Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе

Ознакомившись с содержанием Белой книги, директор ФБР Гувер был крайне раздражен тем обстоятельством, что в ней не содержалось никакого упоминания о подозрительной роли Кима Филби в деле Берджесса — Маклина. Босс американской контрразведки, возмущенный тем, что СИС пытается замять причастность Кима Филби к шпионскому делу, решил действовать самостоятельно. Он пригласил в ФБР «дружественно настроенного» репортера из агентства Интернэшнл ньюс сервис и дал ему необходимый материал для сенсационной истории о Киме Филби. Гувер рассказал, что Ким был представителем английской разведывательной службы в Вашингтоне, что он имел доступ к самой секретной информации и что он предупредил Маклина через своего друга Берджесса о необходимости побега. «Ким Филби и был тот самый неуловимый третий человек», — закончил свой инструктаж директор ФБР. 23 октября 1955 года в нью-йоркской газете «Санди ньюс» появилась статья, в которой впервые публично было названо имя Кима Филби. На следующий день английская печать подхватила сообщение из Нью-Йорка и имя Кима Филби появилось в заголовках всех лондонских газет. Телефон Кима в Кроуборо не умолкал ни на минуту Репортеры осаждали Кима с требованием интервью. На все просьбы Ким давал отказ.

25 октября лейборист Маркус Липтон сделал запрос в парламенте премьер-министру Антони Идену: намерен ли он и дальше скрывать сомнительную роль «третьего человека» — мистера Филби. Премьер-министр заверил палату общин, что правительство сделает специальное заявление по этому вопросу и откроет дебаты 7 ноября.

Обстановка вокруг Кима накалилась до предела. Ким вынужден был обратиться в СИС за рекомендациями. Друзья Кима убеждали его не делать никаких заявлений, которые могут повредить делу. Было очень важно накануне дебатов в парламенте сохранять спокойствие. В это же время в Вашингтоне директор ФБР пребывал в состоянии полного восторга от того, что его усилиями молчание вокруг имени Филби было наконец-то прорвано. 2 ноября Гувер направил своему представителю в Лондоне телеграмму, из которой следовало, что ФБР обеспечит дополнительной информацией о роли Филби любое заинтересованное учреждение правительства Англии. Но Гувер явно спешил. Директор ФБР не учел несколько важных факторов, которые и привели к провалу его инициативы. Во-первых, Гувер не сделал скидки на настроение англичан и их отношение к маккартизму. Американская настойчивость в преследовании Кима Филби воспринималась англичанами как грубая расправа. Гувер недоучел также соперничества между разведывательной и контрразведывательной службами Англии, что препятствовало вынесению окончательного и четкого решения по делу Филби. Именно в этом была причина того, что руководство СИС не видело оснований для наказания Кима за причастность к делу Берджесса — Маклина, которое, по его мнению, не имело никакого отношения к деятельности разведки. Наконец, Гувер не знал о сложностях в отношениях Форин офиса и разведывательной службы Англии. Министр иностранных дел Макмиллан испытывал давнее нерасположение к секретным службам и, по возможности, стремился избегать дел с ними. Он считал, что дело Филби является внутренним конфликтом между СИС и МИ-5, который должен быть разрешен между ними. 7 ноября 1955 года Макмиллан выступил с коротким заявлением в палате общин. Он сказал, что не были найдены никакие доказательства того, что Ким Филби предупредил Берджесса и Маклина. Находясь на правительственной службе, Филби исполнял свои обязанности умело и добросовестно, поэтому нет никаких оснований полагать, что мистер Филби предал интересы своей страны.

Ким слушал выступление Макмиллана по радио дома у матери. Заявление министра иностранных дел снимало с Кима все подозрения. Оно означало, что он чист перед лицом всех обвинений, которые предъявлялись ему на протяжении последних четырех лет. Ким был переполнен чувством радости и удовлетворения. Как только Макмиллан кончил говорить, Ким сообщил первому звонившему репортеру, что в 11 часов следующего дня он проведет пресс-конференцию. Затем последовало еще несколько звонков. После этого Ким позвонил одному знакомому в СИС и предупредил о своем предстоящем публичном выступлении. Закончив приготовления, Ким рано лег в постель и впервые за четыре года спал спокойно.

