Атаман Семенов.Воспоминания.

Начальник китайских войск в Маньчжурии, не будучи уверенным в том, что большевики не сделают попытки овладеть Маньчжурией, обратился ко мне с предложением принять участие в защите города, и ввиду моего согласия, нами совместно была выработана диспозиция на случай наступления красных, причем наши офицеры были назначены инструкторами в китайскую артиллерию.

Узнав об отходе моем в полосу отчуждения КВЖД и о предположенной совместной обороне Маньчжурии в случае наступления красных, большевики обвинили китайцев в двуличии. Отношения между ними испортились, и я получил возможность дать своим частям спокойный и заслуженный ими отдых.

Ведя силами О. М. О. вооруженную борьбу с большевиками, я одновременно поддерживал через подполковника Краковецкого оживленную связь с противобольшевистскими организациями в Иркутске и далее на запад.

Благодаря материальной поддержке, которую я мог оказать им из средств, отпускаемых мне союзниками, эти организации крепли морально и материально, но я старался удержать их от активных выступлений, чтобы не рисковать созданной организацией, не имея твердой уверенности в успехе. Тем не менее большевики были осведомлены о той скрытой работе, которая велась против них в Восточной Сибири. Поэтому, опасаясь восстания, они стягивали к Иркутску, крупные силы, совершенно обнажив Западную Сибирь. Маневренная гибкость частей О. М. О., благодаря двойному комплекту конского состава, вводила в заблуждение противника и заставляла его сильно преувеличивать силы отряда.

Многие лица, мобилизованные красными и служившие на их восточном фронте, впоследствии же, после ликвидации большевиков, продолжавшие службу в частях Дальневосточной армии, свидетельствовали, что ликвидация О. М. О. в это время отодвигала на второй план все другие серьезные задачи большевиков и в силу именно этого обстоятельства большевики прозевали чехов и вызванное их выступлением восстание в Западной Сибири и на Волге.

Глава 3

ПЕРЕВОРОТ В СИБИРИ

Около 20 августа ко мне приехал из Иркутска посланец от полковника Ушакова, находившегося в рядах чехословацких войск. В своем письме полковник Ушаков просил меня немедленным движением на Читу отвлечь на себя силы красных, чтобы облегчить чехам проход по Сибирской железной дороге на восток. Австрийские военнопленные славянских национальностей, массами сдававшиеся русским войскам во время войны, были организованы в войсковые части и вооружены еще при старом правительстве. Их предполагали использовать на фронте как солдат союзных нам держав — Италии, Сербии и вновь возрожденных к самостоятельной государственной жизни Польши и Чехословакии. После октябрьской революции и фактического прекращения большевиками войны с германской коалицией положение этих бывших военнопленных, на которых германское командование, естественно, смотрело, как на государственных преступников, сделалось совершенно невыносимым, и они стремились во что бы то ни стало выбраться из России, чтобы принять участие в продолжающейся еще войне против германцев на западном фронте. Под влиянием немцев большевики начали чинить всякие препятствия стремлению чехов и прочих славян выбраться из России и даже пытались разоружить их, следствием чего явилось вооруженное столкновение между обеими сторонами. Часть чехов пробивалась на север, часть пошла на восток. По пути к ним примыкали местные офицерские антибольшевистские организации, которые с помощью чехов 'везде свергали советскую власть. На месте большевиков сейчас же становились правительства из местных общественных деятелей, зачастую совершенно несходных политических взглядов и не связанные между собою. Подходя к Иркутску, чехи наткнулись на сильное сопротивление со стороны большевистских войск, которые были сняты с восточного фронта после отхода О. М. О. в Маньчжурию и за исключением двух бригад, оставленных на границе, целиком брошены против чехов. В этих обстоятельствах полковник Ушаков и послал мне свое письмо с целью установления связи и координации действий частей чехов и О. М. О.

