Как будут без нас одиноки вершины

Но Володя Моногаров пригласил меня в сборную команду Украины на сложнейший маршрут — Южная стена Южной Ушбы. Первопрохождение. Оно было заявлено на первенство СССР. Команда: Моногаров — капитан, Субартович, Кавуненко и Кенсицкий. Это был год бума по искусственным точкам опоры, по применению шлямбуров, лесенок, площадок.

— Ну да, тогда вышла работа Андрюши Снесарева «Техника спортивных горновосхождений» и мы начали пользоваться искусственными точками опоры и новой техникой. Я помню, впервые стал тогда работать с зажимом вместо узла пруссика.

— Стена 1,5 километра, отвесная, с зеркалами. Была возможность пройти её другим маршрутом (слева или справа, очень сложным лазанием), но Моногаров настаивал, чтобы мы шли эту шлямбурную дорожку. Мы с Кенсицким не любили индустриальную монотонную работу, она не интересна, думать не надо. И вот на одном из зеркал я получил радиограмму, что у меня родился сын.

Забили мы с Кенсицким крюк, написали записку, посвященную новорождённому Игорю. Прибили шлямбурным крюком баночку с запиской к стене, с тех пор она так и висит там. После нас эту стену никто не проходил. Южная стена обращена в Кабардино-Балкарию.

Моногаров прекрасный организатор, у него всё продумано до мелочей. Подкармливал витаминами три раза в день. Когда подошли под Красный угол, вышли Олег Космачёв и Лев Мышляев. На них было страшно смотреть. Продуктов у них не было, одни сухарики, ведь всё тащить слишком тяжело. Они шли левее нас — по бастиону. Мы встретились под Красным углом, куда идёт спуск перед выходом на Галстук. У нас гора продуктов. Лев и Олег подкрепились и пошли дальше по стене по обычному пути 5а. Я говорю Моногарову: «Через пару часов можем быть на горе». А он — не будем, пойдем вправо по новому пути. Я пытался его отговорить, но Кенсицкий сказал: «Хохол, вперед!» И мы пошли.

На маршруте я натыкаюсь на старинный скальный крюк, такой, что рука проходит в проушину. Огромный, с большим кольцом, расшатать его невозможно. Я кричу: «Моногаров, здесь были люди!» — «Как были?!» С ним чуть плохо не стало. Видно, кто-то запоролся в непогоду на спуске. А если напарываются на эти бастионы Южной Ушбы, то уходить уже некуда, люди, как правило, пропадают. Ушба забрала много жизней, целые команды исчезали.

И вот мы на вершине. В туре множество записок. При хорошей погоде можно сидеть и читать их, прямо летопись восхождения на Ушбу. Были и фотографии.

Совсем недавно стало известно, что кто-то снял эти записки. Очень жалко. Моногаров радовался нашему восхождению, думал, будет золото, а получили бронзу.

Нам с Кенсицким было всё равно, золото или бронза. Главное — хорошая гора и удачное восхождение. Позже я с Моногаровым не ходил, а с Кенсицким меня судьба связала надолго. Лео был старше меня, во время войны его увезли в Германию, он там работал. Человек высочайшего класса. Он был Кулибиным, за что ни брался, всё у него получалось, золотые руки. И ходил он блестяще. Он всегда работал в «Эльбрусе».

Когда организовался альплагерь «Алай», я стал там начучем пригласил Кенсицкого. Отработали наши лучшие годы в горах с Лео. Тогда, в 60-м, мне было 25. Спустились мы тогда с Ушбы, Лео говорит: «Володя, давай ещё что-нибудь сделаем». И мы сходили на Центральную Шхельду (первопрохождение) и на Восточную Шхельду по северной стене. Оба маршрута 5б.

В том году была катастрофа на пике Победы, в лавине погибло 11 человек. Были запрещены все восхождения по Союзу. Мы с Кенсицким получаем на стене радио с приказом прекратить восхождение. Передавала Светлана, его будущая жена, а мы прошли полстены, обидно спускаться. Говорим Свете по радио, что не слышим и сколько бы она не передавала, всё равно не услышим. Она поняла. Поднялись мы с Лео на Восточную Шхельду и посвятили восхождение погибшим ребятам.

На стене мы встретились с командой Кирилла Барова и просили их дать знать, когда они будут двигаться по гребню, чтобы мы могли идти на юг и не попасть под камнепад. Получили команду и стали уходить на юг. И тут на меня идёт камень размером со стол и разбивается надо мной. Осколки разорвали рюкзак, а меня перевернуло вниз головой. Пришлось рюкзак сбросить, иначе бы мне не выпутаться. Рюкзак ушёл и с концами. Пришли в Шхельду, встреча победителей, ну ты знаешь... Накрытый стол... Очень это приятно.

