Эрнесто Че Гевара

Этот поход должен был закалить и спаять бойцов, испробовать их на выдержку, дисциплину, выносливость и мужество. В походе можно было разведать местность, заложить в пути тайные склады с оружием и продоволь­ствием, наконец, установить контакты с населением. Кто они, обитатели этих мест, за свободу и счастье которых партизаны пришли бороться сюда, преодолевая тысячи препятствий и опасностей? Будут ли они помо­гать партизанам и сражаться в их рядах, как это делали их собратья — гуахиро в далекой и такой родной его сердцу Сьерра-Маэстре? Или, наоборот, может быть, они, обитатели здешних мест, встретят с недоверием этих чу­жестранцев и отвернутся от них? Че с нетерпением ждал встречи с ними, заранее предвидя, что ему придется не­мало потрудиться, прежде чем удастся преодолеть барьер отчужденности и недоверия, которым отгораживали себя боливийские индейцы от внешнего, чужого им мира, не сулившего им ничего доброго на протяжении сто­летий.

Местность, по которой передвигались партизаны, ока­залась труднопроходимой, полупустынной, поросшей ко­лючими зарослями, кишащими ядовитыми насекомыми. Она пересекалась быстротекущими горными речками, каменистыми грядами, обрывами, кручами. Во многих местах бойцам приходилось прокладывать себе путь сквозь чащобу при помощи мачете. Имевшиеся у них карты оказались непригодными: в них много было неточ­ностей и несоответствий. Отряд Че заблудился и вместо запланированных 25 пробыл в пути 48 дней.

Во время этого похода партизаны неоднократно всту­пали в контакт с местными жителями. Крестьяне гово­рили на местных индейских диалектах, непонятных партизанам, они держались настороженно, недоверчиво, часто даже враждебно. Само по себе это не было неожидан­ностью для Че, который в своем трактате о партизан­ской войне писал, что в начале партизанских действий крестьяне, опасаясь репрессий властей и по своему неве­жеству именно так и относятся к «чужакам» партизанам, и только по мере развертывания боевых действий, убе­дившись в дружелюбии партизан, их настроение начи­нает меняться в пользу восставших. И все же Че ожи­дал более теплого отклика со стороны боливийских кре­стьян даже на этом первоначальном разведывательном этапе партизанской борьбы. Вот как Че описывает в днев­нике свою первую встречу с крестьянами во время этого похода: «Выдав себя за помощника Инти, я сегодня раз­говаривал с местными жителями. Думаю, что сцена с переодеванием получилась не очень убедительной, так как Инти держался слишком скромно.

Крестьянин был абсолютно типичным: он не способен был понять нас, но в то же время не в силах предви­деть, какую опасность влечет за собой его встреча с на­ми, и потому сам он был потенциально опасен. Он рас­сказал нам про нескольких из своих соседей. Но верить ему нельзя, так как говорил он без всякой уверенности.

Врач подлечил его детей…

(Крестьянина зовут Рохас)».

Сохранилась фотография: Че сидит на пеньке и держит на коленях двух детей Рохаса, а сам Рохас стоит рядом. Запомним его фамилию. Мы еще встретимся с ним…

Партизаны несли с собой портативный радиопередат­чик, с помощью которого находились в постоянной свя­зи с «Манилой».

Шли дни. Отряд поднимался все выше в горы. Скудный рацион, насекомые, тяжелые рюкзаки, ремни которых немилосердно впивались в тело, изодранная обувь, израненные ноги, ливни истощали бойцов, делали их раз­дражительными. Из-за пустяков в отряде все чаще слу­чались стычки среди кубинцев, а также между кубинца­ми и боливийцами. Че пытался унять и утихомирить бойцов, терявших самообладание, но его призывы со­блюдать дисциплину не оказывали на измученных лю­дей прежнего впечатления.

Сам Че с первых же дней похода чувствовал себя весьма скверно. Уже 3 февраля он записывает в днев­нике: «Меня освободили от 15 фунтов ноши, и мне идти легче. И все же боль в плечах от рюкзака иногда стано­вится невыносимой».

Запись от 12 февраля: «Устал я смертельно…»

Запись от 23 февраля: «Кошмарный день для меня… В двенадцать часов, под солнцем, которое, казалось, рас­каляло камни, мы тронулись в путь. Скоро мне показа­лось, что я теряю сознание. Это было, когда мы прохо­дили через перевал. С этого момента я уже шел на одном энтузиазме. Максимальная высота этой зоны — 1420 метров».

