Люди не ангелы

Ох, сердце, сердце... Может, легче жилось бы на свете, если б не было оно таким чутким, незащищенным, быстро воспламеняющимся и легко ранимым.

Вот и недавно. Кажется, пустячный случай, а Степан Прокопович несколько раз принимал капли.

Проезжал через Будомир инструктор сельского обкома партии Арсентий Никонович Хворостянко - остер на язык, но в общем-то сердечный, открытый человек, успевший в свои сорок с небольшим лет поседеть и обрести фундаментальное благообразие, выдававшее в нем руководящего работника. Направлялся Хворостянко в соседний район и остановился перекусить в Будомирской чайной. Степан Прокопович проводил гостя в "боковушку" отдельную комнату, заказал обед на двоих и спросил у Арсентия Никоновича:

- Что за дела позвали тебя в этот район?

Хворостянко неопределенно засмеялся, отвел в сторону глаза и ничего не ответил. А когда выпили по рюмке коньяку и начали обедать, сказал будто между прочим:

- В обкоме ходят слухи, что ты на пенсию собираешься. Неужели правда?

У Степана Прокоповича кольнуло под сердцем.

- Слухи или у начальства есть мнение? - с деланным безразличием переспросил он.

- Тебе уже сколько лет? - уклонился от ответа Арсентий Никонович.

- Первенство держу по возрасту среди секретарей парткомов. Но разве старый конь борозду портит?

- А все-таки сколько?

- Ну, скоро шестьдесят. Возраст, конечно, не пионерский.

- То-то, - с загадочностью произнес Хворостянко. - Пора молодым дорогу уступать. - И когда Степан Прокопович взялся за графинчик с коньяком, Арсентий накрыл ладонью рюмку, любуясь своей решительностью. Больше не пью. Дела.

Арсентий Хворостянко уехал, а Степан Прокопович с онемевшим сердцем все размышлял над его словами, удивляясь тому, что инструктор разговаривал с ним с тенью виноватости и чувством неловкости.

Вспомнился Степану давнишний спор с Арсентием Никоновичем, когда состоялось разделение обкома, равно как и облисполкома, на сельский и промышленный. Они сидели с Хворостянко в одном из обкомовских кабинетов и обсуждали это ошеломившее всех событие. Степан Прокопович тогда с притворной наивностью спросил:

- Темный мы народ - работники районного масштаба. В голове аж хрустит от мыслей, а понять никак не могу.

- Что же тут непонятного? - не уловив подвоха, спросил Арсентий Хворостянко.

- Зачем создают два обкома?

- Для усиления руководящей роли партии, - Арсентий смотрел на Степана Прокоповича с чувством своего превосходства.

- Для усиления? - продолжал удивляться Степан. - А скажи, Арсентий Никонович, сахарные, плодоконсервные, спирто-водочные заводы да и тот же мясокомбинат в чьей сфере влияния будут? Их ведь не отделишь от сельского хозяйства.

- Да... Сельский обком будет курировать эти предприятия, - с уверенностью ответил Хворостянко.

- А что же тогда остается на долю промышленного обкома?

- Все остальное.

- Что именно? Суперфосфатный завод? Его бы тоже не следовало отлучать от земли.

- Скажешь еще! - досадливо засмеялся Хворостянко. - Ты так и авторемонтный завод подчинишь сельскому обкому.

- А почему бы и нет? - искренне удивился Степан Прокопович. - Разве авторемонтный завод не выполняет заказов колхозов, совхозов, автоколонн, обслуживающих, скажем, сахарные заводы? А потом, нельзя забывать, что существует совнархоз, где к тому же есть партком.

- При чем тут совнархоз?! Зачем путать партийное руководство с планирующими и координирующими органами? Ну да, есть совнархоз! Есть и отраслевые министерства. А теперь будет еще два обкома.

Степан вздохнул и, скосив хитрый взгляд на Арсентия Никоновича, почесал бритый, отдающий синевой подбородок. Потом наморщил лоб и продолжил разговор:

- Ну, хорошо. Два обкома, так два. А зачем два облисполкома? Это что, две советские власти? Одна промышленная, а другая сельская? Да и комсомол расчерепашили на две когорты.

