Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

Феллини был слишком тщеславен, чтобы носить очки, поэтому чуть не убил нас. Я была перепугана до смерти. Они постоянно останавливались, чтобы выпить, — я не думаю, что он вообще был когданибудь трезвым. Когда к нам присоединился Мастрояни, оказалось, что он пил в два раза больше Федерико».

Карлос вторил: «Он та-а-к любил Джину! „Моя дорогая, — говорил он, — ты такая крошечная, но режешь, как смертельно острый нож“. Он прозвал ее „нож моей смерти“».

«Я любила сидеть у него на коленях, — говорила Джина, — и гладить его щеки. Несмотря на проблемы с алкоголем, его кожа была мягкой и гладкой, как у ребенка или женщины».

Карлос смеялся: «Он постоянно говорил ей: „Я буду ждать тебя! Я буду ждать тебя вечно, моя любимая, mi tesorso“. Однажды измученные, мы вернулись в наш отель в Риме и сразу же оправились спать. Утром — carajo! Соñо! Такой спектакль! Куриная кровь на дверях нашего номера в отеле — ковры были погублены! А перья! Перья в холле вели к нашим дверям! Qué pendejo! Идея трюка принадлежала Федерико — „brujeria Кастанеды“. Pucha! Мы немедленно уехали».

«Он посылал мне розы каждый день в течение шести месяцев», — вздыхала Джина.

Феллини потом сделал комиксы, где в подробностях изложил авантюрную историю о поисках «женщины-шамана с Анд» с рисованными Джодоровски, Мастрояни среди множества кактусов.

Голливуд забавлял Карлоса невероятно. Он любил в деталях описывать вечер с Шоном Коннери, Стивом Маккуином и Клинтом Иствудом. «Они были гигантами! — рассказывал он, размахивая руками, чтобы показать их потрясающий рост. — Они возвышались надо мной, и я даже потерялся. А пили они вот так, — он показывал размер бутылок объемом в кварту [10]. Удивительно, но это могло продолжаться невероятно долго! Они даже не пьянели, и так каждую ночь! А о чем же они говорили часами? О простатах. У них у всех случился простатите Карлос так и не смог научиться правильно употреблять английские слова, что добавляло пикантную истеричность многим его восклицаниям. Он вечно говорил: „Ее одолела мигрень, у него случился кишечник“».

Продолжая рассказывать о болячках кинозвезд, Карлос говорил: «А их печень была изодрана в клочья. Увы, моя печень тоже — по кускам, из-за растений, которые мне давал дон Хуан, потому что я был слишком неподатлив для восприятия, пусть временно, но я должен был защищать точку зрения европейского человека. Эти актеры, как громадные лоси — у них у всех будет рак, идиотские pertdejos! Я НИКОГДА, НИКОГДА не умру от „большого Р“! Я лучше разобью себе голову! Обещаю тебе!»

Вернемся к тому вечеру в 1973 году Прочитав первые книги Кастанеды, я, как и все мои друзья, обнаружила в них некую философию и описания мира магов. У меня появилось ощущение, что в моей жизни не хватает именно этого: некоторые люди уже в семнадцать лет могут страдать болезнью пресыщения. Я прочитала Хайсмана, Уайльда, и мне казалось, что я уже созрела для того, чтобы повесить свой портрет в мансарде.

Моя литературная семья была необычной, но все равно я была типичным образованным калифорнийским хиппи и страстным искателем духовного. Я воспринимала цигун и другие боевые искусства как духовную практику; я была соавтором недописанной книги о медиумическом целительстве и телепатии. Я бунтовала против родителей, но никогда не отказывалась удовлетворять их живое любопытство по поводу необычных вещей. Я никогда не встречала столь любознательного человека, как мой отец, хотя в свои семнадцать считала его и маму слишком прямолинейными. Пройдет еще несколько лет, прежде чем я пойму, что романы моего отца: «Приз»— об отвратительных политиканах, пытающихся повлиять на присуждение Нобелевской премии, и «Человек» — о первом черном президенте Соединенных Штатов — бросали вызов традиции, касаясь запретных тем. Это, в свою очередь, вызывало такую жесткую критику со стороны религиозных кругов, что книги отца стали сжигать за радикальное содержание и симпатии к афро-американцам. Его травили расисты, антисемиты, однако он продолжал писать о том, во что верил.

И вот мои родители встретили Кастанеду — одного из моих величайших кумиров и героя целого поколения. Я слушала молча, с несвойственным мне почтением, рассказ родителей о том, что Кастанеда — один из клиентов Неда, оказался восхитительным человеком — эрудированным, жизнерадостным, удивительным. Отец обычно не испытывал восторга по поводу встречи с «легендой», поскольку бывал в Овальном кабинете и пожимал руку самому президенту Кеннеди.

Удивительно, но моего отца не интересовало все, что было связано с книгами Карлоса и спорами вокруг них, и он ничего не знал о его философии. Вопрос, занимавший общество, был ли Кастанеда настоящим магом или величайшим литературным мошенником, оставлял моего отца совершенно равнодушным. Он вел себя так, как будто встретил давно потерявшегося брата, и не более того.

Я видела искорки в глазах отца, свидетельствующие о его глубоком восхищении. С заметным удовольствием он обменивался мнениями с собратом по цеху. С ним рядом находился тот, кто создал и ввел в употребление магические слова, точно так же любил делать и мой отец в своих романах о политических интригах.

Отец с матерью встретились также и с очаровательной спутницей Кастанеды — элегантной женщиной Анной-Мари Картер, — но не знали, была ли она избранницей Кастанеды. «Там происходит что-то мистическое», — утверждал мой отец Анна-Мари была выпускницей факультета антропологии UCLA, Нед признался моему отцу в том, что считает книги своего клиента полной чепухой и никогда не утруждает себя их чтением, а жена, напротив, их читает. Зато у Карлоса, кажется, было полное интеллектуальное взаимопонимание со своим редактором, но он жаловался, что Майкл Корда, постоянно пытался выманить у него признание, умоляя: «Давай, Карлос, — ну просто скажи! Ведь ты же все это навыдумывал, правда же?» Карлос, по рассказам, высмеивал манеру расспросов Майкла, упиваясь его потешным притворством, которое он относил к снобизму.

«Он англичанин до мозга костей. Вы видели его бачки? Он пытается быть битлом. Carajo!

Чопорный болван! У него чувствительность как у полена! Корда — лучший пример того, что они для нас сделали! Но по крайней мере мой агент не бахвалится, что меня вполне устраивает. Когда я говорю ему, что у него есть энергия, он это приемлет! Вот это эгомания! На самом деле Нед просто хочет хорошенько заработать. Вот это я могу понять. Однажды „Америкэн экспресс“ нашел Неда, и президент предложил, чтобы Карлос рекламировал их кредитные карточки репликой: „Полетели вместе?“ Отвратительно! — говорил Карлос. — Когда я сказал „нет“, видели бы вы лицо Неда — его сто пятьдесят тысяч долларов комиссионных спустили в канализацию! „Полетели вместе!“ Carajo!

Но вообще-то он хотел заработать деньги, а это нормально. А Майки хочет, чтобы его любили».

Эти веселые байки служили предостережением: вот что значит быть «другом» Карлоса.

Мой отец, закончив свой рассказ об ужине с Кастанедой, весело посоветовал: «Тебе нужно встретиться с Карлосом. Нед все организует».

И я, семнадцатилетняя, которая никого никогда не стеснялась (или я так себе представляла), смешалась: «Нет! Он слишком… знаменит. О чем мне с ним говорить?»

До сих пор меня никогда не пугала перспектива встречи с известной личностью. Благодаря популярности моего отца я с пяти лет привыкла к встречам со знаменитостями. Доблестный Гарольд Роббинс научил меня плавать во французской Ривьере, удивительный Рэй Брэдбери любезно согласился написать статью в мою школьную газету, а Чарльз Шульц, самый великодушный человек из всех, которых я когда-либо встречала, нарисовал мне комикс про Снупи. Эти люди для меня были просто взрослыми, хотя и более веселыми и эксцентричными, чем остальные, и, конечно же, не страшными. Так почему же я так испугалась перспективы встречи с Карлосом Кастанедой?