Записки о Пушкине. Письма

Покамест прощай. Идем обедать, к А. В. Ентальцевой. Теперь у нас все проводинные сходки. Вчера вечеровали у Евгения, Аннушкиного крестного. Я ей проповедую, чтобы она благодарила бога за любовь всех с самого ее детства.

Для Гусевой сделай, что можешь. Я ей всегда пишу, чтобы она прямо обращалась к тебе. Мы с ней в частых сношениях, ко от меня, кроме изъяснений, никакого нет толку. В полном смысле слова: Маремьяна-старица! Это уже вошло в мое призвание. Благодаря бога, старая Маремьяна иногда и не бесполезно заботится.

До свидания. Не знаю, личного ли, по крайней мере еще допишу этот листок.

После обеда. Сейчас еду проводить Аннушку. Не пишется. Этот пакет тебе доставит Елизавета Алексеевна Кобелева, – надеюсь, что она благополучно доставит Аннушку Марье Александровне. Я очень доволен, что спутницы у нее такие добрые – ей не будет скучно в дороге, – и я спокоен.

Обнимаю тебя, Марью Николаевну. Целую деток ваших.

К Eudoxie пишу казенным путем. Расцелуй всю семью. Может быть, нынешнюю зиму Мария Яковлевна увидится с Аннушкой. Теперь она от вас не далеко будет.

Верный твой И. П.

167. Е. И. Якушкину [431]

…Вы уже знаете, что Клейнмихель [432] сменен, но, может быть, не знаете, что это был единственный человек в России, qui a en le suffrage universelle [433] (то есть, что мнения согласны были на его счет). [434] Потом в народе говорили, что будто царь, [435] скучая в Николаеве, говорит: «Дай потешу народ мой, сменю К.». Читайте и разумейте.

Все тоска, любезный друг. Должно быть, что-нибудь выкраивается. Как-то не совсем ладно все идет…

Все вас обнимают в надежде скоро, разумеется, реально.

Мы погоревали о Василии Львовиче… Корсаков приехал ко мне в восемь суток…

168. H. Д. Фонвизиной [436]

Сегодня получена посылка, добрый друг мой Матрена Петровна! Все нашел, все в моих руках. Спешу тебе [437] это сказать, чтоб тебя успокоить. Qui cherche, trouve. [438] Ничего еще не читал… Скоро откликнусь – и откликнусь с чувством признательной затаенной любви… Прочел стих:

…Ваня вертит свою игрушку и очень доволен… От Аннушки получил весточку от 3 генваря…

Поцелуй Таню [439] – меня пугает слово на надписях. Все какое-то прощание! а я это слово не люблю вообще, а особенно от нее. Не лучше ли: до свидания! Где-нибудь и как-нибудь.

Обнимаю тебя крепко… До свидания!

Верный твой И. П.

Ваня целует тебя. Он теперь почти здоров и скоро поедет в училище.

169. Н. Д. Фонвизиной [440]

Вот уже две недели, как я сказал тебе, друг мой неуловимый, что посылка в моих руках…

После полуночи остался один – нет не один, а с тобой в виде грозного судьи!.. Я распечатал, по твоему приказанию, одну только вторую часть Унженской поэмы. Читаю листы от 22 октября. Перехожу к дневнику… не сходя с места, произнес свой приговор: стать перед тобой на колени… [441]

Ты непостижимое создание… «Не понимаю, почему нельзя быть с признанным братом при всех и нежно наружно? Зачем ставить себя в безвыходное положение – и страдать, когда есть сознание чего-то другого?…»

Заочные наши сношения затруднены. Я с некоторого времени боюсь с тобой говорить на бумаге. Или худо выражаюсь, или ты меня не хочешь понимать, а мне, бестолковому, все кажется ясно, потому что я уверен в тебе больше, нежели в самом себе… Прости мне, если всякое мое слово отражается в тебе болезненно…

Таню… я и люблю! Неуловимая моя Таня!..

Странное дело! Таня со мной прощается, а я в ее прощай вижу зарю отрадного свидания! И так ясно вижу эту звездочку, что теперь сам прошу приехать прямо в Аннушкину комнату. Мне кажется, что я просто с ума сошел, – меня отталкивают, а я убеждаюсь, что – ближе, нежели когда-нибудь, и все мечтаю!..

Верь мне, твоему заветному спутнику! Убежден, что мы с тобой встретимся, о многом ты от меня услышишь…

Не верю тебе самой, когда ты мне говоришь, что я слишком благоразумен. Я шалун был и останусь… Власть твоя надо мною все может из меня сделать. Пожалуйста, не говори мне об Онегине. Я Иван и ни в какие подражания не вхожу… [442]

170. Н. И. Пущину

Вот твой знакомец Александр Егорович Врангель. Этот раз он непременно будет у тебя, любезный друг Николай.

Корсаков провел у меня вечер 31 генваря; с ним – твое письмо от 11 генваря, со старым от 8 августа с «Вопросами жизни» и с облатками. «Вопросы» читаю с истинным удовольствием, но еще не кончил, потому что Евгений взял и говорит, что я могу после него прочесть. Когда возвратит, передам тебе мое впечатление. Будь спокоен и успокой Пирогова – рукопись его не будет в чужих руках… [443]

Отовсюду говорят, будто бы намерены нас пустить за Урал.

Нарышкин меня в этом уверяет. – Как тебе нравится это соображение – оно вроде многих теперешних.

Менделеев уже в Симферополе на службе. [444]

Спасибо за облатки: я ими поделился с Бобрищевым-Пушкиным и Евгением. [445] Следовало бы, по старой памяти, послать долю и Наталье Дмитриевне, но она теперь сама в облаточном мире живет. Как бы хотелось ее обнять. Хоть бы Бобрищева-Пушкина ты выхлопотал туда. Еще причина, почему ты должен быть сенатором. Поговаривают, что есть охотник купить дом Бронникова. Значит, мне нужно будет стаскиваться с мели, на которой сижу 12 лет. Кажется, все это логически.

Неизменный твой И. П.

Михеевна в слепоте просит усердно тебе кланяться.

171. Н. Д. Фонвизиной [446]

31 генваря был у меня Корсаков, он уделил нам восемь часов – это уже много, при их скачке. Видел моих родных, привез от них письма. В Нижнем не узнал Аннушку, которая его встретила, когда он вошел к директрисе… И от нее был с ним листок. М. А. просит, чтоб я Аннушку называл Ниной, в воспоминание ее дочери…

Корсаков меня успокоил насчет плачевного дела. Говорит, что есть несомненная надежда на окончание сколько-нибудь сносное. Все это несколько умирит бедную Неленьку с роковой ее судьбой. Страшная драма разыгрывается с этим существом. Может быть, это так суждено, чтоб ее оценили. Жду, чтоб ты ее увидела. Верно, полюбишь.