А как торжественно встречали новичков с восхождения? Перед лагерем вдоль тропинки всегда огонь в консервных банках, венки, музыка... Радость для всех, и для вернувшихся и для встречающих.

— Не говори...

— Теперь о зимней Ушбе, Володя.

— Так... 63-й год. К этому времени уже накопился большой опыт зимних восхождений. Мы успели пройти зимой даже «пятёрки» в Домбае. Очень хотелось сделать зимнюю Ушбу. Зимой наверху 30— 40 градусов мороза, работать голыми руками на скалах трудно, а в перчатках просто невозможно. Сделали под пик Щуровского заброску, спустились в Адылсу — и непогода. Выпало более 5 метров снега, перекрыло все дороги, пошли лавины. Связь с городом только вертолётом. В общем, наши заброски остались под пиком Щуровского. Тем не менее, в следующем 64-м году сделали вторую попытку. Ушбинский ледопад бывает закрыт, а в этот раз он был без снега. Все трещины видны, надо в них опускаться, делать мосты.

На спуске у нас улетел Борис Уткин. Летел метров 300 по желобу. Когда я к нему подошёл, то испугался: лежит без головы, и нет крови. Я даже растерялся, стал кричать ребятам, а потом выяснилось, что пуховка накрыла голову и её просто не видно. А он потерял сознание и не двигался.

Поднялись на Ушбинский ледопад, вышли на «подушку», прошли мимо скал Настенко на «доску». Летом там на снегу делать нечего, а зимой лёд как гранит. Тогда ещё не было заворачивающихся ледовых крючьев, а был единственный абалаковский крюк «морковка». Лёд кристально чистый, гладкий, как полированный стол. На забивание крюка шло 100 ударов. Иной раз бьёшь, а он вылетает обратно. От частых ударов он греется, образовывается паровая подушка, при малейшей задержке с ударом крюк обмерзает, а следующий удар разрушает лед, и крюк вылетает как пробка. Кошки на таком льду не держат, а рубить ступени — большой расход энергии. Прошли лёд, вышли на скалы. В группе у нас Володя Шагаев, Мысловский, Иванов, Лёша Поляков» Володя Вербовой и я.

К концу дня я начал выходить на гребень. Огромный карниз, я такой в первый раз в жизни видел. На обе стороны свисает, иксообразный, не видно, где проходит гребень, не знаешь, где встать. Прорубил я этот карниз, вышел на гребень и почувствовал, что меня сейчас может сдуть. Страшный ветер с юга. Надел на себя всё, что мог, закрепился и понял, что придётся здесь ночевать. Стал готовить площадку под палатку. Ребят нет, слышимости никакой, веревка натянута. Потом почувствовал, что за верёвку дергают. Она врезалась в снег и трудно было подавать ей сигналы. Поправил верёвку и вышел на голосовую связь. Оказалось, что пока я был на гребне, погиб Володя Вербовой. Шальной камень попал ему в голову.

Володя мой друг. Мы много с ним ходили. Прекрасный художник.

Когда начались разборы причин схода камня, стало ясно, что никто из нас спустить его не мог, над Володей никого из нас не было. Что произошло, непонятно. У него была плохая каска, короткая самостраховка. Даже если предположить, что ему крикнули: «Камень!», он не мог от него уйти, диапазон движений очень маленький. В течение трёх дней впятером мы спускали его. У нас даже мысли не было оставить Володю там. А сейчас что происходит? Во многих местах лежат в горах наши ребята. И не только на больших высотах.

Ниже Ушбинского перевала слышу голос Шалико Маргиани пришла помощь. И вот смотри» как интересно устроен наш организм: появился Шалико, и нас сразу покинули силы, им уже не помощники. Так трагически закончился тысяча девятьсот шестьдесят четвёртый год.

Но в 65-м мы опять двинулись в район Ушбы: Володя Шагаев, Володя Безлюдный, Витя Тур, Коля Родимой, я и Борис Студёнин (Алма-Ата), лидер казахского «Спартака», который по десять раз был на Победе и на Хан-Тенгри. Снежный барс, прекрасный скалолаз. Человек мне очень близкий. Познакомились мы с ним так: была норма на выполнение мастера спорта — восхождение в разных горных районах. Скажем, не только на Тянь-Шане, но и на Кавказе или на Памире. Вдруг в «Белолакаи» у меня в отделении Студёнин. Знакомимся, узнаю его планы — закрыть мастера. Нет восхождений в другом горном районе, в иной горной системе. С тех пор подружились.