Мемуары

Но наконец пришлось это сделать, и, войдя в мою круглую гостиную, освещенную лампами, мы с г-жой де Дамас так усердно вглядывались друг в друга, что обе рассмеялись. Лицо г-жи де Дамас мне показалось красивым. Г-жа де Лакост настолько же некрасива, насколько умна и несчастна. У нее необычайная болезнь: она иногда впадает в летаргическое оцепенение, продолжающееся больше десяти дней. Ее кладут тогда на постель, и она остается там без движения, не принимая пищи и без питья. Ее можно бы было счесть мертвой, если бы не бился пульс. Ее брат Оливье де Верак рассказывал, что однажды, когда летаргия продолжалась долее, чем обыкновенно, он упал на колени, говоря:

— Боже, неужели это состояние будет продолжаться?

Вдруг, не открывая глаз, она сделала ему знак подойти и движением показала, что она хочет писать. Он дал ей бумагу и карандаш, и она, с закрытыми же глазами, написала: «Будьте покойны, это скоро окончится. Пришлите ко мне завтра (она написала имя), и пусть никто другой не приходит».

Сделали так, как она хотела. Г-жа де Конфлан, очень дружная с г-жой де Лакост, пожелала находиться во время таинственного разговора в комнате рядом с той, где лежала больная. На следующий день, когда брат вошел к больной, она опять сделала знак, что хочет писать, и спросила в записке, почему впустили г-жу де Конфлан в ее комнату, несмотря на запрещение, данное ею. На третий же день она встала, ничего не помня из того, что происходило.

Принцесса де Тальмонт, невестка г-жи де Тарант, видела г-жу де Лакост во время этих припадков и говорила мне, что ничем нельзя объяснить этих случаев сомнамбулизма и никто из докторов не мог понять их. Ее неслыханные несчастия, быть может, были причиною ее болезни; муж ее был отъявленным революционером; он отнял у нее единственного сына и воспитал его дикарем, разрушив в нем религиозные принципы и чувство любви к матери. Он женился на танцовщице, от которой у него было шесть человек детей. Г-жа де Лакост осталась бы совершенно без всяких средств к жизни, если бы не ее брат Оливье, трогательно заботившийся о ней.

Терраса в моем саду возвышалась над садом Иностранных миссий, и я видела от себя процессию Тела Господня. Алтари были поставлены в различных местах сада. Многочисленное духовенство в богатых одеждах окружало священника, который шел под балдахином со Св. Дарами. Диаконы предшествовали с кадильницами, и дети, одетые в белое с голубыми поясами, несли корзины цветов, рабрасывая цветы по дороге. По временам останавливались и слышались звуки серпента, сопровождавшие пение. Народ падал ниц, и торжественность этого зрелища еще более выигрывала от прекрасной погоды.

Молитвы на открытом воздухе кажутся более величественными и религиозными. Выражение благочестия не может найти пространства, слишком обширного для своего распространения.

Однажды утром я была с г-жой де Тарант у принцессы де Шиме, которая попросила ее приехать к ней на следующий день, желая ей передать нечто очень интересное. На следующий день вечером г-жа де Тарант приехала ко мне, Она была так бледна и взволнованна, что я испугалась. Когда мы остались одни, я спросила у нее:

— Скажите мне, что с вами: ваш вид вызывает у меня беспокойство.

Г-жа де Тарант ответила:

— Вчера, при вас, г-жа де Шиме назначила мне свидание. Я приехала к ней. Она мне сказала, что знает особу, благочестие которой и любовь к ближнему открыли ей двери всех тюрем, где страдали жертвы Робеспьера, обреченные им на эшафот. Когда этот тигр, превысив меру своих злодеяний, извлек королеву из Тампля и заключил ее в Консьер-жери, эта тюрьма стала предметом забот м-ль X... У нее хватило ловкости, мужества и силы проникнуть в ужасную камеру, где была заключена королева Франции. Она презирала опасности, сопровождавшие это трогательное дело милосердия,, и старалась приблизиться не к королеве, а к страдающему существу и облегчить его положение.

— Надо, — продолжала принцесса де Шиме, — чтобы вы повидались с м-ль X..., она знает о вашем существовании, но боится, что ее имя станет известным, и потому отказывалась вас видеть. Но так как может случиться, что вы увидите герцогиню Ангу-лемскую в Митаве*. то, может быть, вы возьметесь передать герцогине некоторые вещи покойной королевы.

Я сказала ей, что приведу с собой одну из моих подруг, которая увидит дочь короля, и она согласилась. Хотите вы поехать со мной?

Слова принцессы глубоко взволновали меня и вызвали во мне сильнейшее желание видеть и слышать человека, облегчавшего нечеловеческие страдания и скорбь. Мы поднялись по жалкой лестнице на третий этаж и вошли в жилище добродетели. Я увидала старую женщину, невысокого роста, полную, с ногами такими же толстыми, как туловище, с трудом передвигавшуюся для себя, но деятельную и проворную для блага других. Г-жа де Шиме сказала ей, показывая на меня:

— Вот моя подруга, о которой я говорила.

Она хорошо приняла меня из вежливости к принцессе, которая старалась навести разговор на воспоминания, наполнявшие мое сердце. Она отказывалась, говоря:

— Вы знаете, я не могу говорить о королеве...

И слезы покрывали ее лицо. Принцесса настаивала.

— Вы знаете, принцесса, что, когда я говорю о королеве, я делаюсь совершенно больна: я лишаюсь аппетита и сна; мне нельзя этого: человек, которому я вполне доверяю, запретил мне это -

Уступая настояниям принцессы, м-ль X... передала нам ужасные подробности о печальном положении, в котором она видела королеву в тюрьме, об ее неслыханных страданиях и еще более удивительном терпении. Королева была лишена всякой помощи, и ее положение требовало больших забот. Ее одежда была из грубого холста; у нее не хватало белья, и чулки были совершенно в дырах. Вместо постели у нее был настоящий одр, и пища была так груба и дурна, что воткнутая вилка оставалась стоять.

В тюрьме было сыро. Два человека из стражи, запертые день и ночь с ней, были отделены только рваными ширмами. Некоторые из стражи, менее жестокие, чем другие, выказывали ей участие и, казалось, сожалели, что принуждены стеснять ее, и тем еще больше увеличивали её муки. М-ль X... проникла в эту ужасную темницу. Королева долгое время отталкивала ее, не веря, что сострадание и жалость могут встретиться в этом ужасном месте, и принимая ее за одну из тех отвратительных женщин, которые дружатся с заключенными, чтобы предать их. М-льХ... не отступила перед этим; она продолжала свои посещения и наконец внушила доверие королеве и могла оказать ей помощь.

___________________________________

* Этот человек был священник, которому удалось избежать преследования. Он был на свободе в Париже во время террора. Он сам бы напутствовал королеву в Консьержери, если бы не лежал в это время при смерти. Но он сказал г-же де Тарант, что он оказал эту важную услугу принцессе Елизавете в те двадцать четыре часа, которые она провела в Консьержери. Он помог ей принести в жертву свою жизнь, посвященную на всем ее коротком протяжении любви к Богу, который и вознаградит ее в вечности. Этого священника звали г-ном Шарлем. Примеч. авт.