В пламени холодной войны. Судьба агента

Вот в такой примерно краткой форме можно изложить содержание около десяти моих письменных донесений.

Мне было предложено регулярно сообщать в Москву о состоянии шведского нейтралитета, независимо от того, есть какие-либо позитивные признаки или нет. Помню, насколько странным мне это казалось. Что за необходимость регулярно докладывать, и почему это так крайне важно? Лишь позже, возвращаясь в самолете домой, я припомнил Москву 1949 года и все разговоры о новом военном планировании после создания НАТО. Вспомнил, насколько важно было тогда получить доказательства того, что Швеция стремится к политике неприсоединения. Возможно, и теперь военное распределение сил по-прежнему строилось так, что Швеция должна оставаться нейтральной в случае, если «холодная война» перейдет в открытый конфликт.

Еще одной причиной беспокойства русских стало вновь образованное датско-западногерманское командование, так называемое «командование в зоне Балтийского моря». Его основной целью было создание стратегии, которая помогла бы остановить советские морские силы в случае конфликта и гарантировать доступ в Балтийское море войскам НАТО. Штаб комплектовался в первую очередь западногерманскими и датскими офицерами, что в глазах многих выглядело как неприглядный союз между недавними оккупантами и оккупированными.

Это беспокойство сохранялось еще долго. Пожалуй, до того момента, когда разразился кубинский кризис – самая серьезная конфронтация периода «холодной войны». Установка на Кубе советских ракет среднего радиуса действия с ядерными зарядами была рискованной политической игрой, не имеющей себе равных.

Создалась ситуация, которую можно было назвать «звездным часом» разведки, потому что все зависело только от ее эффективности. Это касалось обеих сторон. Американцы летали над Кубой на У-2 и фотографировали строительные и монтажные работы. В Москве сидел Олег Пеньковский и через посредников переправлял катушки пленок в Вашингтон. Таким образом, в США точно знали о типе оружия русских. По-видимому, это было одним из самых престижных дел ЦРУ. И не оставалось никаких сомнений, что новое оружие на Кубе представляло огромную угрозу восточному побережью США.

Частокол ракет – прямо под боком противника. Почему в Советском Союзе вообще приняли такое фантастическое решение? Это не соответствовало практике действий, предпринимаемых до сих пор. Что за всем этим крылось? Я не переставал ломать голову. В то, что акция направлена только на поддержку единственного в западном полушарии социалистического режима, я не верил. Другая, более глобальная цель должна была лежать в основе всего этого, и, кажется, со временем я понял ее.

С конца сороковых годов величайшим приоритетом Советского Союза было развитие стратегического ракетного оружия. И теперь, очевидно, считали, что цель – равновесие сил – достигнута, то есть США могли быть также сметены с лица земли, как и Советский Союз. Кубинский кризис стал актом преднамеренного риска, понуждающего к обоюдному признанию баланса сил, который отныне должен был определять будущую политику обеих великих держав. Это привело меня к заключению, что кубинский кризис стал финалом «холодной войны».

Вот каково было в действительности отношение Стига Веннерстрема к реальности военного противостояния двух доминирующих стран. Его отношение к угрозе миру и спокойствию человечества, к неблаговидной роли НАТО в развязывании гонки вооружений и разжигании напряженности на планете. Особенно ясно шведский разведчик видел и понимал роль лидера НАТО – самого крупного и безжалостного стервятника – США. Многолетнее пребывание в этой стране, прекрасное знание американских политических и военных доктрин, особенностей закулисных правительственных и дипломатических игр – все это давало вдумчивому и умудренному дипломату, аналитику и агенту богатую пищу для выводов, умозаключений и прогнозов.

Пожалуй, назвать Веннерстрема просто агентом – было бы сродни тому, чтобы Шаляпина, например, удостоить всего лишь скромным определением «певец». Безусловно, он был не просто агентом русских, он был мощным агентом влияния в лучшем и вдохновенном смысле этого слова. Вот почему его просто невозможно отделить от того обобщенного образа разведчика, который создает в своих раздумьях один из них – живущих под знаком тайны.

«Во имя чего мы работаем? – спрашивает полковник КГБ, Герой Советского Союза Конон Молодый. И отвечает: – Не ради сбора разведывательной информации как таковой. Конечная цель этой опасной работы – служение делу мира… Информировать о тайных замыслах иной, зарвавшейся, державы, сообщать о возможной опасности, предотвратить вероятное возникновение войны, не дать перевеса в военном развитии, удержать противоборствующие страны в состоянии примерного военного баланса – такова, нетрудно догадаться, главная задача разведчика».

Выполнению именно этой – нелегкой и благородной задачи и посвятил себя Веннерстрем, пожертвовав ради нее, без преувеличения, всей жизнью.

И только теперь, спустя почти сорок лет, нам впервые открывается возможность приобщиться к правде, узнать какова же она была – подлинная жизнь и судьба видного агента ГРУ Стига Густава Веннерстрема…

Глава 2

Осенью 1933 года молодой лейтенант ВВС Веннерстрем отрекомендовался сотрудникам шведского представительства в Риге и с их помощью устроился жить в одной русской семье – с ребенком, собакой, домработницей и другим жильцом. Прекрасная обстановка для познания языка. Особенно когда все поразительно говорливы.

Первый месяц прошел спокойно, без каких-либо сложностей. Старинные хутора в предместьях латышской столицы, узенькие и по-домашнему уютные рижские улочки, волны взморья, выкатывающие к ногам солнечные кусочки янтаря, вечерние концерты органной музыки в Домском соборе – все это щедро питало впечатлениями душу любознательного иностранца. Но в мыслях Стиг постоянно придерживался главной цели – изучить русский язык.

Вскоре он преуспел в этом, однако природная пытливость толкала на поиски нового. Со временем круг его интересов стал расширяться. Он ближе сошелся с сотрудниками шведского посольства, которые довольно быстро вовлекли его в лихорадочную светскую карусель дипломатического корпуса. Это была совершенно неведомая среда, о которой ему приходилось слышать как шутливые, так и неблагоприятные отзывы, но, к своему удивлению, он чувствовал себя в ней как рыба в воде.

Особенно близко сложились отношения с помощником шведского военного атташе Нильсом Стонггреном, посвятившим Стига в сферу, о которой новенький до сих пор не ведал, – легальная военная разведывательная деятельность с использованием дипломатической службы. Нильс внушал уважение и обладал ошеломляющими знаниями обо всем и всех. Так Веннерстрем получил возможность познакомиться с новым миром, наделенным ярко выраженными чертами напряженности и сенсации. И этот мир захватил его.

Лишь по прошествии многих недель он узнал о вещах, о которых не подозревал даже Стонггрен – или, во всяком случае, не упоминал.

А началось все с событий, казалось, не имеющих отношения к происходящему. Точнее – с приятного знакомства. Это была девушка, студентка, которую Стиг представлял своим знакомым довольно сложной фразой: «моя русскоговорящая партнерша по танцам и кино». Знакомая его латышской семьи, она тоже помогала шведу освоить русский язык.

Но, как выяснилось, в Риге проживал еще один человек, который думал и поступал подобно Веннерстрему. Американский гражданин, ускоренно изучавший русский, он также обзавелся приятельницей, и обе девушки, к взаимной неожиданности своих кавалеров, оказались лучшими подругами. Так и произошло знакомство двух иностранцев на гостеприимной латышской земле. Друг другу они отрекомендовались просто: Стиг – Джон.

О том, что американец тоже был офицером, Веннерстрем узнал чисто случайно, и после этого они уже совсем легко находили друг с другом общий язык. У Джона было что рассказать о нелегальной разведке – шпионаже, который скрытно осуществлялся прямо под носом у Латвии и России. Агенты, взятки, коды, тайные встречи, слежки, скрытое фотографирование и многое другое. К концу этого короткого знакомства у Стига сложилось мнение, что американец вовлечен в деятельность английской разведки. Между делом выяснилось, что Джон закончил языковые курсы «Интеллиджент» на французской Ривьере, а однажды в разговоре он небрежно упомянул «Ml» и даже назвал номер. После этого сомневаться в его интересах уже не приходилось.