Сципион Африканский

Однако реконструкцию эту я считаю совершенно неприемлемой, и вот почему. От позора Люция спас Тиберий, но он был трибуном 187 года до н. э., а значит, не мог вмешиваться в дело 185 года до н. э. Кроме того, у нас нет никаких данных, чтобы искусственно разделять дело Люция на два процесса. На мой взгляд, ошибается Хейвуд и в отношении преторов. Делом Люция занимались двое: Гальба — городской претор, который и обязан был его разбирать, и Куллеон — претор по иноземным делам, в чью компетенцию это, собственно, не входило. Почему дело отняли у Гальбы и передали Куллеону? Хейвуд полагает, что из-за расположения этого последнего к дому Корнелиев. Я думаю, что как раз наоборот. Ливий пишет, что одни считают этого Куллеона другом Сципиона, другие говорят, что он был «таким недругом Сципионов, что за свою нескрываемую враждебность был выбран их противниками вести следствие» ( Liv., XXXVIII, 55). Все подтверждает именно это мнение. Куллеон прославился как дерзкий трибун, который проводил законы, «стремясь унизить знать» ( Plut. Flam., 18). Далее, когда несколько лет назад сенат решил потребовать от карфагенян выдачи Ганнибала, против этого восстал Публий, но победили его враги и за Ганнибалом послали именно Куллеона как главу этих врагов ( Liv., XXXIII, 47). Все это заставляет видеть в Теренции Куллеоне скорее пособника Катона, чем друга Сципиона. Действительно, Ливий говорит, что Гальба тянул дело, но, когда его передали Куллеону, «у этого претора… Люций Сципион немедленно сделался подсудимым» ( Liv., XXXVIII, 55). Таким образом, Катону удалось отнять дело у Гальбы и, мимо обычаев, передать его Куллеону. Он добился еще одного нарушения законов. Денежные вопросы всегда ранее разбирал сенат, но Катон и его сторонники, по словам Ливия, перенесли дело в народное собрание. Из этого можно заключить, что Порций был очень раздосадован провалом Петилиев в сенате. Провал этот он приписал злокозненности нобилитета. Но, как мы говорили, дело прекратилось благодаря вмешательству Тиберия.

Следующие полтора-два года (186–185 годы до н. э.) были полны глухой закулисной борьбой. Катон всячески подготавливал общественное мнение. В конце 185 или в 184 году до н. э. Катон привлек к суду уже самого Публия с помощью трибуна Марка Невия. Привлек к суду народа, так как полагал, как мы видели, что народ на его стороне.

Довольно бесполезным представляется вопрос о том, в каком месяце был этот последний наиболее знаменательный суд. Это существенно, ибо трибуны вступали в должность в декабре, другие же магистраты — в марте. Поэтому исследователей интересует, действовал ли Невий еще до вступления в должность цензора Катона или нет. Но ответить на этот вопрос не представляется возможным. Суд, как мы помним, пришелся на день битвы при Заме. Но это нам не может помочь, ибо мы не знаем, когда была эта битва, и ее датировка колеблется от поздней весны до зимы.

Все это дело проливает новый свет на Катона. Мы верим всем его обвинениям, мы не сомневаемся, что Минуций и другие его жертвы были тяжкими преступниками и отвратительными развратниками. Мы искренне возмущаемся, узнав, что Минуцию, который, по словам Катона, изрубил, как свинину, ни в чем не повинных людей, сенат поручает ответственнейшие дела, требующие безукоризненной честности. Однако обо всех этих преступлениях мы знаем лишь со слов Катона. В одном единственном случае нам точно известна степень виновности подсудимого. Я имею в виду Люция. Катон произнес против него страстную речь, натравил трибунов, добился его осуждения, а когда Люций по случайности выскользнул из его рук, изгнал его из сената как взяточника и казнокрада. Зная это, мы должны призадуматься, так ли уж были виновны остальные, обвиненные Катоном. (В деле Минуция есть еще один пункт, внушающий некоторые подозрения. Речь Катона называется « О ложных битвах». Нам неизвестно, какого поведения был этот Минуций, был ли он развратником или добродетельным человеком, был ли жесток или мягок, поэтому мы можем верить Катону. Но вот что подтверждают все античные авторы: это был воин и полководец, всю жизнь свою храбро бившийся с врагами, так что главное обвинение Катона заведомо ложно.)

95

Цицерон неоднократно подчеркивает, что сын Сципиона обладал очень слабым здоровьем, «вернее, был вовсе его лишен», а потому ушел от общественных дел. После этих уверений я была страшно изумлена, узнав, что он, подобно своему отцу, был салием ( CIL, 1, 33; Cirilli R. Les prêtres danseurs de Rome. P., 1913, p.33). Ясно, что эта обязанность требовала огромного физического напряжения. Либо он заболел позднее, либо просто не желал заниматься государственными делами.

96

Моя версия гибели Ганнибала строится в основном на рассказе Непота. Разница между его повествованием и сообщениями других древних писателей заключается в следующем. Все авторы — Ливий, Плутарх, Аппиан — сообщают, что карфагенский полководец бежал от Антиоха и нашел приют у Прусии Вифинского. Но все остальные пишут, что жил он открыто, не скрываясь от римлян, которые его давно простили. Увидав его случайно у царя, Тит из тщеславия потребовал выдать беглеца. Но это очень сомнительно. Римляне потребовали выдачи Ганнибала у Антиоха, значит, теперь он был вне закона. Его жизнь — если он жил открыто — всецело зависела от настроения римлян и смены группировок в сенате. На такой риск пуниец вряд ли бы пошел. Да и трусливый Прусия не стал бы открыто держать у себя злейшего врага римского народа. Непот же пишет, что Ганнибал жил тайно и подбил Прусию на войну с Пергамом. Эта война согласно Полибию действительно произошла в это время. И тогда его убежище стало известно Титу Фламинину описанным нами образом.

Нельзя согласиться с Непотом в одном. Он утверждает, что Тит имел официальное поручение от сената поймать Ганнибала. Но все авторы это отрицают, более того, говорят, что к Прусии он поехал за другим делом, у всех них сохранилось твердое воспоминание, что знатные римляне, то есть сенаторы, с отвращением отвернулись от Тита. Все выводят этот поступок из его личного характера, а вовсе не из приказов сената. Ливий даже допускает, что Прусия сам решил выдать Титу Ганнибала, хотя тот не просил об этом ( Liv., XXXIX, 51; Plut. Flam., 20–21; Арр. Syr., II).

97

Год смерти Тита неизвестен. Последний раз мы встречаем его имя под 180 годом до н. э., когда Филиппу попало в руки подложное письмо, якобы написанное Титом Деметрию. Сам факт такого подлога показывает, что в то время Фламинин был еще жив. Видимо, около этого года он умер. Правда, под 176 годом до н. э. Ливий помещает описание роскошных поминок, которые некий Тит Фламинин устроил по своему отцу, которого тоже звали Тит ( Liv., XLI, 28), и можно думать, что речь идет о смерти Освободителя Эллады. Однако это сообщение вызывает сильное сомнение. Во-первых, непонятно, почему такой знаменитый герой, как Тит, не удостоился от Ливия никакого похвального слова. Во-вторых, Плутарх определенно говорит, что Тит до самой смерти не ушел от дел ( Flam., 20); он не был ни осужден, ни удален из сената. Между тем он совершенно исчезает со страниц истории, и мы даже не знаем, как он отреагировал на убийство своего любимца Деметрия. Это заставляет нас думать, что в сообщение Ливия вкралась ошибка.