На другой же день после получения письма от полковника Ушакова конные части отряда из Хайлара были вдвинуты на Забайкалье походным порядком; пехота и [технические части двинулись по железной дороге. Быстрым рейдом конница О. М. О. заняла станцию Оловянная, захватив врасплох Штаб Лазо и разогнав его. Молниеносный разгром Штаба красного командования внес полную растерянность в ряды войск, действовавших против чехов, и дал последним возможность легко преодолеть сопротивление большевиков и занять Иркутск и Кругобайкальскую железную дорогу. Первая встреча с чехами произошла на станции Оловянная, которая была занята конными частями О. М. О. под командой генерал-майора Мациевского. Придя туда, чехи потребовали от генерала Мациевского очистить станцию, о чем было немедленно донесено мне. Я приказал своим частям оставаться на месте и ожидать дальнейших моих указаний. В это же время, к своему удивлению, получаю донесение, что несколько чешских солдат, следуя пассажирским поездом на восток, распространяют прокламации, в которых был отпечатан приказ генерала Гайды о том, что генерал Хорват и я должны немедленно явиться в Штаб Гайды. Неисполнение этого должно было повлечь за собою предание нас военнополевому суду. Я немедленно послал телеграмму Гайде с требованием отмены опубликованного приказа и извинения перед генералом Хорватом и мною и получил от него ответ, что никакого приказа о явке генерала Хорвата или моей им не отдавалось и что им назначено расследование этого случая. Солдаты чехи были по моему приказанию задержаны и подвергнуты допросу. Они утверждали, что листовки с приказом ими были получены из Штаба генерала Гайды с приказанием широко их распространять. Произведенное по моему приказанию расследование установило, что солдаты на допросе показали правду, так как, помимо листовок, распространяемых ими, подобный приказ генерала Гайды из Оловянной, где он со своим Штабом находился, был передан по телеграфу в Маньчжурию и в Харбин. Таким образом, или генерал Гайда сознательно лгал, отрицая свою причастность к приказу, или он не был осведомлен о том, что делалось у него в Штабе, и приказ был выпущен без его ведома. Удостоверившись в том, что оскорбительный для русского командования приказ, так или иначе, был действительно выпущен, я телеграфировал в Омск вновь образовавшемуся Сибирскому правительству, настаивая на отозвании генерала Гайды и о назначении на его место русского генерала. Председатель правительства Вологодский сообщил мне, что Гайда будет отозван, а на его место выезжает генерал Пепеляев.

Пока шли эти переговоры с генералом Гайдой и Сибирским правительством, на станцию Борзя, где я находился, вдруг совершенно для меня неожиданно прибыл поезд генерала Хорвата. Как только я был осведомлен о прибытии генерала, я пошел к нему в вагон. Из разговора я выяснил, что генерал Хорват направляется в Оловянную по телеграмме генерала Гайды. Я ознакомил Д. Л. Хорвата с теми переговорами, которые велись мною с Сибирским правительством по поводу совершенно неприличного приказа генерала Гайды и убеждал генерала Хорвата воздержаться от поездки в Оловянную, тем более что Гайда должен был быть со дня на день заменен генералом Пепеляевым. Убедить генерала Хорвата мне не удалось, и он проехал в Оловянную для встречи с Гайдой, после чего я решил прекратить всякую связь с Д. Л. Хорватом. Незадолго до этого он объявил себя временным правителем России, и поездка его в Штаб Гайды, на мой взгляд, являлась совершенно недопустимой, так как выполняя слишком покорно требования генерала Гайды, выраженные к тому же в столь неприличной форме, Хорват ронял свой престиж не только в качестве управляющего КВЖД и комиссара Временного правительства, но и в качестве лица, претендующего на власть во всероссийском масштабе.

