Лидер Ташкент

Незаметно пролетели первые недели моей службы на новом лидере. Хлопот, забот, трудностей было немало, но работы успешно продвигались вперед. Впрочем, нас пока не особенно торопили. Срок выхода "Ташкента" с завода назывался лишь ориентировочно. Крутой перелом в темпах работ произошел после того, как на заводе побывал командующий флотом.

"Будьте готовы!.."

Вице-адмирал Октябрьский прилетел неожиданно. И сразу же командиры всех кораблей, которые достраивались или ремонтировались на заводе, были собраны в салоне крейсера, стоявшего по соседству с "Ташкентом".

- Военному совету флота, - начал командующий, - необходимо иметь ясное представление о состоянии каждого корабля. Прошу всех кратко доложить: что сделано, что осталось сделать для приведения корабля в полную боевую готовность, сколько на это требуется времени...

Мы стали по очереди докладывать. Филипп Сергеевич слушал очень внимательно и не позволял вдаваться в малосущественные детали. Все его вопросы касались только самого основного - того, что определяет готовность выйти в море и решать свойственные данному кораблю задачи. Весь тон совещания наводил на мысль, что это не просто очередная проверка положения дел на кораблях, находящихся в отрыве от главной базы. Выслушав командиров, Ф.С. Октябрьский сказал:

- О задачах по отдельным кораблям будет, с кем следует, дополнительный разговор. Но всех без исключения касается вот что: работы надо всемерно форсировать. И боевую подготовку тоже. - Он окинул нас быстрым взглядом и, как бы отвечая на никем еще не выраженную просьбу пояснить сказанное, продолжал: Люди вы зрелые и вдобавок военные. За развитием событий в Европе следите. Значит, должны понимать, куда клонится дело. А для ориентировки могу сообщить: Германия, как это установлено, сосредоточила много своих войск вблизи нашей западной границы. Обстановка чревата серьезными осложнениями. Нужно быть готовыми ко всему. Потому и требуется сжать, как только можно, сроки оставшихся работ. Завод сделает все, что в его силах...

Такое прямое предупреждение о возможности близкой войны с Германией я услышал впервые. И, наверное, не у одного меня возник недоуменный вопрос, которого, впрочем, никто Ф.С. Октябрьскому не задал: "А как же договор о ненападении?.."

Конечно, мы знали, что представляет собою немецкий фашизм. Видели, как разрастается в Европе гитлеровская агрессия. Кто же не понимал: когда-нибудь предстоит и нам принять бой с Гитлером! И все-таки фактам вопреки верилось, что непосредственной опасности нападения Германии на нашу страну еще нет.

Ведь не только в печати, но и в докладах о международном положении в закрытой командирской аудитории не допускалось даже намека на возможность нарушения Германией договора о ненападении. Наоборот, часто подчеркивалось, что государственные отношения с нею развиваются нормально. В наших портах спокойно отстаивались немецкие торговые суда, которым обстановка на Средиземном море не позволяла выйти за проливы. А в газетах помещалась сперва берлинская сводка о ходе военных действий в Европе, а уже за ней - лондонская. Все это, казалось, подтверждало, что вооруженный конфликт с Германией Советскому Союзу пока не угрожает.

Вот почему слова командующего произвели такое впечатление. Вернувшись на "Ташкент", я прошел прямо к Сергееву, испытывая потребность немедленно поделиться с ним тревожными новостями. Только одному замполиту я и был вправе пересказать все услышанное от адмирала Октябрьского.

В тот же день мы провели собрание командного состава корабля. О том, что приказано всеми силами ускорить подготовку к выходу в море, я сказал прямо, А о том, чем вызывается такая необходимость, - в общих чертах. Предавать огласке информацию о сосредоточении германских войск у советских границ разрешено не было.

Общей напряженностью международной обстановки без упоминания о Германии объясняли мы и всему экипажу поставленные перед ним новые задачи. Но моряки прекрасно поняли, о чем идет речь. Если и раньше краснофлотцы неутомимо помогали заводским специалистам, то теперь все готовы были работать хоть вовсе без отдыха.

Никто не отменял увольнения в город, но оно прекратилось как-то само собой. Завод вел работы на корабле в две смены, и моряки считали своим долгом все время быть рядом с рабочими. А до их прихода на борт, в ранние утренние часы, проводились тренировки на боевых постах, корабельные учения.

Дни пошли горячие, загруженные до предела. Но ни от кого я не слышал жалоб на усталость. Краснофлотцы не раз спрашивали, нельзя ли добиться, чтобы работы шли в третью смену, ночью. Однако завод и так делал максимум того, что мог. Почти ежедневно бывая у директора А.В. Самарина, я видел, как этот хмурый, неразговорчивый человек мобилизует все свои ресурсы. Занятые у нас на корабле рабочие бригады трудились поистине самоотверженно. За первую половину июня они закончили монтаж вооружения, на что при обычных темпах, вероятно, потребовалось бы еще месяц.

До нас не доходило больше никаких сведений об обстановке у западных границ. В газетах появилось сообщение ТАСС, где говорилось, что, по мнению советских кругов, Германия соблюдает условия пакта о ненападении так же неуклонно, как и Советский Союз, и назывались провокационными распространяемые за рубежом слухи, будто она готовится на нас напасть. Перечитывая это сообщение, я старался понять, какие цели оно преследует. Чувствовалось: рассчитано это на кого-то за пределами нашей страны. Во всяком случае, я не допускал мысли, что командующий передал командирам кораблей просто какие-то слухи. Да и штаб флота, видимо, не без оснований держал с тех пор работы, на "Ташкенте", как и. на других кораблях, под усиленным контролем.

На душе часто бывало тревожно. Обходя по вечерам корабль, проверяя сделанное за день, я мысленно спрашивал себя; успеем ли, будем ли вовремя готовы?

За электромеханическую и штурманскую, боевые части беспокоиться не приходилось - лидер уже плавал. Хуже обстояло дело с артиллерийской и минно-торпедной, личный состав которых, по существу, не приступал к практической огневой подготовке.