио вспоминал:

«Мы уже сменили с боем столько позиций, что находились совсем рядом с конюшнями при казармах. Мигель чья колонна должна была, по приказу Че, сменить атакующих к концу операции прибыл, и мы уже подумали, что сможем наконец отдохнуть, так как не спали в течение нескольких дней, но не тут-то было. Мексиканец Ковбой Кид собрал нас вместе и сказал, что мы должны отправляться в Кайбарьен. Мигель спросил его: «А где же казармы, которые мы должны взять?» Мексиканец, хлопнув рукой по стене, сказал: «Вот они, эти казармы».

«Команда самоубийц» прибыла в Кайбарьен на рассвете 26 декабря. В осаде уже принимали участие толпы горожан, оказывавших всевозможную поддержку взводу Гиле в его борьбе против превосходящих сил противника. Два партизанских подразделения все утро наращивали давление на осажденных. Стрельба не прерывалась ни на миг, и у солдат почти не было возможности поднять головы; водоснабжение казарм уже было отключено, но, к большой досаде осаждающих, сопротивление продолжалось. Они попытались поджечь казармы горящими автомобильными покрышками, но не добились успеха. Тогда Ковбой Кид распорядился найти пожарную машину, заполнить ее бак бензином, подогнать к казарме и облить здание, невзирая на опасность взрыва. Он предупредил оборонявшихся солдат о своем намерении при помощи громкоговорителя, и вскоре в одном из окон появился белый флаг. Лейтенант, возглавлявший гарнизон, не желал сдаваться; очевидно, за ним числились какие-то преступления против населения и он боялся мести. Ковбой Кид был возмущен и предложил офицеру стреляться лицом к лицу, но не подвергать опасности солдат, которые больше не хотели сражаться. Некоторые из повстанцев тем временем уже разоружали солдат всего в нескольких ярдах от того места, где проходила беседа командиров. Лейтенант принялся оскорблять Ковбоя Кида, но тот ответил, что очень устал и собирается хоть немного вздремнуть, пока солдаты будут обдумывать положение. Не обращая больше ни на что внимания, он рухнул на раскладушку и сразу же крепко заснул. Эта демонстрация оказалось последней соломин кой: упорство солдат было сломлено окончательно, и они сразу же сдались.

Это произошло утром 26 декабря. Казармы в Ремедиосе сдались революционерам на несколько часов раньше. В обоих городах было захвачено больше 200 единиц оружия и 250 пленных. Зато в официальном армейском донесении сто двадцать мятежников превратились в тысячу двести.

В то время как отряды Че вели бои в Ремедиосе и Кайбарье-не, в правительстве Батисты происходили важные перестановки: кампанию в Лас-Вильясе возглавил полковник Хоакин Касильяс Лумпи, сменивший нерешительного Риоса Чавиано. За Касилья-сом числилось не только множество преступлений, совершенных во время войны в провинции Орьенте, но и, скажем, убийство Хесуса Менендеса, лидера рабочих-коммунистов сахарозавода, совершенное в Мансанилье в 1948 году, еще на заре карьеры Ка-сильяса. Батиста предпринял эту замену, так как подозревал полковника Риоса Чавиано и генерала Табернилью в том, что те затеяли двойную игру, чтобы в ходе восстания вовремя покинуть сторону диктатора.

27 декабря кубинская военная разведка подала вполне объективный рапорт о моральном состоянии, в котором пребывали войска Батисты и которое намеревался исправить полковник Касильяс: «Войска в провинции кажутся вообще очень пессимистически настроенными и жалуются на то, что вовсе не получают ни подкреплений в борьбе против превосходящих сил противника, ни снабжения, когда о нем запрашивают». В этом рапорте был только один неточный пункт: отрядам Батисты всегда противостояли меньшие или равные, но никогда не превосходящие силы партизан. Кроме того, повстанцы были куда хуже вооружены. Но они шли в наступление и восполняли свое численное меньшинство и плохое вооружение высочайшим боевым духом и прекрасным взаимодействием.

В течение десяти дней отряды Че отобрали у диктатуры три тысячи квадратных миль территории с населением почти в четверть миллиона человек. Ими было захвачено двенадцать армейских, жандармских, полицейских и флотских казарм в восьми городах; они вынудили гарнизоны покинуть еще полдюжины городов. В плен было захвачено почти восемьсот человек, а трофеи насчитывали почти шестьсот единиц огнестрельного оружия и множество боеприпасов. Партизаны использовали очень гибкую тактику и резко усиливали темп наступления, как только выясняли слабости врага. При этом они несли очень небольшие потери — за всю кампанию погибло только одиннадцать человек. Но, возможно, наиболее блестящей особенностью партизанской военной кампании под командованием Че была стремительная реакция на появление малейшей возможности атакующих действий и потрясающие темпы. Шестьдесят один час разделял начало боев в Фоменто и Гуайосе, но зато между падением этих городов и штурмом Пласетаса прошло всего-навсего два часа, и лишь двенадцать часов — между взятием Пласетаса и началом атаки на Ремедиос и Кайбарьен. Че всецело использовал любые слабости врага, что добавляло мощи силам Вторжения, состоявшим из молодых и неутомимых с виду кампесинос, храбрых до безумия, веселых, улыбчивых, настроенных на борьбу, обладавших высоко развитым чувством солидарности, окруженных аурой народного восхищения и возглавляемых капитанами и лейтенантами, которые ценили своих бойцов по их заслугам, а в наступлении первыми рисковали жизнью. Ни один из капитанов не прошел Вторжение без ранений, да и многие из лейтенантов-повстанцев заслужили следующее звание кровью.