На следующее утро звонок у двери Кима стал звонить намного раньше назначенного времени. Но Ким был пунктуален. В одиннадцать часов он открыл дверь и вместо ожидавшегося десятка журналистов увидел огромную очередь. Об этой пресс-конференции в то время много писали на Западе. Репортажи о ней были переданы по телевидению. По всеобщей оценке, Ким провел ее блестяще. Он начал с того, что раздал подготовленный текст своего заявления, в котором объяснялось, почему он не мог ничего сказать в свою защиту раньше. Ким подчеркнул, что в некоторых вопросах он вынужден по-прежнему проявлять сдержанность в высказываниях с тем, чтобы соблюсти положения закона о государственной тайне. После этого последовали вопросы журналистов. Один из первых касался запроса Липтона. Ким воспользовался этой возможностью и предложил члену парламента представить свои доказательства службе безопасности или повторить свои обвинения вне стен палаты общин. Вызов Кима был должным образом оценен журналистами. Что он думает о Берджессе? Был ли он другом Маклина? Каковы его политические взгляды? Являлся ли он «третьим человеком»? Спокойно, уверенно, без какого-либо следа заикания Ким дал обстоятельные ответы на все интересовавшие прессу вопросы.

Теперь, когда Ким был официально реабилитирован, его друзья в СИС считали необходимым восстановить его на работе. Конечно, дипломатическое прикрытие для Кима было навсегда закрыто. Но СИС располагало возможностями найти для Кима другую работу. В августе 1956 года Ким выехал в Бейрут в качестве корреспондента «Обсервер». Его работа в СИС была продлена еще на семь лет.

В МОСКВЕ

Совсем недавно, всего лишь два-три года назад, на бульварах, ведущих к Пушкинской площади, и в переулках, примыкающих к двум Бронным улицам, можно было встретить немолодого, крепкого еще человека, среднего роста, с добрым, открытым лицом. В любую погоду он не спеша прогуливался по тротуару, внимательно всматривался в лица прохожих, детей, возвращавшихся из школы. Все поведение этого человека говорило о том, что ему нравятся и эти старые московские переулки, и эти спешащие пешеходы, и этот привычный водоворот жизни. Внешний вид этого человека внушал расположение, симпатию, доверие. Видимо, не случайно к нему часто обращались прохожие и он охотно разъяснял, как пройти по незнакомому адресу. Этим человеком был Ким Филби, выдающийся советский разведчик, человек-легенда, молва о котором не умолкает и после его смерти. Если бы эти незнакомые люди знали, с кем свел их случай?

«Когда я прибыл в Москву, — любил рассказывать Ким, — по каким-то непонятным мне причинам многие останавливали меня и спрашивали, как пройти по тому или иному адресу. Спустя некоторое время я устал объяснять, что я иностранец и не говорю по-русски. Тогда я спросил моего учителя, как лучше отвечать в такой ситуации. С этого дня, когда меня спрашивали, как пройти куда-то, я неопределенно показывал рукой и говорил по-русски: «Вон туда». Спрашивавший обычно следовал по указанному направлению. Когда же я стал лучше знать город и более бегло говорить по-русски, я начинал подробно рассказывать, как пройти. Обратившийся с любопытством рассматривал меня, а затем останавливал кого-нибудь другого и задавал тот же вопрос еще раз».

Ким сразу же полюбил Москву. Он прожил в этом городе двадцать пять лет и с гордостью называл себя москвичом. Он посещал музеи, его часто можно было видеть в московских театрах, консерватории. С первых дней пребывания в Москве Ким начал изучать русский язык и через три года мог свободно изъясняться на нем. Как уже говорилось, в юношеские годы Ким проявлял большой интерес к русской литературе. Когда он в достаточной мере освоил русский язык, он с удовольствием читал в оригинале Толстого, Достоевского, Чехова.