Арсентий Хворостянко опасливо покосился на приоткрытую дверь, начал собирать со стола и укладывать в ящик бумаги, давая понять Степану Прокоповичу, что он не намерен продолжать этот скользкий разговор. Затем бросил на собеседника насмешливо-въедливый взгляд и изрек:

- Ну, партизан, доболтаешься когда-нибудь!

- Почему? - с тем же притворством удивлялся Григоренко. - Говорю, что думаю, что на сердце. И не на базаре, а в обкоме партии делюсь своими мыслями.

- Между прочим, в обкоме партии больше ценятся здравые мысли, - не скрывая иронии, заметил Арсентий Никонович. - Я, например, сужу по-иному: верхам все виднее. Там обобщают опыт всей страны, а ты смотришь на положение дел только со своего шестка. - И, помолчав, добавил без связи с предыдущим разговором: - Потом не забывай: сегодня ты секретарь, значит, тебе и власть в руки, в масштабе района, конечно, и почет, и соответствующие блага. А завтра не секретарь, и следовательно...

- Никто? - продолжил мысль Степан Прокопович.

- Не совсем так, но...

- В этом и беда наша, - Григоренко с сожалением посмотрел на Арсентия. - Боясь потерять кресло, иные люди подчас не решаются раскрывать рта, хотя видят, что творятся нелепости. И еще хуже то, что действительно могут дать им по шее, если раскроют рот. Пора с этим кончать, иначе загубим порученное нам дело.

- А ты пойди к кому-нибудь из секретарей обкома и поделись этим мнением, - насмешливо заметил Хворостянко.

Степан взорвался:

- Слушай, Арсентий! Ты же куда мудрей, чем стараешься казаться! Я тебя знаю с комсомольского возраста! Почему вдруг вилять стал?

Хворостянко вздохнул так, что испуганно шевельнулись перед ним листки настольного календаря, взял дрогнувшей рукой из портсигара папиросу и после мучительной паузы заговорил:

- А ты разве всерьез относишься к моим словам? Я б на твоем месте держал бы себя... не знаю как. Помнишь, приехал я к тебе в район и стал давать указания, чтоб колхозники продавали собственных коров в колхозы. Ты упрямился, доказывал, что это неразумно. А я настаивал: такова была директива. И ты сдался. А что получилось? Ты оказался правым. Кормов не хватило даже для колхозного скота. А наши обещания колхозникам, что они будут получать молоко в колхозе по потребностям, оказались фикцией. В глаза же людям стыдно смотреть.

- Ну вот, теперь узнаю тебя: заговорил почти человеческим языком, Степан Прокопович расхохотался и дружелюбно толкнул Арсентия Хворостянко кулаком в плечо. - Так надо же вылезать из болота, а не глубже забираться в него.

Не так давно, накануне жнив, Степана Григоренко, как и других секретарей парткомов, вызвали на очередное бюро обкома. Степан Прокопович приехал в областной центр на два часа раньше указанного в телеграмме срока, чтобы перед началом бюро попасть на прием к секретарю обкома партии и подробнее рассказать ему о бедственном положении района, вызванном неурожаем. Уже тогда было ясно, что колхозам будет трудно справиться с государственными поставками, не говоря о расчетах с колхозниками и грозящей бескормице для скота.

Федор Пантелеевич Квита встретил Степана Григоренко шуткой по поводу его высокого роста и могучего телосложения:

- Заходи, заходи. Не задень головой люстру!

Измеряя улыбчивым взглядом рослую грудастую фигуру Степана Прокоповича, секретарь обкома с наигранной опаской протянул руку навстречу его толстопалой ручище.

Степан осторожно и почтительно стиснул руку Федора Пантелеевича, всмотрелся в его моложавое, тронутое морщинами лицо, в серые глаза под чуть вспухшими веками и понял, что секретарь обкома старается шутками погасить на своем лице озабоченность какими-то другими делами и что находится он во власти мыслей, которые занимали его еще до появления здесь Степана.

- Садись, Степан Прокопович, только обещай не раздавить стул, пригласил Федор Пантелеевич.

- Постараюсь, - смущенно засмеялся Григоренко, усаживаясь.

Секретарь обкома сдвинул на край стола лежавшие перед ним бумаги, поднял на Степана Прокоповича погрустневшие вдруг глаза и спросил: