Записки советского актера

Я не был занят в дальнейших съемках, назначенных по плану на сегодняшний день, и, пользуясь наступившим перерывом, подошел к режиссеру.

— Завтра будем снимать речь Стасова, — весело, как бы предвкушая удовольствие от предстоящей съемки, сказал он мне. — Удалось ли вам поработать над монологом после нашей последней беседы?..

При последней встрече мы подробно говорили о том, как вести речь Стасова, чтобы представить его горячим трибуном и избежать опасности впасть в резонерский тон. Отстаивая прогрессивные принципы, Стасов не умел быть безразличным и, насколько можно понять из воспоминаний современников, всегда говорил так, точно его опровергали и ему следовало что-то доказать.

Поэтому к обычной для него эмоциональной возбужденности присоединялась еще известная полемическая заостренность его «торопливой, наскоро построенной речи», как писал о нем А. М. Горький. И продолжая работать над монологом Стасова, я старался овладеть этой своеобразной особенностью его ораторского дарования.

Утвердительно ответив режиссеру на заданный им вопрос, я поспешил подняться в гримерную, сопровождаемый моим спутником, которому хотелось во что бы то ни стало во всех подробностях проследить мой день на киносъемке.

— Сегодняшний день не очень характерен, — заметил я ему, отвечая на его вопросы.

Когда я разгримировался, мы с приятелем снова зашли в павильон, где к тому времени режиссер репетировал сцену чтения приговора.

— Как же это?.. — удивленно спросил мой спутник. — Уже готовятся снимать сцену оглашения приговора?.. А ведь вы еще не произнесли своей речи...

— Мы с вами находимся на киносъемке, дорогой друг, — заметил я ему, — и последовательность съемки отдельных кадров целиком определяется техническими причинами...

Рабочие принялись переставлять аппаратуру, устанавливать местоположение киноаппаратов для съемки других кадров той же сцены в суде, то есть отдельных кадров, в которых снимались судьи и истцы.

— Все это очень интересно, — сказал мой приятель. — Но, как мне кажется, я попал не на слишком удачную съемку: ведь вы совсем мало работали, вы же почти весь день примерялись...

— Киносъемка как раз и состоит из непрерывных «примерок» технического назначения, после которых на пленку фиксируется та или иная сцена, тот или иной кадр, — ответил я ему. — Сегодняшняя съемка прошла по плану, нет никаких оснований считать ее неудачной. Бывают такие съемочные дни, когда снимается всего тридцать-сорок метров пленки, и в нескольких дублях, разумеется. А бывают дни и совершенно неплодотворные. Человек любой профессии, закончив свой рабочий день, всегда сможет ответить на вопрос о том, что он сегодня сделал. Токарь-стахановец с гордостью может сказать, что он выработал столько-то деталей, врач — что он сделал такое-то число операций, инженер-конструктор, вероятно, сможет сказать, что он закончил такие-то детали проекта, над которым работает. Но на тот же вопрос, обращенный к актеру, снимающемуся в кино, нередко можно услышать грустный ответ, что за сегодняшний день он ровно ничего не смог сделать...

— Почему же?..

два

— В силу непредвиденных обстоятельств... Особенно часто они возникают при съемках на натуре, то есть в естественной природной обстановке... Сколько раз съемочной группе и загримированным актерам приходилось ждать на натуре появления солнца! Едва появится первый его проблеск, как группа уже готова приступить к съемкам, но солнце выглядывает лишь на десять-пятнадцать минут — и снова заволакивается облаками. И группа ждет «у моря погоды». Вспоминаю, как на съемках «Александра Попова», частично происходивших в Кронштадте, я и А. Ф. Борисов чуть ли не в течение целой недели томительно сидели в костюмах и гримах на берегу моря в ожидании солнца, сопутствуемые нашими операторами с немалым штатом технических помощников. Еще более сложный случай произошел на одной из съемок фильма «Горячие денечки», где мы, несмотря на все усилия, оказались вынужденными провести два дня совершенно бесплодно...

