Ковпак

Вместе с группой солдат Сидор двинулся берегом, подальше от гайдамацких заслонов. Блуждали недолго: с того берега донесся приглушенный расстоянием зычный голос:

— Эй, там кто есть, слышите нас? Ждите малость! Мы сейчас к вам лодками… Возьмем всех!

Солдаты повеселели: порядок! Свои люди — днепровские рыбаки, в беде не бросят, сообразили, что к чему. И вправду с той стороны вскоре приплыли. Ни одного фронтовика не оставили, всех перевезли. На том берегу сомкнулись в крепком пожатии загрубевшие в трудах крестьянские и солдатские руки. Душевно улыбнулись друг другу незнакомые люди.

— Доброй дороги, братья!

— Спасибо за все, други!

Наконец перед глазами Ковпака появилась родная Котельва… Просто не верится Сидору: неужто дома? Это сколько же мотало его по белу свету? Без малого восемь лет… Многовато. Так что, пожалуй, под родную крышу запросто и не зайдешь. Смутные пошли времена.

Дождался темноты солдат и тенью скользнул под окно.

В хате — ни звука. Темень, мертвая тишина. Сидор тихонько постучал. Изнутри к оконному стеклу приникло чье-то лицо. Сидор скорее догадался, чем узнал…

— Акулинка, сестричка, я это… Открой…

И вот уже тепло дорогих стен обступило Сидора, и не было на свете ничего более нужного, чем благостный покой, на миг охвативший солдата, давно забывшего, что это такое — родное тепло.

РАЗВЕ НЕ ТОТ ЖЕ ФРОНТ?

О многом переговорили в ту ночь. Когда закончили о своих домашних делах, Сидор спросил:

— Что в слободе?

Родные помрачнели. Потом рассказали о невеселом котельвинском житье: слободские богатеи, кулачье бедноту за горло взяли. Именем Центральной рады сколотили «общественный комитет» — местную власть. Всеми средствами пытаются взнуздать народ. Кипит Котельва. Про большевиков здесь слышали, бедняки тянутся за вернувшимися фронтовиками, а те сплошь за большевиков. Сидор спросил, много ли в слободе солдат. Отец, братья — Алексей, Семен, Федор — стали перечислять, насчитали человек двести.

— Что ж они, голорукие?

— Зачем же? Говорят, с оружием, — отозвалась сестра Акулина.

Сидор повеселел.

— Тогда, значит, живем. Двести хлопцев, двести ружьишек — сила, верно? Славно получается, гляди-ка: с фронта вроде иду, а на фронт попал… Дела-а… — И продолжил: — Нет, двести штыков не дадут мироедам хозяйничать в слободе. Руки укоротим, дай срок.

Уже на рассвете ушел солдат спать на сеновал — не те времена, чтобы позволить себе в доме отдохнуть.

На другой день Сидор взялся за дело. Через отца и брата Алексея передал надежным старым друзьям, тоже бывшим фронтовикам, чтобы зашли. Собрались в Ковпаковой клуне Бородай, Гнилосыр, Тягнирядно, Шевченко, Радченко, Кошуба, Салатный, Гришко. Народ все обстрелянный. С такими не пропадешь. Беднота горькая, они знали, зачем и для чего принесли с войны винтовки, наганы, гранаты. Разговор был откровенным: чего ждем?

Таких встреч было несколько, перебывали на них едва ли не все котельвинские фронтовики. И, видно, кто-то проговорился, потому что однажды ночью Ковпакова хата наполнилась грубыми, хриплыми голосами ворвавшихся вооруженных дядек. Подняли стариков.

— Где ваш Сидор? Да живо?

— Вы что, люди? — пожал плечами отец. — Где же ему еще быть, если не на войне?

Ничего не добились от старого Ковпака ночные гости, как ни грозили. Велели, уходя, как только появится Сидор дома, тотчас дать знать в «общественный комитет».

Сидор понял: теперь нельзя терять ни одного дня. Снова собрал друзей, рассказал о случившемся, прямо предложил: надо создать в Котельве красный партизанский отряд, захватить почту, телеграф, волостное правление. «Комитетчиков» и стражников — под арест. Потом созвать слободу на сход, учредить свою власть. Горячо поддержали фронтовики земляка. Тут же порешили: быть Ковпаку начальником штаба (командиром) отряда, Бородаю — комиссаром. Подсчитали свои силы — включить в отряд решили 120 бывших солдат. Подсчитали и оружие — винтовок оказалось семьдесят.

Сидор и Бородай вышли на середину Артемовой хаты, взволнованные, торжественные, точно сговорились, сказали враз:

— За доверие спасибо, браты! — и оба низко поклонились.

Так родился отряд. Так Сидор Ковпак, вчерашний солдат царя, стал и остался на всю жизнь солдатом революции. В последующие дни оказалось, что не зря провел он три года на действительной в Саратове и еще столько же на передовой, что не зря приглядывался к своему ротному капитану Парамонову. Хватку командирскую бывший ефрейтор проявил сразу и по-настоящему.

Установил строжайшую дисциплину, не старорежимную — за страх, а подлинно народную — за совесть. Затем ухитрился, втайне, разумеется, от «комитетчиков», провести с отрядом настоящее учение. Придирчиво и дотошно проверил все наличное оружие. Разбил бойцов на группы, каждой поставил и растолковал боевое задание. Убедился, что все свои задачи усвоили и никто ничего не напутает. Шутка ли сказать: бойцам, хотя и старым служакам, впервые предстояло идти в бой под командованием не профессионально обученных офицеров, а всего лишь бывшего ефрейтора! Однако никто в успехе не сомневался, люди поверили в своего командира, а вера эта в любом воинском подразделении имеет значение первостепенное.

В намеченную Ковпаком и Бородаем ночь все свершилось точно по плану. Без единого выстрела партизаны захватили почту, телеграф, здание волостного правления, незаметно окружили казарму стражи. По-пластунски, неслышно Ковпак подполз к входной двери и мгновенно, не дав и пикнуть, обезвредил часового. Бойцы взяли на мушки все окна и дверные проемы.

Бородай скомандовал:

— Оружие выбросить на улицу в окна! Самим выходить во двор с поднятыми руками! И не вздумать чего!

Ошеломленные внезапностью нападения, не разбирая спросонок, что, собственно, происходит, стражи власти и порядка послушно расстались с винтовками, наганами, саблями. Так же послушно вышли с поднятыми руками во двор.

От имени народа бойцы Ковпака и Бородая не менее решительно разделались и с «общественным комитетом». Его попросту разогнали — вот и все. Бородай так заявил опешившим «комитетчикам»:

— Ваша власть приказала долго жить, господа хорошие!

— Аминь! — кивнул Ковпак с таким выражением скуластого лица — постно-притворным, какое бывает у присутствующих на похоронах, если покойный принадлежал не к лучшим мира сего.

И оба неудержимо рассмеялись…

Красные партизаны Ковпака и Бородая стали первыми представителями Советской власти в Котельве. Они и созвали, ударив в набат, общий сход всей слободы, когда узнали, что решил I Всеукраинский съезд Советов, состоявшийся в декабре семнадцатого года в Харькове.

Съезд приветствовал победу Октября. Одобрил внешнюю и внутреннюю политику большевиков и первого в России Советского правительства во главе с Лениным. Принял резолюции «Об организации власти на Украине» и «О самоопределении Украины». Торжественно провозгласил Украину республикой Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Постановил немедленно ввести «полную согласованность в целях и действиях» с Советской Россией и другими частями бывшей империи Романовых, где образуются Советские республики.

Съезд решил, что отныне Украина и Советская Россия будут связаны федеративными узами, и поручил новоизбранному ВУЦИКу немедленно распространить на территории Украинской Советской Республики все декреты и распоряжения Советского рабоче-крестьянского правительства Российской Федерации. В том числе, конечно, и Декрет о земле, написанный лично Лениным и принятый еще 25 октября II Всероссийским съездом Советов, декрет, положивший конец вековой власти господ над кормилицей людской — землей.

Господская собственность на землю отменяется! Вместо нее провозглашается всенародная! Все бесплатно будут владеть ею — только сам на ней трудись. Украинский крестьянин должен был стать полновластным хозяином 16 миллионов гектаров пахотной земли: и помещичьей, и казенной, и удельной, и церковной.