Крупская

Она не складывает руки. На IV конгрессе Коминтерна ее слушают коммунисты разных стран. Она выступает с докладом о деятельности компартий в области просвещения и воспитания масс.

А тем временем в квартиру Ульяновых ездят врачи, там собираются консилиумы. "Полный покой — таково непременное условие выздоровления, — говорят врачи. Никаких встреч, деловых обсуждений". Можно запретить деловые разговоры, деловые встречи, но нельзя запретить думать. Мозг Владимира Ильича работает по-прежнему четко и напряженно.

Двадцать третьего декабря Владимир Ильич попросил у врачей разрешения продиктовать несколько строк машинистке, сказав, что он не сможет заснуть, если не запишет своей мысли. Так начало создаваться "Письмо съезду". На запечатанных сургучной печатью конвертах, в которых хранились по желанию Владимира Ильича копии документов, он просил отмечать, что вскрыть может лишь В.И. Ленин, а после его смерти Надежда Константиновна.

Друзья старались поддержать Надежду Константиновну. Она получала много писем. Нередко друзья жалели Ульяновых, писали о том, что вся жизнь их прошла в борьбе и лишениях. Она совершенно искренне ответила старому другу О.К. Витмер: "Почему Вы меня жалеете? Мне совсем не плохо жить. Напротив, я очень счастлива, что мне пришлось пережить революцию, очень люблю свою теперешнюю работу, мне очень хорошо жилось в личном отношении. А если бывают тяжелые минуты, то у кого их нет. Жизнь кипела все годы и била через край. Нет, мне жаловаться не приходится. И если бы начинать жить сначала, я немногое хотела бы изменить в ней, так, мелочи".

Владимир Ильич и Надежда Константиновна, как всегда, обсуждают острейшие вопросы современности, дела Наркомпроса, статьи Надежды Константиновны.

Через много лет Крупская писала о последней статье "База культуры", которую они обсуждали сообща: "…глубокая вера в творческую силу масс была очень характерной для Владимира Ильича. Сначала он собрался сам написать об этом статью, потом, когда почувствовал, что силы у него уходят окончательно, сказал, чтобы я написала, а он припишет. Я написала статейку "База культуры"; он посмотрел, сказал, что ладно, хотел какое-то место исправить и продиктовать приписку, но это было в начале марта 1923 г. — перед новым припадком. Так и не успел Ильич сделать приписку. Эта приписка должна была быть обращением к массам, к рабочим и крестьянам, о том, чтобы они сами брались за дело своего просвещения".

Раньше, чем сказали врачи, Надежда Константиновна поняла, что приближается новый приступ. С 10 марта Владимир Ильич больше не мог говорить.

Невыносимо тяжело ей было идти 17 апреля на открытие XII съезда партии. Первый съезд без Ленипа. Но ведь это неправда! Мысль его в каждой резолюции, в каждом решении съезда! Делегаты, несмотря на многолюдье, заметили ее сразу. У всех был один тревожный вопрос: "Как Ильич?", Только она не могла сказать им ничего утешительного.

На первом заседании съезд принял приветствие Ленину.

Надежда Константиновна огромным усилием воли заставляла себя сосредоточенно слушать доклады и выступления.

Отметив, что нэп дает почву для уклонов в партии, съезд предупредил, что решительная борьба будет идти против тех, кто попытается нарушить единство партии, сбить ее с ленинского пути.

Съезд возложил на партию главную ответственность за хозяйственную работу, и, что было особенно важно, съезд подчеркнул правильность и незыблемость ленинской линии по вопросу о монополии внешней торговли.

Надежда Константиновна и Мария Ильинична, возвращаясь со съезда, пытались передавать лишь хорошие новости. Хотя по напряженному взгляду Владимира Ильича, по его нетерпеливому вопросу "что?", которым он их встречал, они видели, что он о многом догадывается, догадывается о той борьбе, которая идет на съезде, о новом выступлении Троцкого.

Постепенно силы возвращались к Владимиру Ильичу, и в мае Ульяновы переехали в Горки. Надежда Константиновна мужественно борется за здоровье, за жизнь Владимира Ильича. Изучив специальное пособие, она занимается с ним восстановлением речи, помогает ему учиться писать левой рукой.

Ее нагрузка в Наркомпросе, как всегда, велика. И Надежда Константиновна встает как можно раньше, чтобы успеть сделать все необходимое до того, как проснется Владимир Ильич.

В конце мая в Москве проходил II Всероссийский съезд по ликвидации неграмотности, на котором Крупская выступила с докладом "Место ликвидации безграмотности в политпросветработе".

В болезни Владимира Ильича были свои приливы и отливы. И Надежда Константиновна живет мыслью о его выздоровлении.

В июле, отвечая Луначарскому на его письмо и подарок — только что вышедшую из печати его книгу "Проблемы народного образования", Надежда Константиновна пишет:

А дальше все ее письмо заполнено деловыми советами.

Какое бы письмо Надежды Константиновны за 1923 год мы ни взяли, в каждом неизменно будут строки о Владимире Ильиче.

Особенно трогательными и откровенными были письма Надежды Константиновны к дочерям Инессы Арманд — Варе и Инне. До конца жизни Крупская будет очень дружна с ними, с ними, так хорошо знавшими и любившими Владимира Ильича, она будет охотно говорить о нем, вспоминать его. А сейчас она пишет из Горок Варе: "Не знаю, что писать. У нас дела ничего себе, хотя временами кажется, что только обманываешь себя. Во всяком случае, все движется гораздо медленнее, чем хотелось бы. Конечно, там видно будет… Ездим за грибами в далекий лес на автомобиле, читаем газетки. Сестер отменили окончательно. Доктора сведены до минимума. Живем ничего себе, по существу, если бы не думать, и то стараюсь этим делом как можно меньше заниматься". [51]

В тот же день — 13 сентября — она пишет отдельное письмо Инне Арманд, жившей тогда в Германии: "Получила ли ты письмо с карточкой В. У нас поправка продолжается, хотя все это идет чертовски медленно. У В. выдержка громадная, старается скрыть от всех, как ему тяжело. Вообще, как далеко пойдет поправка — никто сказать не может, может и полное восстановление быть. Приходится одно — запастись терпеньем. Ездим в далекий лес на автомобиле, читаем газетки, по саду ездим…". [52]

"Надо запастись терпеньем. — Надежда Константиновна как-то сказала это и Владимиру Ильичу. — Будем рассматривать болезнь как тюремное заключение". В комнате в это время находилась медицинская сестра. Услышав слова Надежды Константиновны, она возмущенно развела руками: "Зачем так говорить, какая это тюрьма". Но Владимир Ильич понял и улыбнулся: надо переносить болезнь как тюрьму, как временное и насильственное отстранение от работы. И крепиться.

Он очень внимательно сам просматривал все газеты, требовал, чтобы от него не скрывали новостей, расспрашивал о друзьях. "Слушал Владимир Ильич очень внимательно, задавая иногда вопросы, — пишет Крупская. — Газета облегчала отгадывание вопросов Владимира Ильича. Отгадывать было возможно потому, что, когда жизнь прожита вместе, знаешь, что какие ассоциации у человека вызывает. Говоришь, например, о Калмыковой и знаешь, что вопросительная интонация слова "что" после этого означает вопрос о Потресове, о его теперешней политической позиции. Так сложилась у нас своеобразная возможность разговаривать".