Всеволод Вишневский

Именно журналистика с ее реальным политическим и социально-психологическим, не отдаленным во времени, а сегодняшним, порой и сиюминутным воздействием на массы, ее близость к действительности и способность влиять на нее непосредственно привлекала, захватывала Вишневского с не меньшей силой, чем литература. А тем более сейчас, когда страна ввергнута в чудовищную войну, когда газеты, радиопередачи для людей и фронта и тыла — все равно что хлеб, что воздух.

«Быть агитатором, пропагандистом, организатором, — считал Вишневский, — необходимо! Эта работа писателя полноценна и правомерна…»

У каждого поколения в жизни — своя кульминация, свой самый высокий взлет. Для родившихся в начале XX века вершиной их судьбы стала Великая Отечественная война. Для Всеволода же Витальевича Вишневского, на долю которого выпали и битвы революции, и гражданская война, Великая Отечественная война была кульминацией вдвойне.

Теперь предельным испытаниям жизнь подвергла его самого. А точнее, он сам безудержно устремлялся им навстречу, так как его слово, убеждения, настрой души — все неразрывно слито с поступком, поведением, делом.

Таллин пока еще тих, на улицах можно встретить прогуливающихся, одетых в летнее платье людей. Даже на пляжах кое-где загорают: еще не все поняли, не осознали, что идет война.

Вишневский пишет статьи в газеты, выступает по радио. По заданию Центрального Комитета Коммунистической партии Эстонии вместе с заведующим сектором печати И. Кэбиным разрабатывает детальный план печатной и устной пропаганды в условиях прифронтового города.

На протяжении всей советской границы от Черного и до Балтийского моря идет битва прикрытия: стране надо отмобилизоваться, выиграть время. Немцы наступают изо всех сил, ведь Прибалтика — один из объектов первоначального внезапного удара Гитлера. День за днем отражены в дневнике писателя и сводки с фронтов, и напряженная обстановка на дальних подступах, а затем в пригородах Таллина, и известия о диверсиях, проводимых немецкими шпионами, и боевые дела пехоты и кораблей Балтийского флота.

Теперь он ведет свои записи не от случая к случаю, а ежедневно, стоически упорно, невзирая на обстановку и условия войны. Причем рассматривает свой дневник не как художник, а прежде всего как летописец, стремящийся более всего к точности и правде и ставящий отчет о событии превыше художественной детали. Задачу эту для себя он сформулировал четко: «Сохранить для истории наши наблюдения, нашу сегодняшнюю точку зрения — участников. Ведь через год, через десять лет — с дистанции времен все будет виднее. Возможно, будет иная точка зрения, оценка. Оставим же внукам и правнукам свой рассказ. Наши ошибки и победы будут уроками для завтрашнего дня».

Дневники вбирают в себя четыре периода фронтовой жизни Всеволода Вишневского:

— шестьдесят восемь дней обороны Таллина, прорыв кораблей Балтийского флота в Кронштадт;

— семнадцать месяцев блокады Ленинграда — подробнейшая хроника жизни и борьбы;

— прорыв блокады, освобождение Прибалтики;

— и, наконец, сражения в Восточной Пруссии, участие в исторической битве за Берлин.

Он мечтал о том, что «Дневники военных лет» послужат основой для создания широкого эпического полотна о всенародной войне, о смертельном поединке с фашизмом. Но и опубликованные в том виде, в каком были написаны (они не только заняли два тома в Собрании сочинений писателя, но и выпускались отдельными изданиями), дневники явились уникальным художественным памятником Отечественной войны. Со страниц повествования перед нами возникает поразительный образ автора — человека, пропустившего через свой ум, свое сердце все грозные события того времени. На 124-й день войны он записывает: «Россия бесконечно мила мне. Она трогательно чиста… И у меня состояние духа чистое, решительное: придется идти с автоматом, с винтовкой — пойду…» Дневники отличаются внутренней цельностью: здесь чередуются короткие, сухие, информационного плана записи с развернутыми размышлениями, подробным анализом морально-политического духа защитников Ленинграда или перспектив открытия союзниками второго фронта. Кажется, не хватает лишь заголовков, чтобы дневниковые записи выглядели как заранее обдуманный роман — со своими драмами, кульминациями и развязками. Пожалуй, трудно не согласиться с мнением Петра Вершигоры о том, что «Дневники военных лет» «не имеют в мировой литературе себе равных по охвату трагедийных событий Великой Отечественной, по глубине исторических прогнозов, по бескорыстному героическому трудолюбию их автора».

В сложный период первых месяцев войны он стремится как можно быстрее и глубже разобраться в ситуации — военной, политической. «Читаю Ленина о 1919 годе…» — все чаще встречается в дневнике.

Когда в июле 1941 года журналист Н. Михайловский зашел к нему в номер гостиницы, на тумбочке увидел томик В. И. Ленина со множеством закладок. Хозяин пояснил:

— Много поучительного о гражданской войне. Хочется все заново вспомнить, продумать, пережить… Жаль, времени мало. С утра начинается работа — выезды в соединения, листовки, статьи в газеты, выступления перед новобранцами…

А обстановка складывалась чрезвычайно трудная. Гитлер приказал прорваться к Ленинграду любой ценой — с потерями не считаться. Поэтому главное стратегическое назначение таллинской обороны — как можно дольше сдерживать натиск врага. «Я с радостью считаю каждый выигранный день…» — записывает Вишневский 5 июля. Он отчетливо понимает объективные трудности: страна должна отмобилизоваться в широком смысле этого слова, перестроить свою экономику, — остро ощущается нехватка самолетов, танков! «Эх, если б нам хотя бы еще год», — сожалеет он на другой странице дневника.

Всеволод Витальевич задумывается и над тем, какой должна быть агитационная, пропагандистская роль журналиста, как наилучшим образом ее исполнить. Налет казенщины и «агиточерковый» стиль газет претят Вишневскому: журналист, писатель обязан «думать, открывать суть, видеть новое, дали!..». Боец на передовой и тот, кто крепит тыл, жаждут откровенного, правдивого слова: «Из уважения к своему народу надо разговаривать с ним так, как вы говорите с любимой, с отцом, со стариком, как вы разговариваете в самые серьезные, потрясающие моменты жизни. Иного разговора у нас, литераторов-публицистов, быть не может…»

Вишневский вчитывается в газетные статьи и очерки и многое с досадой отбрасывает прочь: «Нет, совсем не то…» Сегодня его, писателя героико-патетического направления, не устраивает именно излишний пафос, упоение штыковыми атаками, индивидуальным героизмом. Он убежден: личного мужества и самопожертвования в современной войне мало, ключ к победе в не меньшей мере — в технике, мастерстве, в таланте полководцев и командиров, в гибкости и дальновидности операций, в бесперебойной работе тыла. Стремительное продвижение врага в глубь страны Вишневский объясняет и промахами командования, но твердо верит в то, что народ даст сотни новых военачальников.

Прибыв в Таллин, он не ограничивается деятельностью журналиста, а по своему обыкновению выполняет множество других обязанностей.

Вот, например, какой эпизод рассказал Н. Михайловский, встретивший Вишневского в бригаде морских пехотинцев на передовой: