Все очень непросто

— Смотри у меня, черт немытый! Некоторое время постоял и сам пошел обедать.

Прошло дней десять. Ни старшина, ни сам Пшикер о белье (так его растак), естественно, и не вспомнили.

Потом встретились случайно. Тут за мной прибегают:

— Идем быстрее. Капитан, — там Пшикер со старшиной разбирается.

В самое время поспели. Старшина ноги расставил, собой любуется, говорит грозно:

— Афиногенов, так тебя растак, ты не советский воин, ты враг, я в 44-ом своей рукой таких к стенке ставил. Где белье? ЧМО ты китайское?

У Пшикера глазки небесные, бровки домиком, весь такой складненький:

— А я, товарищ старшина, все как вы сказали. Пошел, значит, белье, пшикер, лежит где. Там, пшикер, он ой! Страшное дело, какой пшикер. А я как на духу, пшикер. Белье пшикер, Парфенов, Парфенов и Парфенов пшикер, пшикер, товарищ, пшикер, старшина, пшикер. В общем все, как вы сказали.

Старшина подумал минутку, осмотрелся, потом говорит:

— Чего?!!

Афиногенов с готовностью:

— Ну я же вам объясняю! Пошел я, пшикер, туда сюда пшикер, белье-то надо, как вы приказали, пшикер. Вот какие дела, а пшикер он там… Я говорю: "Сам товарищ старшина, пшикер 6 комплектов пшикера", — а майор, пшикер, так точно, согласно уставу, белье пшикер, в общем благодарю пшикер за службу пшикер и пшикер.

И пошел курить анашу.

Старшина немного постоял, кулаком загрозился для страху и опять вслед крикнул:

— Ну я твоему майору… — махнул рукой и пошел обедать. Подошли ко мне мои орлы однополчане, рот закрыли, говорят:

— Понял службу, салага?

— Понял, — говорю, — более или менее, а почему у старшины "Растак" кликуха?

И вообще Пшикера все офицеры почему-то очень сильно избегали.

Капитан-то это не звание у меня было, а прозвище, и родилось оно так.

Попал я однажды в военный госпиталь по подозрению на дизентерию — тогда половина полка животом мучилась. Ну, привезли меня ночью, положили в палату до утра. Лежу, сильно удивляюсь: палата на двух человек, на второй койке кто-то спит, одеялом укрывшись, на полу — ковер, на подоконнике — цветы, на тумбочке — небольшой телевизор! Ну, думаю, наконец-то наши солдатики дожили до нормального отношения. Уснул сладко, знамя полка снилось.

Утром будит сестричка — халатик крахмальный, каблучки-туфельки, лезет теплой ладошкой за пазуху:

— Товарищ капитан, поставьте градусничек.

Я говорю:

— Ошибочка вышла: рядовой я. Она улыбается:

— Никакой ошибочки, у нас все четко. Вот у меня написано: Капитан Овский.

В общем, через 20 минут я уже на 3-ем ярусе в бараке с ребятами за дембель базарил.

А до этого у меня вообще кличка была — ВРАГ. Я до армии в "Машине времени" играл на барабанах. Очень уже известная тогда была группа, хотя и официально не признанная. И вот уже после того, как меня предательски забрали буквально в один день, в одном ГДРошном журнале FREI WELT появляется статья и крупная фотография "МАШИНЫ": А.Макаревич, А.Кутиков, М.Капитановский, С.Кавагоэ — по немецки написано, но все ж даже после военной академии прочитать можно. И вот ребята меня решили порадовать в моем далеком пограничном районе: выслали бандерольку с журналом.

Через каких-то два с половиной месяца вызывают меня в штаб. Большинство солдат за два года ни разу даже близко к штабу не подходят, а я еще на четвертом месяце — довольно страшновато. Какая-то комната: сейф, шкаф у двери, стол и еще шкаф в углу. Двое очень крупных мужчин в форме. На столе какой-то немецкий журнал. Мужчины — замполит майор Криворот и капитан-пропагандист (была такая специальность). Они курят. Я стою. Потом спрашивают ласково:

— Кто будете? Я приободрился:

— Воин советской армии и флота Максим Капитановский, по вашему приказанию прибыл.

— Что же ты, сукин кот, не поставил нас в известность, что был в ФРГ, у их же Бундесвер. Второй говорит:

— Саш! Позвони-ка в дивизию прокурору. Я в страхе говорю:

— Товарищи маршалы, какая ФРГ? Я в немцев только в детстве играл и то на стороне русских.

— Не надо петь военных песен, — это капитан-пропагандист.

— ФРАЙ ВЕЛЬТ — это свободный мир, как сам думаешь, Николай Иваныч?

Тут шкаф в углу говорит:

— Я тя научу Родину любить, ты — не советский воин, ты — враг; я таких в 42-ом своей рукой к стенке ставил и… — выходит из тени на середину комнаты — чистый Вий. — Хорошо, что мы почту проверяем, а то мамаши несознательные то колбасу пришлют, то фотку бабскую, а враги тут как тут притаились.

Вышел к столу: косая сажень в плечах, ремни поскрипывают

— командир полка Рэкс. Штаны на библейском месте топорщатся

— я его тут же прозвал Эрекс, но не прижилась шутка: тонко очень.

Ничего мне за это не было, даже журнал через полгода отдали, только бывало Рэкс около оркестра (я тогда уже в оркестре служил) пройдет:

— Как, — говорит, — Враг, совсем империалистам продался?! Мы, конечно, все "Ха-ха" включаем.

— Рады стараться, товарищ полковник.

Так вот, я сначала Врагом был, а уж потом Капитаном.

О Рэксе — особо. Потрясающий мужик был. "Рэкс" — это тоже кличка — (уж не знаю за что!). У нас с ним отношения на короткой ноге. Не моей конечно; у него-то на два размера больше, чем тот год, когда он якобы всех к стенке ставил.

Я вообще-то его возраст прикинул: получалось, что в 42-ом ему было от силы года четыре, так что своей рукой к стенке он мог ставить разве что ночной горшок. Но я привык людям верить, поэтому на всякий случай его побаивался.

И вот вызывает он однажды в ту комнату. Там майор Криворот и полный набор шкафов и сейфов. Рэкс говорит:

— Ты, Враг, знаешь "Комсомольский Прожектор"? Я мысленно упал в грязь его лицом, но говорю:

— А как же, не у Пронькиных на даче (но в уме).

— Тут комиссия, так ее растак, через два дня. Замполит говорит, что ты рисуешь, как мороз на оконном стекле. Вот тебе фотоаппарат старлея Митрохина, ему жена из Новосибирска привезла, ну та, которая потом с прапором Акишиным сбежала, но ты этого знать не можешь. Так вот 2 пленки, аппарат, иди и снимай недостатки, потом пойдешь в клуб к Антсу Аарэ, к этому чухне, к врагу, которого я в 42-ом ставил и не поставил. Он фотки напечатает и вообще, а ты — "Комсомольский Прожектор"… Одна нога здесь — другая там.

Я:

— Есть, никак нет, виноват и служить легче будет!

— А щит стоит возле КПП — ржавая такая железяка, а то я тя своей рукой…

Впервые работа по нутру, иду с фотоаппаратом, как кинооператор Кармен, радуюсь, навстречу Пшикер.

— Ну, что, — говорю, — Пшикер, как оно белье-то? — настроение у меня хорошее. Он посмотрел холодно:

— Пшикер, — говорит и пошел курить анашу.

Я потом с ним после дембеля встретился, ни разу этого чудного слова от него не услышал. Правда, он тогда вообще молчал.

Так вот, перво-наперво я достал два листа ватмана, склеил, пошел на КПП на "Прожектор" посмотреть: на двух столбиках стоит неправильной формы металлический лист. Ничего не понимаю. Покурил! Ага, вижу: контур Воина с прожектором просматривается, и еще место для недостатков. Достал краски, освежил — Воин классный, красномордый, в одной руке прожектор, другая на недостатки указывает.

Ну что вам сказать? Недостатки хорошие. И овощехранилище, где картошка гниет, и коровы на территории, и женщины гражданские с авоськами через полк на автобус дорогу срезают. А на КПП приказ вышел: баб не пускать; часовые РОДИНЫ насмерть стоят, правда, пять метров в сторону забор кончается и бабы там вперемежку с коровами проходят.

Я пал на колено, как перед невестой, сфотографировал.

Увлекся, два дня не обедал, наконец, эстонский рыболов Аарэ — "печальный пасынок природы" — выдал мне 32 фотографии (из 64 совсем неплохо). Очень хорошо они легли на ватман — приклеил, отошел, как художник Куинджи от полотна "Ночь на Днепре", посмотрел: текста явно не хватает. А я же еще и поэт. Мне стихи написать — что Рэксу двух дембелей отоварить. Под каждой фоткой подписываю фломастером. Про баб: