В пламени холодной войны. Судьба агента

– Правда, твое членство в клубе будет зависеть оттого, умеешь ли ты держать язык за зубами, – предупредил Ашенбреннер.

Это я, конечно, умел.

– Слышал, наверное, что японцы покупают исключительно дешевые рубли в Иране? Они думают, что это их хорошо охраняемая тайна.

Нет, об этом я не слышал.

– Их военно-воздушный атташе, он же и курьер, подал нам великолепную идею: организовать небольшой клуб. Теперь идея реализована, и я в списках – в числе прочих. Японец покупает рубли на нашу долю. Удобно и хорошо. Хочешь с нами?

Естественно, я хотел. И вздохнул с облегчением – теперь не нужно было бегать по Москве в погоне за купюрами.

Глава 4

В марте 1941 года Веннерстрема отозвали в Стокгольм на короткую стажировку в штабе. Это было запланировано заранее, хотя в Москве поначалу подозревали, что, может быть, вызов связан с переменой определенных планов. Как-никак Гитлер входил в силу, пожар, затеянный им, уже вовсю полыхал в Европе.

За несколько дней до протокольного прощального визита Стиг был приглашен к полковнику – шефу отдела по связям с военными атташе. Прибыв в штаб как всегда в точное время, он поднялся на второй этаж старинного особняка и в удивлении застыл перед огромным зеркалом, висевшим на площадке между этажами. Позже он признался полковнику, что был поражен глубиной перспективы: создавалось впечатление, будто идешь прямо в нее.

Впрочем, в тот день полковник не был настроен на обычные дипломатические и лирические отступления, а прямо перешел к делу:

– Нам известно, что вы должны вернуться в Стокгольм. Помедлив, швед подтвердил:

– Да, господин полковник, вы хорошо информированы.

Это должно было выглядеть колкостью, ведь Стиг ни с кем не говорил о возвращении, даже еще не запрашивал визу – тем не менее в Москве уже обо всем знали. Значит, информация пришла от кого-то из русских, работавших в шведском посольстве.

К огорчению Веннерстрема, колкость ничуть не затронула полковника. К тому же их «обмен любезностями» прервали. Дверь отворилась, и вошел подполковник, которого швед никогда не видел ни в штабе, ни где бы то ни было еще. Однако…

Внешность вошедшего была характерно южная. Он представился – Сергей Иванович. Потом сел, намереваясь, видимо, начать издалека, но Стиг смотрел на него так настойчиво, что вступительная болтовня сама собой отпала. Швед никак не мог понять, где видел этого человека. Может, на Украине? Или в Мурманске, когда всего несколько недель назад побывал у Северного Ледовитого океана?

Неожиданно осенило – Рига! Абсолютно непроизвольно Веннерстрема разобрал смех. Он не мог заглушить его, хотя понимал, что это недипломатично, чтобы не сказать больше – просто невежливо. И, разумеется, совершенно непонятно для русских офицеров. Отсмеявшись наконец, Стиг спокойно спросил:

– Почему вы так пристально рассматривали меня в рижском кафе в 1934 году?

Очень редки случаи, когда у кого-нибудь отвисает челюсть в буквальном смысле слова, однако именно это случилось с Сергеем Ивановичем. Он медленно покраснел. Полковник же прореагировал на редкость спокойно:

– Невероятно! После стольких лет… Ну и память же у вас!

Веннерстрем ответил какой-то шуткой, стараясь загладить неловкость эпизода, и разговор вскоре оживился и потек легко.

Заказали чай и шоколадные бисквиты. Русский язык шведского военного атташе был тогда еще не слишком ровным, и, уважая гостя, хозяева перешли на немецкий. Вскоре, правда, обнаружилось, что, несмотря на внешнюю невозмутимость, полковник все же нервничал. Время от времени он барабанил пальцами по столу, показывая, что чем-то озабочен.

– Итак, вас отзывают, – произнес он. – Полагаю, исходя из политического положения?

– Лучше назовем это недостатком кадров. Надо же время от времени проходить службу и дома…

На это объяснение русский отреагировал скептически, давая понять, что не принимает сказанное за правду. Потом быстро переглянулся с Сергеем Ивановичем, пытавшимся выглядеть незаинтересованно, и в довольно неопределенных, обтекаемых выражениях заговорил о военной обстановке.

