Иностранный легион

Главным образом, вам придется иметь дело не с офицерами, а с унтер-офицерами. Надо сказать, что за долгие десятилетия легионное начальство провело огромную работу для того, чтобы максимально приблизить командный и рядовой состав, между которым в других армиях существует непроходимая пропасть. Но неизменным осталось то, что сержант в Легионе — по-прежнему «царь и бог». Это серьезное и положительное отличие Легиона от Российской армии, где зачастую, если ты сильнее физически, то ты можешь «забивать» на сержанта, «послать» его или даже дать по роже. Здесь это делать самоубийственно. В лучшем случае Вы просто окажетесь на «гражданке», не успев понять того, что произошло. В худшем вас могут просто изувечить или даже оставить в Легионе, но после этого вся ваша жизнь здесь может превратиться в ад. В Легионе — мощная прослойка унтер-офицеров, состоящая из 5 «категорий»: капрал, сержант, мажор, аджудан, старший аджудан. Чтобы самому стать унтер-офицером, нужно отслужить как минимум 1 контракт, после которого вас могут направить в унтер-офицерскую школу. Для этого вы должны обладать высоким уровнем интеллекта и вас должны уважать ваши сослуживцы и начальство. Именно благодаря этой мощной унтер-офицерской прослойке и осуществляется успешно интенсивная и качественная подготовка легионеров, чего нет в других армиях мира. Несмотря на то что взаимодействие между простыми легионерами и унтер-офицерами происходит постоянно и последние ни на секунду не упускают казарму без внимания, надо помнить о том, что задавать «лишние» вопросы при обучении и вообще здесь не принято, чтобы не утомлять начальство.

Как и во всякой армии, здесь нередки столкновения между простыми легионерами. Но, поскольку все держится под контролем унтер-офицеров, такие конфликты быстро гасятся. Поэтому-то здесь и нет «дедовщины». Надо также отметить, что нередко между легионерами разных национальностей завязывается крепкая дружба, которая нередко служит в дальнейшем основой для совместных бизнес-проектов.

Заключение

Подводя итог всему вышеописанному, надо сказать, что русских здесь попрежнему много. По данным русских легионеров, в отдельных подразделениях славян насчитывается 50 %, а выходцев из бывшего СССР до трети, из которых значительный процент приходится на русских. Как уже видно из данной книги, русский человек даже в самых экстремальных условиях не теряет своих лучших качеств и остается Человеком с большой буквы. Один из бывших русских легионеров, дезертировавший оттуда после 3-х лет службы, писал, говоря о причинах своего ухода из Легиона. Он говорил, что сложная, опасная и трудная, пусть и высокооплачиваемая работа легионера не стоит того, чтобы посвящать ей долгие годы. Он говорит о том, что для того, чтобы рисковать за что-то жизнью, должна быть реальная идея. А без идеи легионная служба приводит к деградации личности. Многие русские легионеры сравнивали здесь свою службу в наши дни с нахождением зверя в клетке, который себя туда и загнал. Многое изменилось сегодня в Легионе, хотя многое осталось на прежнем уровне. В то же время изменилось в лучшую сторону отношение самих французов к легионной службе. Это связано с улучшением оплаты труда легионера и с тем, что готовят здесь по-настоящему профессионально. Те, кто разочаровывается службой в Легионе, когда идут туда в надежде на романтические приключения, а оказываются в настоящей армии, клеймят Легион. Те же, кто адаптировался здесь, считают его своим родным домом и гордятся тем, что они здесь служили. Французский иностранный легион сегодня является одним из лучших подразделений мира. Ежегодно туда поступают не менее 60 русских. Но тем русским, которые желают стать легионерами, следует напомнить об уголовном преследовании наемников. Несмотря на то что доказать факт участия их в войне на чужой территории на Родине будет тяжело, статья УК РФ 359 предусматривает наказание за наемничество или участие в вербовке наемников до 7 и даже до 15 лет лишения свободы.

Приложение

Письма Левинского Константина Георгиевича Балмасову Сергею.

Письма Левинского К.Г. представляются в данной книге особенно ценным источником относительно службы граждан из нашей страны во Французском иностранном легионе. Они затрагивают период 1945–1950 гг., по которому документов очень мало — то есть, несмотря на все поиски, сегодня мы обладаем лишь обрывочными сведениями о службе в Легионе тысяч тех, кто укрылся там от преследований НКВД и СМЕРШ после войны. В этом сборнике будут опубликованы лишь некоторые из них. Продолжение последует в следующем издании. Левинский Константин Георгиевич — родился в Беларусии в 1926 г. В 1942 г., будучи 16-летним юношей, записался в «зеленый» партизанский отряд, который одновременно вел боевые действия против оккупировавших Беларусь немцев и руководимых чекистами советских партизанских отрядов. Вскоре, в одной из схваток с немцами, отряд, в котором он сражался, был разгромлен. Молодой Костя Левинский попал в плен, в котором пробыл до 1945 г. В 1945 г. записался во Французский иностранный легион, в котором служил до 1950 г. включительно. После этого обосновался в Лионе, в котором жил большую часть оставшейся ему жизни. Вступил в самую антикоммунистическую организацию того времени — Народно [707] -Трудовой Союз, [708] занимавшуюся антисоветской пропагандой на территории СССР. Внес достойный вклад в дело борьбы против коммунистической партии и ее идеологии. После тяжелой болезни и ряда не очень удачных операций 30 апреля 2003 г. Константин Георгиевич Левинский скончался на 80-м году жизни.

Первое письмо Левинского К.Г. Балмасову С.С. от 8 мая 2002 г. из Лиона, документ хранится в личном архиве автора «Дорогой друг Сергей!.. Прошу извинения за такой продолжительный срок моего молчания. [709] Должен признаться, что после операции на язык, [710] я все еще не пришел «в себя», так что прошу Вас меня еще раз любезно извинить. Особого для пишущейся Вами книги у меня нет, но как только буду чувствовать себя лучше, обязуюсь Вам прислать «эпизоды моей жизни во Французском легионе». Буду писать эпизодами, если чего найдете интересным, корректируйте и употребляйте по Вашему желанию. Скажу только, что по выходу из Легиона я, находясь на корабле, идущем из Алжира во Францию, выбросил в море все свои медали, а как только сошел на берег, сжег свою военную форму и напрочь порвал все связи с военщиной. Имел десяток фотографий легионного периода, но раздал желающим, и если чего найду, то пришлю Вам. Если Вас не затруднит, будьте любезны мне прислать вырезки из газет и журналов, о которых Вы упоминаете. [711] С искренним и дружеским приветом, Костя Левинский. P.S.: В дальнейшем называйте меня просто «Костя».