В это время через станцию Борзя проезжал командированный Сибирским правительством эмиссар, г. Завадский, который имел своим заданием обследование положения на Дальнем Востоке и переговоры с генералом Хорватом и Дерберрм, претендовавшими на роль правительств, первый в Харбине, а второй во Владивостоке, и стремившимися к возглавлению всей освободившейся от советской власти территории. Переговорив с Завадским, я решил поехать в Оловянную для встречи с генералом Пепеляевым, уже прибывшим туда и заменившим генерала Гайду. Предварительно я получил запрос Вологодского о признании мною возглавляемого им Сибирского правительства в Омске. Я телеграфировал, что если правительство намерено продолжать борьбу с большевиками до полного их уничтожения, то не может быть никаких препятствий на пути моего полного подчинения ему. Если же оно решит искать каких-нибудь компромиссных соглашений с красными, то я вынужден буду оставить за собой свободу действий. В тот же день я получил телеграмму от Вологодского, что правительство непреклонно решило освободить страну от тирании большевиков и что на этом пути оно не допускает никаких компромиссов, после чего я официально заявил о полном своем подчинении правительству. Генерал Хорват был очень недоволен таким моим решением, находя, что оно ослабило его позиции в переговорах с Омском, но я считаю, что своей поездкой на поклон к Гайде генерал Хорват сделал свою кандидатуру на пост правителя совершенно неприемлемой. Оформив свои взаимоотношения с правительством, я выехал в Оловянную и попросил свидания с генералом Пепеляевым. Беседа наша продолжалась почти час, генерал поразил меня вопросом, сможет ли он увидеться с атаманом Семеновым и когда именно? Оказалось, что разговаривая со мною, он все время считал меня одним из офицеров, командированных атаманом, не подозревая, что говорил именно со мною. Когда недоразумение разъяснилось, генерал Пепеляев от имени правительства предложил мне пост командующего V отдельным Приамурским корпусом, с местонахождением моей главной квартиры в Чите. Ввиду выраженного мною согласия, немедленно была послана в Омск телеграмма о моем назначении. Обсуждая сообща вопросы формирования национальной армии, я особенно просил генерала Пепеляева указать правительству на нежелательность какой-либо мобилизации, особенно на Дальнем Востоке. Я указывал правительству на опасность этого шага при отсутствии точного плана мобилизации, неорганизованности призывных пунктов, где должны были собираться мобилизованные, также при полной недостаче вооружения, обмундирования и снаряжения. Генерал Пепеляев согласился с моими доводами и обещал соответствующим образом обрисовать этот вопрос перед правительством, но, к сожалению, мобилизация, без всякой предварительной подготовки к ней, была все же объявлена и результаты получились в достаточной степени печальные. Собранные люди, разбитые на полки, не получая ни обмундирования, ни достаточного продовольствия, частью разошлись по домам, частью пополнили собою ряды разогнанных и притаившихся до времени большевиков. Мобилизация, на Дальнем Востоке, по крайней мере, проведенная неумело и несвоевременно, была большой ошибкой со стороны правительства, восстановив против него наиболее молодой и энергичный слой населения. Во время моего собеседования с генералом Пепеляевым в вагон последнего явился полковник чешских войск Гусарек, который передал нам приглашение от имени генерала Гайды к нему на обед. Пепеляев, в свою очередь, просил меня не отказываться от приглашения, и потому мы, все трое, отправились к составу генерала Гайды. Выйдя на перрон вокзала, я услышал чешскую команду и увидел салютовавшего офицера, направлявшегося ко мне. Не ожидая совершенно никакой встречи, я указал офицеру на генерала Пепеляева, как на старшего, но последний пояснил мне, что генерал Гайда приказал приветствовать почетным караулом именно меня. Тогда, приняв рапорт офицера, я обратился с несколькими словами к солдатам, составлявшим почетный караул, и просил их понять общность наших целей в борьбе с большевиками. Пропустив караул, который составляла рота, мимо себя церемониальным маршем (она прошла, надо отдать справедливость, великолепно), мы все вошли в вагон генерала Гайды, которого я встретил впервые.