Поскольку СССР и Швеция в то время были еще вполне индифферентными, нейтральными нациями, шведу подобная неопределенность казалась уместной. Однако большой поддержки в разговоре он не оказал ни полковнику, ни Сергею Ивановичу. Только редкие соглашательские «хм, хм».

Вслед за этим зашла речь о «планах агрессии». Чьих именно – не уточнялось. Но смекалистому Веннерстрему уточнений и не требовалось – поскольку в дипломатических кругах не говорили ни о чем другом, кроме как о немецких планах, он решил, что в данный момент речь идет о вторжении немцев в Англию. Именно поэтому следующий вопрос русских оказался для него совершенно неожиданным:

– Что вы знаете о Барбароссе?

Я не знал ничего. Мысли мои перебросились на моего коллегу по посольству майора Энгельбректа Флодстрема. Он от природы выглядел угрюмым, кроме того, акклиматизировался в России до такой степени, что при необходимости мог изобразить типичную копию русского «каменного лица». Замечательное свойство. Я очень захотел сделать то же самое. Но, наверняка, выглядел, как застигнутый на месте преступления – это было видно по глазам русского полковника.

Во мне взыграла неожиданная и естественная амбиция: я захотел узнать, что же это за Барбаросса? Но чтобы не выдать себя, лучше было вообще ничего не говорить.

– Вы, конечно, кое-что знаете, – утвердительно произнес он. – Поскольку постоянно общаетесь с немцами.

Это было не просто свидетельство того, насколько хорошо он информирован об отношениях в дипкорпусе, это было к тому же желанием уколоть или упрекнуть. А точнее – поддеть.

Впрочем, он тут же принял привычное благодушное выражение, посмотрел на Сергея, на меня, и непонятная искра блеснула в его глазах:

– Поскольку вас можно считать старыми знакомыми, ты, Сергей Иванович, позаботься о нашем шведском друге до его отъезда. Окажи ему немного русского гостеприимства. Думаю, он им не избалован.

Полковник был прав! Конечно, я пытался сблизиться, но все русские, встреченные до сих пор, были как ежи – невозможно подойти достаточно близко, не уколовшись. Поэтому в тот момент я был счастлив получить подобное предложение.

Но уже через несколько дней я пресытился русским гостеприимством: Сергей из ежа быстро и весело превратился в репейник. Единственное, что меня еще прельщало, – это шанс вытянуть из него «внутреннюю информацию».

Как-то я пришел к нему в гости. Сергей получил задание прощупать, что мне известно о Барбароссе, – это было ясно. Но по забавному стечению обстоятельств информация пошла от него ко мне – полагая, что я знаю о немецких планах, он незаметно для себя утратил осторожность и стал более откровенным:

– Понимаете, в воздухе запахло грозой после того, как мы узнали, что вторжение в Англию отложено и заменено планом «Барбаросса».

Только тогда я понял: «Барбаросса» было кодовым названием нападения на Советский Союз. Даже при самой буйной фантазии я не мог себе представить, чтобы немцы были до такой степени безрассудны. Добровольно втянуться в военные действия на два фронта, имея горький опыт первой мировой войны!

– Для нас жизненно важно, – продолжал Сергей, – узнать, насколько этот план серьезен.

Мы ели икру и русские закуски, пили водку… Лишь много позже я понял, что нахожусь не у него дома. Это было служебное помещение, имевшее вид квартиры. Вскоре обнаружилось, что водка сделала Сергея разговорчивым сверх всякой меры. Это развеселило мою довольно черную тогда душу. Тут-то он и рассказал мне о Риге. Как «отслеживал» меня на расстоянии, как занес в картотеку. Хотя с тех пор, разумеется, род его занятий переменился.

– Вы заметили что-нибудь любопытное в немецком посольстве? – спросил он «под икру».

Надо было как-то вывернуться, чтобы побольше разжечь его интерес:

– Мне лишь ясно, что у них имеются определенные разногласия в оценке военного потенциала Советского Союза.