26 февраля случайно упал в реку боливиец Бенхамин. Попытка спасти его не дала результата. Боец уто­нул. «Он был слабым и крайне неловким парнем, — пи­шет в дневнике Че, — но у него была большая воля к победе. Испытание оказалось слишком велико для не­го. Физически он не был подготовлен к нему, и вот теперь мы уже испытываем крещение на берегах Рио-Гранде, причем самым бессмысленным образом».

Но Че все еще не теряет оптимизма. В месячном ана­лизе за февраль он отмечает: «Хотя я не знаю, как обстоят дела в лагере, все идет более или менее хорошо, с неизбежными в подобных случаях исключе­ниями.

Марш проходит вполне прилично, но омрачен инци­дентом, стоившим жизни Бенхамину. Народ еще слаб, и не все боливийцы выдержат. Последние голодные дни показали ослабление энтузиазма и даже резкое паде­ние его…

Что касается кубинцев, то двое, имеющие мало опы­та, — Пачо и Рубио — пока еще не на высоте. Алехандро в полном порядке. Из стариков Маркос постоян­но доставляет тяжелые заботы, а Рикардо тоже не без­упречен.

Следующий этап должен стать боевым и решающим».

Прошел месяц после выхода отряда из лагеря. Съест­ные припасы на исходе. Бойцы едят коршунов, попугаев, конину. Все страдают расстройством желудка. Че отдает приказ возвращаться обратно в лагерь на реке Ньянкауа­су. Но это не так просто. Отряд заблудился. Голод­ные бойцы, нарушая приказ, начинают поедать консервы из неприкосновенного запаса. 4 марта Че запи­сывает в дневнике: «Моральный дух у людей низок, а фи­зическое состояние их ухудшается со дня на день. У меня на ногах отеки».

Запись от 7 марта: «Вот уже четыре месяца, как мы здесь. Люди все более падают духом, видя, что припасы подходят к концу, а конца пути не видно». И неделю спустя: «Подстрелили четырех ястребов. Это и была на­ша еда — не столь уж плохая вопреки нашим ожида­ниям. Все наши вещи мокрые, а дождь практически не прекращается. Настроение очень плохое. У Мигеля распухли ноги. То же самое у некоторых других».

На следующий день Че разрешает бойцам съесть лошадь, так как отеки у товарищей внушают серьезные опасения. Че записывает в дневнике: «Ноги в той или иной степени распухли у Мигеля, Инти, Урбано, Алехандро. Я чувствую себя очень слабым».

Именно в эти дни случился эпизод, которому Че не придал особого значения, но который имел весьма отри­цательные последствия для судьбы отряда. В начале марта Маркос и несколько партизан из базо­вого лагеря направились на поиски Че. В пути они набре­ли на нефтевышку, у которой Маркос столкнулся с кре­стьянином Эпифанио Варгасом. Маркос представился ему как «мексиканский инженер», справлялся о дороге, пытал­ся купить продовольствие. «Мексиканец» Варгасу пока­зался подозрительным, он рассказал о встрече жене, та своей хозяйке — капитанше, капитанша — мужу. Муж сообщил эти сведения военному командованию четверто­го военного округа в Камири. Варгаса арестовали и за­ставили быть проводником армейскому патрулю, который пошел по следам Маркоса. Эти следы привели сол­дат к базовому лагерю.

Группа Че на обратном пути в лагерь тоже прошла неподалеку от нефтевышки. Партизаны узнали от мест­ных жителей, что в районе бродил увешанный оружием «мексиканец». Они поняли, что это был Маркос. 9 марта Че, описав этот эпизод в дневнике, отметил, что Маркос опять «отличился». Он еще не знал, что неосторож­ность Маркоса уже привела солдат прямо к воротам пар­тизанского лагеря.

По расчетам Че, отряд уже давно должен был вер­нуться на свою постоянную стоянку. Партизаны явно блуждали в ее окрестностях, но найти свое пристанище на реке Ньянкауасу им, несмотря на все усилия, не уда­валось.

17 марта, за два дня до того, как они наконец дошли до своих «владений», при переправе через Ньянкауасу перевернулся плот и утонул Карлос. «Он считался, — писал о нем Че в дневнике, — до сегодняшнего дня луч­шим среди боливийского арьергарда по серьезному от­ношению к делу, дисциплине и энтузиазму». Вместе с Карлосом река унесла 6 рюкзаков, 6 винтовок и почти все патроны бойцов.