Письмо второе Левинского К.Г. Балмасову С.С. от 18 июля 2002 г. Данный документ хранится в личном архиве автора «Дорогой друг Сергей! Мне стало немного легче, и напишу Вам некоторые подробности о том, как я попал во Французский иностранный легион. Сначала о том, какая была у нас «обстановка». В 1944 г. я бежал из концлагеря и присоединился к наступавшим американцам. С ними и встретил победу. Будучи во вспомогательном батальоне американских вооруженных сил на юге Франции, совершенно того не ожидая, встретил своего троюродного брата. Он был лейтенант, бывший командир батальона, попавший в плен со своим полком в начале войны. Вместе с уцелевшими солдатами и офицерами полка он репатриировался на Родину. Под наплывом чувств и находясь в собственной среде между «офицерами», я согласился ехать с ними, т. к., по словам добродушных на вид советских офицеров и «уговаривающих» американцев, приехавших увещевать нас вернуться, «все там изменилось»… Иосиф Виссарионович Сталин распускает колхозы… Заживем иначе… Но не теряйте из виду, что страна разгромлена, и берите с собой вплоть до нитки-иголки. Это были слова, которые кольнули меня в зад. Ехали, конечно, в переоборудованных из товарных в пассажирские вагонах, но с вагоном-рестораном для «офицерства». Там было положено «вращение» и мне, как «брату офицера». После переезда франко-немецкой границы что-то наши гармонисты приуныли, и песен обычных не стало слышно. Зайдя после переезда франко-немецкой границы в офицерский вагон, я вдруг увидел, что ни у кого из «офицеров», кроме брата Юрки, комбата, не стало погон. Тут я должен вернуться к отправке репатриированных. Американцы, по своему обычаю к смертникам, предлагают им перед смертью все, что угодно, от сигареты до шикарнейшего обеда. Так и для «возвращенцев» было предложено по 2–3 полных комплекта обмундирования. Кроме того, из солдатского ларька дали много разных вещей: носовые платки по l0 штук ценой l0 центов, часы за l доллар и т. п. Конечно, в Лейпциге, где уже командовал СМЕРШ, у нас все было отобрано солдатами вплоть до нитки. Силой заставили поменять наши новенькие американские сапоги на старые изношенные немецкого производства. Они были сняты с немецких солдат. Нас, как преступников, поставили под конвой. Смершевцы свалили все отобранное у нас добро на подводы, сели на них, а нас погнали пешком до Дахау. Там, при нашем приеме, получилась милая небольшая «разминка». Нас приняли за 3-ю дивизию Русской освободительной армии генерала А. Власова и сначала хорошенько попинали и подубасили под матюки и свист. Услышав от советского конвоя, завешанного медалями до пупа: «Детки, кто туда войдет, тот живым не выйдет», я решил бежать, чтобы спасать свою жизнь. В Дахау «под фашистский шумок» [712] смершевцы расстреляли немало истинных и мнимых власовцев. Кроме того, по словам конвоя, в СССР репатриантов ждал не менее «милый» прием: «главарей» обещали расстрелять, а «малую рыбку» отправить за Урал в концлагеря, «чтобы все собаки-предатели сдохли!». Переговорив с десятком «храбрых», нашел одного из всех, который решился бежать вместе со мной. Вот так, со всеми перипетиями, где наглостью, где угрозами, преследуемые смертью, через паровозные тендера, в угольной пыли и в воде, мы вдвоем добрались до Марселя. Но и здесь уже не было спокойно: НКВД и СМЕРШ имели во Франции и вообще по Европе полную волю на улицах и в домах задерживать, даже в присутствии превосходящих сил французской полиции под «прикрытием Ялты» российских «невозвращенцев». Так 9 июня l945 г. мы оба стали под номерами 2б485 я и 2б484 он легионерами. Судьба наша в Легионе была разной, как и при выходе из него. Но об этом потом. После Ялтинской конференции во Французский легион было запрещено набирать 4 национальности: американцев, французов, англичан и в особенности советских. Это произошло по настоянию Иосифа Виссарионовича Сталина, в границах 1939 г., что, конечно, не соблюдалось. Власовцы и все те из бывших граждан СССР, кто с оружием в руках боролся против коммунизма, а также кого немцы угнали на принудительные работы и советские военнопленные подлежали отправлению «домой». «Союзники» СССР по антигитлеровской коалиции пытались делать это «демократически», то есть убеждениями, но большей частью это происходило с помощью применения силы. Те же американцы и англичане не останавливались перед применением оружия, чтобы передать бывших советских граждан на Родину. Есть достаточно