Мария Башкирцева

В ее дневнике появляется мысль о том, что никакое описание не может дать понятия о действительной жизни. Как передать эту свежесть, это благоухание воспоминаний? Можно выдумать то или другое, можно создать, но нельзя воспроизвести… Какими бы живыми ни были чувства при описании, в результате получаются самые обыкновенные слова: лес, гора, небо, луна; все говорят то же самое. Да и к чему все это? Какое до этого дело другим? «Другие никогда не поймут, потому что это они, а не я, – пишет Башкирцева. – Я одна понимаю, потому что я вспоминаю. И потом, люди не стоят того, чтобы мы старались передать им все это. Всякий чувствует, как я, всякий за себя. Я хотела бы достигнуть того, чтобы другие чувствовали то же, что я, за меня; но это невозможно: для этого нужно, чтобы они были мной».

Действительно, мы понимаем в других людях только то, что уже поняли в себе. Любой, кто перенес болезнь, понимает описанное Марией состояние: «Понедельник, 6 сентября 1874 года. При всем моем изнеможении и ежеминутной ужасной тоске я не проклинаю жизни; напротив, я люблю ее и нахожу ее прекрасной. Поверят ли мне? Я нахожу все прекрасным и приятным, даже слезы, даже страдание.

Я люблю плакать, люблю приходить в отчаяние, люблю быть огорченной и печальной. Я смотрю на все это, как на развлечение, и люблю жизнь, несмотря ни на что. Я хочу жить. Было бы жестоко заставить меня умереть, когда я так нетребовательна».

Но по молодости трудно долго чувствовать себя несчастной. Тем более, если ты красива и богата, у тебя полтора миллиона франков приданого, вилла, столовое серебро и драгоценности, подаренные тетушкой, земли в России, принадлежащие матери. Если можно поехать в Париж, чтобы заказать несколько новых длинных модных платьев. Если, наконец, в жизни появляется тот, кто привлекает к себе твое внимание.

Мария стала настоящей красавицей. На пляже, когда она появляется из кабинки, на нее обращают внимание мужчины. Она часами может стоять обнаженной и разглядывать себя в зеркале. В дневнике появляются записи, которые долго оставались неопубликованными. В них Мария описывает свое прекрасное тело: «…покрытое от затылка до того места, которое я не осмеливаюсь назвать, золотым пушком, который особенно заметен посреди спины, вдоль того углубления, которое так выражено у Венеры Милосской. У меня чрезвычайно высокая грудь, белоснежная, с голубыми прожилками, такая же белая, как плечи и руки, грудь у меня упругая и очень красивой формы, ослепительно белая и розовеющая там, где полагается. Место, которое я не осмеливаюсь назвать, такое пышное, что все думают, что я в турнюре».

Турнюр был тогда в моде – широкие оборки из шелка сзади на платье при ходьбе завораживающе шуршали. В турнюр в нужных местах подкладывалась вата, чтобы придать фигуре привлекательные по моде того времени формы. Оборка – самая последняя парижская мода, ее называли еще и «фру-фру», имея в виду шуршание шелка при ходьбе. Именно в таком платье популярная актриса Сара Бернар в октябре 1869 года впервые появилась на сцене парижского театра «Жимназ» в пьесе Галеви и Мельяка «Фру-фру», и вслед за ней такие платья стал носить весь Париж, а уж затем и весь мир.

На фотографиях Мария в таких нарядах смотрится обворожительно.

25 мая 1875 года один из представителей «золотой молодежи» Эмиль д'Одиффре просит разрешения представиться Марии Башкирцевой. «Самая большая радость в моей жизни… самое большое удовольствие, которое я до сих пор испытывала, потому что это было в первый раз… – записывает она в своем дневнике. – Мне было приятно, когда он сжал мою кисть в танце, а потом, когда мы шли – мою руку. Могу сказать, что мне даже очень понравилось. Но я не могу положить голову ему на плечо… Знаете, по секрету, только моему дневнику скажу: мне страшно хотелось это сделать. Ну и что? Я же обещала говорить все».

Но кавалеру хочется легких отношений, а Мария настроена только на брак. Она достаточно быстро понимает ситуацию: «Ничего серьезного, я для него то же, что и он для меня. Я немного обижена. Имею ли я право требовать от него больше, чем могу дать сама? В конце концов! Нам двадцать четыре и шестнадцать, мы красивы, нам весело. Чего же еще? Я подозреваю у этого существа дурные мысли, он хочет заставить меня сказать, что я люблю его, а затем отойти от меня. Я не доставлю ему этой радости».