Натурный кадр из фильма 'Горячие денечки'. 1935 г. Коля Лошак - Н. К. Черкасов

— По каким же причинам?

— Точнее будет сказать — по стечению целого ряда причин... Снималась длинная, технически сложная сцена любовного объяснения Коли Лошака и Тони, происходившая на качелях. Мне нужно было выполнить следующее задание: подъехать на лошади, по-особому с нее слезть, ухватившись руками за сук дерева, подойти к качелям, усесться рядом с Тоней, начать объяснение в любви (сцена снималась синхронно), обнять Тоню, получить от нее пощечину, скатиться с качелей и уйти с таким расчетом, чтобы в финале кадра качели, продолжая раскачиваться, подтолкнули бы меня в нужном направлении. Сцена была отрепетирована хорошо, и, установив подсветки, мы приступили к съемке. Но во время съемки над нами появился и стал кружить самолет. Его шум мешал, так что съемку пришлось остановить. Когда самолет удалился, мы начали снимать второй дубль, но в середине съемки в воздухе появились два самолета. Побежали к телефону, пытаясь созвониться с близлежавшим аэродромом. Тем временем на солнце нашло большое облако и исчезло только через полчаса. Пришлось изменить планировку мизансцены и, соответственно этому, композицию кадра, поскольку за это время положение солнца несколько изменилось. Передвинули кадр, наскоро отрепетировали, принялись снимать. Все шло благополучно. Незадолго до конца кадра в аппарате кончилась пленка, дубль оказался неполноценным. Перезарядили аппарат, начали снимать следующий дубль, но вскоре съемка была остановлена звукооператором, который уловил посторонний шум. Шума никто не слышал. Оказывается, над самым микрофоном летал шмель, и его жужжание, произведя непонятный шум в микрофоне, запечатлелось на звуковой пленке. И этот дубль оказался неполноценным. Между тем время приближалось к шести часам вечера, и солнце значительно сместилось. Когда начали снимать следующий дубль, солнце зашло за огромный тополь, образовалась тень. Предложили срубить тополь, но режиссер дал распоряжение набросить на него канат и несколько оттянуть его крону в сторону. Оттянули. Однако нисходящие облака снова окутали солнце . В общем плохая, бессолнечная погода держалась двое суток, и за это время нам так и не удалось снять ни одного полноценного кадра. В кино нет трудных и легких кадров: каждая сцена, каждый кадр труден — будь то общий, будь то средний или крупный план. На съемку каждого кадра приходится затрачивать много сил, воли и творческой инициативы, а подчас и очень много времени! О нашей сегодняшней съемке этого никак нельзя сказать: еще раз повторяю, она прошла вполне успешно.

Был уже седьмой час, за мной пришла машина, чтобы везти в Театр имени Пушкина, где в тот вечер я играл Ивана Грозного в «Великом государе», и я попрощался со своим приятелем, который высказал желание присутствовать на завтрашней съемке, хотя уже и не в столь ранний час, а несколько позже, с полудня.

На следующий день сначала шли съемки монолога Стасова, точнее — тех его отрывков, которые снимались общим планом.

Съемки начались с того момента, когда Стасов уже произносил первые фразы монолога. Меня снимали общим планом, — снимали из глубины зала, так

сказать, через спины и затылки многочисленных посетителей, заполнивших места для публики.

Я стоял, повернувшись лицом к судейскому столу, и, повышая голос, произносил фразу: «А что касается главного, скажу: они были лгуны, есть лгуны и пребудут лгунами...» — после чего должен был перевести взгляд на своих «обвинителей», в частности на композитора и критика Ржевского, на словах: «. как бы они сейчас ни корчились от этих слов!»

Сняли несколько дублей, затем аппарат приблизили ко мне и сняли этот же отрывок крупнее. Режиссер объявил небольшой перерыв, и, воспользовавшись им, я подошел к своему приятелю, с которым еще не встречался в тот день.