доказательств насильственной выдачи Советам россиян американцами, англичанами и французами в 1944–1947 гг., так что в Легионе не могло в то время быть зарегистрированных лиц: ни русских, ни армян, ни белорусов и т. д. выходцев из СССР, а таких были тысячи. Так что этим «беспризорным» оставалось одно: идти под эгиду «Legio — Patria nostra», [713] где терялось [714] все прошлое человека, вплоть до самого существа и приходилось подписывать документы на фальши и выдумках. Так мы все оказались поляками, болгарами, румынами, фольксдойчами [715] и т. п. Большинство легионеров знало, кто есть кто, но об этом не говорили и жили дружно одной семьей, кроме 30 апреля, [716] когда достаточно подвыпившие, а питья в этот день выдавалось предостаточно, собирались в национальные группы и заводили драку, не доходя до увечий или еще хуже, до убийств». Продолжение истории К. Г. Левинского в Легионе было записано 2 декабря 2002 г. Балмасовым С.С. в ходе телефонного разговора с этим бывшим легионером. К тому времени переписка прекратилась из-за резкого ухудшения состояния здоровья Константина Георгиевича. Текст документа хранится в личном архиве Балмасова С.С. «Поскольку легионное начальство видело большой интерес, проявляемый СМЕРШем к его подразделениям, оно предпочитало не задерживать долго во Франции легионеров из СССР и стремилось побыстрее отослать их в колонии, куда советским спецслужбам доступ еще был практически закрыт. Меня отослали на юг Алжира, в Отефлу. В это время французы создавали парашютные войска. Легион не был исключением, и за короткое время из легионеров были образованы 2 батальона. Я попал в самую первую Сахарскую роту парашютистов Иностранного легиона, где готовили кадры для обоих батальонов. Через 2 года я стал сержантом и инструктором парашютного дела. Меня заметило начальство и поспешило повысить в звании и должности. Однако служба нисколько не полегчала и лишь только усложнилась из-за увеличившийся ответственности — все те же каждодневные тренировки, прыжки и т. д. Правда, увеличилось денежное содержание, да теперь я имел почетное право свободно приезжать в Европу. Скорее всего меня ждала война в Индокитае. До нас доносились ее отзвуки, но пока еще слабо. Но уже потом, когда я стал «цивильным», [717] до меня дошли слухи, что никто из моих подопечных, кто уехал в Индокитай, в живых не остался. Как это ни странно, но моей грядущей отправке в Индокитай помешала ссора с начальством. Мой начальник, капитан, еврей по национальности, стремился выделиться из своей среды. Для этого он использовал нас, своих легионеров. В очередной раз он устроил бал для офицеров и их семей, приглашая их со всей округи. Семьи были на этих балах не только офицеров Легиона, но и других частей. Пока в то время в Алжире было еще тихо, и потому кое-кто из начальников не знал, как себя развлечь. Так вот, этот капитан заставил меня всю субботу и воскресенье, которые считались для нас в некоторой степени «разгрузочными днями», хотя они немного лишь отличались от будней, все время, 24 часа в сутки находиться на ногах, не давая ни минуты покоя. Все это было связано с кухней. Видя мои «способности», которые я весьма некстати однажды проявил, капитан сел на меня верхом. Он заставил меня в 4 часа находиться на кухне в воскресенье, в пылу и чаду, когда я буквально валился с ног, мечтая о том, как бы уползти до койки. Я следил за приготовлениями блюд, делая некоторые из самых сложных. Я был очень зол на него, ведь неделя должна была снова начаться с изнурительных занятий, а я не спал 2 дня, имея такую предыдущую неделю. А тут капитан захотел «выслужиться» перед дамами, женами своих начальников. Он вызвал меня к себе, где в присутствии этих дам в грубой форме приказал мне сделать для него и их «зеленый салат». Оказалось, что одна из них похвалила приготовления капитана, но посетовала на отсутствие «зеленого салата». Вот капитан и сказал мне: «Делай салат!» Когда я и мои легионеры сделали ему салаты, он возвратил их обратно, сказав, что они «несоленые», и заставив переделывать. Я тогда сказал повару-легионеру, чтобы он плюнул туда, потому что для этой сволочи хоть в лепешку расшибись, все равно все плохо будет. Мы все дружно нахаркали туда, не забыв посолить, и отдали. Салат отдали капитану — и о чудо! Теперь он стал хорошим. Меня вызвали к капитану. Я, ожидая плохого, подошел к нему. После его похвалы была пауза, и, как я понял, капитан захотел еще чего-то. Тут моя злость вырвалась при всех наружу. Я специально громко, в присутствии офицеров и дам заявил: «Конечно, я же насрал туда!» Вечеринка была испорчена. Капитан стал объектом насмешек. Но мне это стоило очень дорого. Капитан «настучал» на меня генералу, в чьем подчинении мы находились. Тот отдал приказ о моем разжаловании в рядовые и о переводе в легионную пехоту. Выстроили строем нашу роту, всех моих легионеров и унтер-офицеров и в буквальном смысле слова сорвали с меня сержантские лычки. Разжаловали меня тогда, когда я ожидал за отличия в подготовке парашютистов новый чин. Но я считаю, что поступил правильно. Дальше так жить было нельзя. И я ни о чем не жалею. После этого я около 2 недель находился в тюремном заключении. Запомнилось оно мне тем, что сидел я вместе с выдающимся капрал-шефом Лаптиным, известным на весь Легион тем, что он имел больше всех во Франции орденов и медалей, за исключением маршала. Это был знаменитый пьяница. За его отличия ему было положено 4 литра вина ежедневно, которые он исправно выпивал. Этот Лаптин дорос до чина лейтенанта, к тому времени пройдя через 4 контракта и через 2 войны — в Марокко и Вторую мировую. За первую войну он имел крайне редкую медаль, полученную Лаптиным от самого султана Марокко «За покорение диких племен». Потом он застал еще и Индокитайскую и Алжирскую войны. Познакомился я с ним еще тогда, когда он был легионером 1-го класса, считаясь хорошим «оружейником»-ремонтником. Он неоднократно то «поднимался» до не снившихся никому высот, то резко и больно «падал» вниз. Я встречал его еще 3 раза, находясь в Легионе. Несомненно, что это был один из самых выдающихся легионеров. При этом я заставал его еще один раз сержантом, а потом уже офицером. Интересно то, что на момент знакомства Лаптин был уже стариком, но еще смотрелся «воякой». Два раза в год у нас были медицинские обследования, и 2 раза у нас брали на пробу кровь. Как оказалось, и у него, и у меня в крови почти не было красных шариков! Попал Лаптин в тюремное заключение [718] за такую провинность: по своему почету в вооруженных силах Франции он находился ниже только маршала, имея 24 ордена, не считая медалей. Поэтому он нес службу, как офицер среднего звена, ответственный за «Legion Danger», охраняя пост «Славы Легиона», где хранились легионные реликвии. Он и находился на этом посту с обнаженной саблей. Однажды Лаптин отлучился буквально на минуту, чтобы сходить в туалет, но его «застукал» дежурный офицер, и в наказание за естественную потребность Лаптин 2 недели провел в «призоне», жалуясь не столько на несправедливость начальства, сколько на отсутствие причитавшейся ему порции вина. Вообще, среди офицеров тогда было много русских и вообще выходцев из СССР, а также белоэмигрантов. Кое-кто из последних был здесь уже больше 20 лет. Среди них отмечалась целая группа из русских и грузин. Из офицеров особенно сильно мне запомнились лейтенанты Басиковский, [719] грузин Тарзанов и мой непосредственный начальник украинец Давидов. Знал я лично также и капитанов Бальзанова и Адерзанова из 4-го Иностранного пехотного полка Легиона, один из которых при мне командовал его 2-й ротой, а другого перевели в 17-ю бригаду. При этом надо отметить, что назначение в Легионе происходит сразу, но назначенное лицо утверждается на этой должности не сразу, а самое меньшее — дней через l0- l5, а так обычно через месяц». Создается впечатление, что легионное начальство присматривается: нормально ли сработало назначение? Среди других национальностей самыми распространенными были немцы, поляки, болгары, [720] а также французы, которые, поступая в Легион, называли обычно себя бельгийцами или швейцарцами, которых в Легионе было немало. Сегодня многие из них называют себя немцами и американцами. Было еще 3 года постылой службы, которая озлобила мое сердце против военного ремесла, т. к. я устал от нее во всех отношениях. И еще я потерял после этого веру в Бога. В него после легионной службы не стало веры. Как я тебе уже писал, «отслужив свой век», я уничтожил даже следы своего пребывания в Легионе. Я помню, что после нескольких лет гражданской службы, слыша о боях в Алжире, я испытывал соблазн вернуться в Легион, и дорога мне туда была открыта, но ненависть к военной службе была сильнее. Я ведь, перед тем как поднес спичку к ненавистной легионной форме, сказал сам себе: «Плюю на нее, достаточно униформы». А фотографии раздал желающим».