Феминизм Башкирцевой, скорее всего, был стихийным и вырос из рассуждений о правах мужчин и женщин. Рассуждения были следующими: «Мужчина может себе позволить всё, а потом он женится, и все считают это вполне естественным. Но если женщина осмеливается сделать какой-нибудь пустяк, я уж не говорю, чтобы всё, на нее начинают нападать. Но почему так? Потому что, скажут мне, ты еще ребенок и ничего не понимаешь, у мужчин это… а у женщин это… совсем по-другому. Я это прекрасно понимаю, могут быть дети, но часто их и не бывает, есть столько… Мужчина – эгоист, он разбрасывается во все стороны, а потом берет женщину целиком и хочет, чтобы она удовлетворилась его остатками, чтобы любила его изношенный остов, его испорченный характер, его усталое лицо!.. Я не осуждаю плотские удовольствия, но нужно, чтобы все было прилично, чтобы «ели, только когда голодны…» А они считают самок женщинами, говорят с ними, проводят у них время, а те обманывают их, издеваются над ними. Жалкие мужчины… Как? Они не переносят, если у их жен появляются кавалеры, а сами совершенно спокойно говорят о любовниках своих любовниц!»

Как видно из текста, Мария уже хорошо знала об особенностях отношений мужчин и женщин в том кругу, где она вращалась. Она думает о равноправии полов, в чем значительно опережает свое время, возмущается тем, что женщине не позволено все то, что позволено мужчине. На протяжении всей своей короткой жизни Башкирцева будет много размышлять об этом, будет добиваться этого равноправия в жизни и в искусстве.

Все идет хорошо, но внезапно зимой у Марии пропадает ее чарующий голос. Врачи говорят, что виной тому ларингит. Всю зиму она не могла взять ни одной ноты, и ей казалось, что она совсем потеряла голос, но к лету он возвратился.

А еще ее ждала поездка в Италию, во Флоренцию, на празднование четырехсотлетия Микеланджело. Как отмечает сама Мария в дневнике, Башкирцевы прибывают туда в первый день торжеств. Она читает программу этих торжеств – предполагается много различных собраний, концертов, иллюминаций, бал в казино, прежнем дворце Боргезе. Марии хочется посетить все.

Это была ее первая поездка в Италию. В те времена существовала традиция посещения русскими Италии, придерживаются ее и Башкирцевы. В Италии подолгу жили многие русские аристократы, а также художники и писатели. Достаточно вспомнить имена писателя Николая Васильевича Гоголя и художника Александра Андреевича Иванова. Художники, окончившие с золотой медалью академию, награждались двухлетней поездкой в Италию и в Париж.

Мария полна впечатлений от Италии, она описывает их в своем дневнике.

«Я обожаю живопись, скульптуру, искусство, где бы оно ни проявлялось. Я могла бы проводить целые дни в этих галереях…»

«Я провела во дворце два часа, не садясь ни на минуту, и не устала!.. Вещи, которые я люблю, не утомляют меня. Когда приходится смотреть картины и особенно статуи – я точно из железа».

«Ни одно путешествие еще не доставляло мне такого удовлетворения, как это, наконец-то я нахожу вещи, достойные осмотра. Я обожаю эти мрачные дворцы Строцци. Я обожаю эти громадные двери, эти великолепные дворы, галереи, колонны. Это так величественно, мощно, прекрасно!.. Ах, мир вырождается; хотелось бы сровнять с землей современные постройки, когда сравниваешь их с этими гигантскими камнями, нагроможденными друг на друга и высящимися до небес. Приходится проходить под мостиками, соединяющими дворцы на страшной, невероятной высоте…»

В галерее Башкирцеву приводит в восторг «Магдалина» Тициана, очаровывают картины Рубенса, Ван Дейка и Веронезе, но ей не нравится Рафаэль, которого она называет несчастным и не стыдится в этом признаться, хотя и оговаривается в дневнике, что не хотела бы, чтобы кто-нибудь узнал об этом. Согласитесь: надо было иметь характер и большую независимость суждения, чтобы пойти против общественного мнения, ведь в то время Рафаэля буквально обожествляли.