О себе, о людях, о фильмах

(От двери.) Три спины.

Стоящие за спиной немца переглядываются, перемигиваются, собираются с духом, теряют уверенность. Наконец немец чуть заметно подымает голову. Принимая этот жест за разрешение говорить, граф немедленно наклоняется к нему:

— Мы хотим ехать, сударь.

Немец, не оборачиваясь, отрицательно качает головой. Лицо его холодно и невозмутимо. Трое за его спиной вздрагивают. Луазо шепчет что-то графу. Граф, успокоительно подняв руку, нагибается к немецкой спине. Нежно, ласково, терпеливо его спрашивает:

— Почему?

Немец пожимает плечами. Трое приходят в еще большее волнение. Луазо делает графу какие-то знаки. Каррэ-Ламадон отводит Луазо за руку. Граф еще нежнее, еще ласковее, еще мягче нагибается к спине немца.

— Но у нас есть разрешение.

И опять трое застыли в ожидании. Это длится одну секунду. Немец вдруг резко оборачивается. Все трое вздрагивают. Поглядев на них мгновенно, немец вновь отворачивается. Холодно ждет.

— Не хочу, можете идти.

Трое растерянно молчат. Граф, кисло вздохнув, кланяется спине немца.

Три спины откланивающихся посетителей. Откланявшись, они поворачиваются на аппарат.

Холодное лицо немца, неожиданно глядящего в пространство.

У двери немца растерянно стоят трое посетителей. Луазо закрывает дверь. Граф пожимает плечами.

— Какая-нибудь формальность, завтра поедем.

Луазо вдруг багровеет. Он сердито говорит:

— Эта формальность стоит мне 10 000 франков в день.

Он сердито оборачивается и вдруг яростно пихает ногой сапоги немца, стоящие около двери. Сапоги летят. Луазо бежит к лестнице. Идет за ним граф. Идет Каррэ-Ламадон.

Дверь. Опрокинутые сапоги.

А немец сидит в той же позе. Но выражение его лица решительно изменилось. Он держит в руках книгу. Он вынимает из нее цветок. Он нюхает цветок и вздыхает. Он мечтательно шепчет:

— Элеонора.

Опускает руку с цветком, мечтательно глядя в пространство. Вздыхает.

К двери немца подходит Луазо. Он смущенно оглядывается, подымает сапоги, вытирает их рукавом, аккуратно ставит, отходит оглядываясь.

Сапоги.

Руки тасуют карты.

На стол, в полосу света от лампы, ложатся карты. На столе куча медяков, руки.

— Если утро началось скучно, то вечер начнется весело.

Пышка, весело улыбаясь, рассматривает карты. Она держится с подчеркнутым достоинством.

Она показывает карты сидящему рядом Корнюдэ. Корнюдэ не играет, он погружен в тройное блаженство: вино, трубка и женщина — Пышка. Он с наслаждением выпускает клубы дыма, кладет трубку, благодушно склоняется к картам Пышки и, кивнув ей головой, берется за пенящуюся кружку. Пышка кладет карту.

Рядом с ним сидят графиня и Каррэ-Ламадон. Каррэ-Ламадон кладет карту. Он сегодня весел, как и все. Он кокетливо поглядывает на графиню. Та держит карты обеими руками, на виду. Она явно не понимает игры и добродушно улыбается.

Следующая пара — супруги Луазо. Луазо торопливо подсовывает жене карту и получает в обмен другую. Но если Луазо сплутовал весело, то его жена схватила карту воровато и мрачно. Перед ней больше всего медяков.

Во главе стола — хозяин. Он смеется, трясясь всем своим киселеобразным телом. Его маленькие глазки хитро прищурены. В жирной пятерне зажат веерок карт.

Бегают тонкие женские пальцы по клавишам. В кадр входит мужская рука, вытаскивает застрявший клавиш.

Это поет, аккомпанируя себе на стареньком пианино, г-жа Каррэ-Ламадон. Граф стоит рядом, облокотясь локтем о крышку. Он восторженно слушает, вытаскивая застрявшие клавиши. Заливается г-жа Каррэ-Ламадон.

— Любовь к отчизне движет нами…

Восхищенно слушает граф. Наклоняется, вытаскивая клавиши. Со вздохом поворачивается, глядит…

…на камин, у которого греются обе монахини. Потупившись, они бормочут свои молитвы.

Младшая вдруг поднимает глаза. Она внезапно кидает в сторону графа блестящий, томный взгляд. Взгляд почти вызывающий.

Граф подымает брови. Монокль падает. Он удивленно смотрит… но видит только камин. У камина, потупившись, бормочут свои молитвы две монахини.

Только сейчас мы видим гостиную целиком. Стол, за которым играют в карты. Граф и г-жа Каррэ-Ламадон у пианино. Монахини у камина. В гостиную входит, пересекая ее, горничная с кружкой пива.

В кадр входит горничная с кружкой пива. Входит и, не поставив кружку, поворачивается, замирает.

Г-жа Каррэ-Ламадон берет, закатив глаза, высочайшую ноту. Граф восхищенно вставляет монокль в глаз…

…Отчизна дорога-а-а-а…

Застыла пивная кружка у рта Корнюдэ. С восхищенным изумлением смотрит Пышка.

Блаженная улыбка разлита на лице графини. Болезненно скривился Каррэ-Ламадон. Кажется, он сейчас завоет. (В кадре на первом плане неподвижная туша хозяина.)

Быстро обменялись картами супруги Луазо, притворяющиеся восхищенными, но не забывающие о медяках.

Слушают монахини. Руки их застыли в четках.

Кончилась высочайшая нота. Граф восхищенно выронил монокль, вытащил клавиш и зааплодировал.

Опрокинулась пивная кружка в рот Корнюдэ. Горничная поставила перед ним следующую и повернулась. Пышка зааплодировала. (Все это одновременно.)

Улыбнулась и зааплодировала сладкая графиня. Облегченно вздохнул Каррэ-Ламадон. Хозяин положил карту. (Тоже все одновременно.)

Разом перекрестились обе монахини.

Взглянули наверх сидящие за столом. Хозяин встал. (Горничной уже нет в кадре.) Положил карты.

На верху лестницы стоит немецкий офицер. Он делает короткий жест подбородком. Поворачивается и исчезает. Хозяин идет к лестнице. (Никто уже не интересуется им.)

За столом уже идет прежнее веселье. Каррэ-Ламадон, резвясь, делает вид, что хочет заглянуть хозяину в карты. Графиня кокетливо шлепает его по руке. Он подставляет ладони. Сама собой возникает игра в лапки.

Пышка, подражая графине, бросает карты и шлепает по руке Корнюдэ. Тот ставит кружку. Возникают лапки.

У пианино играют в лапки граф и г-жа Каррэ-Ламадон.

Восторженно хохочет Пышка, шлепая неуклюжего, добродушно ухмыляющегося Корнюдэ. Сияет графиня, шлепая умиленно тающего Каррэ-Ламадона.

Только г-жа Луазо по-прежнему мрачна. Она с изумительной ловкостью, привычной кассирше, пересчитывает и складывает в столбики медяки, горкой лежащие перед ней. В то время как ее супруг исподтишка подтасовывает колоду и ногтем помечает карты.

(В кадре стол, лестница.) По лестнице спускается хозяин. Идет к столу.

Пышка, хохоча, хлопает Корнюдэ. В кадр входит хозяин. Останавливается около Пышки, мрачно глядит. Зевает. Пышка подымает голову. Руки ее остаются лежать в руках Корнюдэ.

Кончает зевок хозяин. Захлопывает пасть. Лениво спрашивает:

— Прусский офицер приказал спросить, изменили ли вы свое решение.

Мгновенно отшвырнув руки Корнюдэ, Пышка вскакивает, оскорбленная в своем новорожденном патриотизме, она стоит перед хозяином, гневно глядя на него, сжимая кулаки.

Спокойная харя хозяина.

Взбешенная Пышка вдруг разражается руганью. Сквозь напускную тонкость в ней прорвалась нормандская [натура — ] крестьянская, боевая и грубоватая:

— Скажите этой свинье, этой прусской гадине…

Орет, трясясь от бешенства, Пышка. Она и впрямь оскорблена если не в патриотизме, то в своем самоуважении, ибо в эти дни она хочет быть наравне с остальными дамами.

— Скажите этой дохлятине, что я никогда не соглашусь.

Еще кричит Пышка, а хозяин уже повернулся, спокойно пошел. Орет вслед ему Пышка:

— Никогда! Слышишь? Никогда!

Дрожит от злости Пышка. Сидящие за столом застыли с приподнятыми для лапок руками.

Недвижный от изумления граф держит руки испуганной Каррэ-Ламадон.

Крестятся мелкими крестиками перепуганные монахини.

Каррэ-Ламадон вскакивает. Опершись руками о стол, он спросил Пышку:

— Чего он хочет от вас?

Пышка резко оборачивается. Она тоже опирается руками о стол, пригибаясь к Каррэ-Ламадон. Каррэ-Ламадон застыл.

— Вы хотите знать, чего он хочет?