Сципион Африканский

Афиняне вернулись в полном восторге и с жаром стали убеждать этолян ничего не бояться и довериться великодушию римского военачальника. Но не так-то просто было сломить подозрительность этолян. Перед их глазами все время стоял Маний, и они видели себя в кандалах и в ошейниках. Наконец, скрепя сердце, они отправились. Однако одного взгляда на Сципиона с его утонченной любезностью было довольно, чтобы рассеять все их подозрения. «Еще обходительнее, еще ласковее беседовал Публий с этолянами» ( Polyb., XXI, 4 , 10). Разумеется, поведение Сципиона как небо от земли отличалось от поведения грубого Мания Глабриона. Но манеры его не похожи были и на обхождение Тита, с которым этоляне вечно пикировались, вечно издевались один над другим и подкалывали друг друга. С Публием ни о чем подобном не могло идти и речи.

Стоило этолянам заикнуться о мире, как римский полководец уверил их, что это и его заветная мечта. Но заключить мир ему все-таки не удалось, ибо сенат считал этолян изменниками и слышать о них не хотел. Этоляне пали духом. Тогда Сципион предложил им вместо мира длительное перемирие, за время которого они могли бы послать посольство в сенат. На том и порешили. Теперь дела в Элладе были закончены.

Публий вызывал всеобщее восхищение и любопытство в Элладе. Греки по обыкновению рассыпались в льстивых любезностях, тем более что помнили, как благосклонно их слушал Тит, который позволил уставить все города Греции своими статуями ( Арр. Maced., 4). И, разумеется, его статуя украсила и ту площадь в Коринфе, где стояли все великие полководцы. [143]Но, как мы знаем, на все лестные и почетные предложения Публий отвечал вежливым, чуть насмешливым отказом.

Римляне спешили к переправе в Азию. Путь их лежал через дикую Фракию. Страна считалась почти непроходимой, и, что хуже — тропы и теснины охраняли македонцы, властвовал над которыми Филипп, разбитый, но не примирившийся враг Рима. Трудно поверить, что этот изворотливый и хитрый властитель согласится провести через свою страну римлян. Но римским дипломатам удалось убедить царя помогать республике против Антиоха. Поэтому Филипп обещал, что пропустит римлян через Фракию.

Когда войска подошли к македонским границам, Публий неожиданно остановился. В ответ на удивленный взгляд Люция его брат сказал, что Филипп кажется ему человеком непостоянным и коварным, поэтому он хочет послать кого-нибудь сейчас к царю, чтобы узнать его настроение. Ехать вызвался молодой офицер Тиберий Семпроний Гракх, человек, которому суждено было сыграть роковую роль в судьбе Сципиона. Тогда это был пылкий и смелый юноша. Мысль ехать одному к жестокому Филиппу, может быть, подвергнуться тысяче опасностей, чтобы спасти римское войско, чрезвычайно его увлекла. Он немедленно сел на коня и помчался к царю македонцев. Была уже ночь, когда Тиберий подъехал ко дворцу. Несмотря на поздний час, все окна были освещены огнями. Филипп по македонскому обычаю проводил время за пирушкой. Эти македонские пиры современники сравнивали с пиршествами лапифов и кентавров. Вина лились рекой. Сотрапезники хмелели и совершенно теряли голову. На одном из таких пиров Александр собственноручно умертвил своего лучшего друга Клита, на другом два сына Филиппа, теперешнего владыки, чуть не зарезали друг друга. Но раздумывать сейчас было поздно. Тиберий смело вступил во дворец.

Царь был уже наполовину пьян, но настроен миролюбиво. Когда же он услышал, что в нескольких милях от него находится знаменитый Сципион Африканский, он воскликнул, что жаждет видеть у себя на пиру такого почетного гостя. Вот как случилось, что несколько часов спустя Сципион и Филипп Македонский очутились за одним столом. Публий завязал с Филиппом разговор, который чрезвычайно увлек царя. Филипп был очарован римлянином. Он держался со своим знаменитым гостем с удивительным тактом. Публий впоследствии говорил, что Филипп принимал его с необычайной светской любезностью, без тени грубой роскоши и раболепия, которые внушали Сципиону отвращение ( Liv., XXXVII, 7). Разговор зашел о Новом Карфагене. Филипп очень интересовался и недоумевал, как Публий взял его. Римлянин обещал описать царю штурм во всех подробностях. И он сдержал слово. Через некоторое время Филипп получил от Сципиона письмо с подробным рассказом об этом чудесном событии (как знает уже благосклонный читатель, это письмо держал в руках и изучал Полибий, но — увы! — не пожелал привести его в своей «Истории»). [144]

Филипп простер свою любезность до того, что взялся лично сопровождать своих гостей. «Он провел их через Фракию и Македонию по тяжелой дороге на собственные средства, доставляя продовольствие, прокладывая дороги и на труднопроходимых реках наводя мосты… пока не довел их до Геллеспонта» ( Арр. Maced., 5).

Итак, в тылу у Сципиона вместо враждебных этолян и Филиппа были друзья. Теперь он желал приобрести союзников в Азии. Он вступил в переписку с вифинским царем Прусией, и, конечно, ему не стоило никакого труда добиться его дружественного нейтралитета ( Polyb., XXI, 11). Тем временем римский флот нанес страшный удар Антиоху. Тот бежал, покинув Лисимахию и Дарданеллы. Теперь дорога была свободна, и римляне пересекли пролив и вступили в Азию.

Антиох никогда не думал, что римляне последуют за ним в сердце его царства, Азию. Его угодливые царедворцы льстили ему, превозносили его могущество и убеждали, что враги никогда не отважатся на столь безумно смелое предприятие. Один Ганнибал, как всегда мрачный как ночь, со зловещей улыбкой говорил, что удивляется, почему это римлян нет еще сейчас здесь с ними ( Liv., XXXVI, 41). Теперь великий царь находился в самом удрученном состоянии. «Он совсем пал духом, считая, что против него действует злой рок. Все идет против его ожиданий»: он думал, что Эллада восстанет, а она поддержала римлян, «Филипп провел римлян по непроходимым дорогам, а он думал, что Филипп пылает мщением за то зло, которое претерпел от римлян. Всем этим он был приведен в расстройство, а божество, как обычно случается во время несчастий, лишило его способности здраво рассуждать… Как пораженный от божества слепотой, он начал стремительно отступать» ( Арр. Syr., 28).

Молниеносные действия римлян сломили дух царя. Узнав, что враги уже в Азии, он немедленно послал своего доверенного приближенного Гераклида в римский лагерь. Официально он послан был ко всему военному совету, реально — к одному Публию Африканскому. Царь прекрасно понимал, кто на деле командует римской армией. Имя Сципиона обнадеживало: весь мир знал его великодушие. «Всем народам было известно, каким победителем показал он себя в Испании, а потом в Африке» ( Liv., XXXVII, 35). Кроме того, у Гераклида было тайное поручение к Публию. Посла поразило, что римляне, пронесшиеся через Фракию, словно на крыльях, сейчас стоят неподвижно и проводят время в праздном бездействии. Сначала это его очень приободрило. Но вскоре он узнал причину: оказывается, в лагере не было главнокомандующего Публия Сципиона. На вопрос, где он, последовал ошеломляющий ответ — остался в Европе. Когда посол осмелился спросить, что за важные обстоятельства заставили главнокомандующего оставить войско, римляне очень спокойно отвечали, что Публий — салий, [145]сейчас настал март и целый месяц он должен исполнять религиозные обряды. Грек, воспитанный в модном безверии, был поражен набожностью римлян. Говорить было не о чем: без Публия военный совет не собирался и решения не принимались.

Наконец истек месяц, и Сципион появился в лагере. Посол изложил поручение царя. Консул отвечал, что может заключить мир, только если царь откажется от всей Малой Азии и заплатит римлянам контрибуцию. Посол был неправомочен принять эти условия. Поэтому он приступил к выполнению своей тайной миссии. «Воспользовавшись удобным случаем, Гераклид сообщил Публию, что ему было поручено, а именно: что, во-первых, царь отпустит ему сына без выкупа: дело в том, что сын Сципиона попал в плен к Антиоху в самом еще начале войны. Во-вторых, что и теперь царь готов заплатить ему столько денег, сколько Публий назначит сам, и впоследствии царь предоставит ему в пользование свою казну, если он поможет принятию предложенных царем условий. Публий отвечал, что ему приятно предложение царя относительно его сына, и он будет весьма признателен, если царь выполнит свое обещание. Во всем прочем царь заблуждается, сказал Публий, и в переговорах с ним лично, и с военным советом…