Княгиня Ольга

А что же Олег? Он единственный из русских князей, кто «выпадает» из жестко закрепленного династического порядка, чье положение в династии Рюриковичей не определено. Летописец называет его «родичем» Рюрика, не указывая точно, в какой степени родства он находился по отношению к Рюрику и, соответственно, Игорю (и только в поздних Родословных книгах, не ранее XVI века, появляется уточнение, что он приходился Рюрику «племянником»). Очевидно, именно эта неопределенность положения Олега и стала причиной превращения его под пером новгородского летописца в княжеского воеводу. В действительности же Олег, как мы уже знаем, был князем. Но вот к династии Игоря он, кажется, не принадлежал.

Рассуждая о перипетиях русской истории столь давнего времени, мы вынуждены строить свои предположения на очень шатком фундаменте обрывочных и противоречивых показаний случайно уцелевших источников. А потому любые наши предположения носят сугубо гипотетический и даже отчасти гадательный характер. Это касается и взаимоотношений Игоря и Олега, о которых столь противоречиво и путано свидетельствуют сохранившиеся летописи. Но эти путаница и противоречивость сами по себе являются данностью, требующей разъяснений. И свидетельствуют они прежде всего о том, что истинное положение Олега и Игоря в киевской иерархии, их действительные отношения друг к другу оказались ко времени составления летописи уже неясными для самих летописцев. Как неясной была и хронология их княжения, в частности, точная дата смерти Олега, столь по-разному обозначенная в различных летописях.

Были ли Игорь и Олег в действительности соправителями? И более того, были ли они вообще современниками друг друга? На эти вопросы мы также не можем с уверенностью дать ни положительного, ни отрицательного ответа.

Сама возможность совместного правления двух князей, один из которых обладал номинальной, а другой фактической властью, в принципе не вызывает сомнений. Более того, подобная форма правления была присуща некоторым народам Восточной Европы в IX—X веках, то есть как раз во времена Игоря и Олега. Арабские историки и географы того времени отмечали особую роль некоего соправителя, «заместителя» законного «царя», у хазар, венгров, а также, что особенно интересно, у славян и Руси. Так, правитель Хазарии каган (или хакан) в указанное время был лишь номинальным носителем власти, но на самом деле не имел никаких властных полномочий: он пребывал почти в полной изоляции в своем дворце, довольствуясь лишь внешними проявлениями почтения; реальная же власть принадлежала его «заместителю», именуемому в источниках «царем», или «беком» («хакан-беком»). Правление кагана длилось строго ограниченный, заранее определенный срок, по истечении которого его умерщвляли. Впрочем, жизнь кагана в буквальном смысле висела на волоске (или, точнее, шелковом шнуре): по поверьям хазар, каган головой отвечал за любые изменения в благосостоянии своих подданных и в случае какого-либо бедствия (голода, неудачной войны и т. п.) мог быть ритуально удушен ^{22}. [9]

Такое положение дел — отнюдь не уникальное явление в мировой истории. Этнографы и историки еще в XIX веке установили, что своеобразное двоевластие (или, по-гречески, диархия) присуще многим архаическим, раннегосударственным обществам, в которых фигура вождя, сакрального владыки, зачастую настолько табуирована, а его поведение настолько жестко регламентировано, что это не позволяет ему осуществлять функции правителя. Последние естественным образом переходят к другому лицу, осуществляющему реальное управление. Пример с хазарским каганом точно укладывается в ту схему, которую изобразил знаменитый английский этнолог Джеймс Фрезер в своем классическом исследовании «Золотая ветвь» на примере архаических обществ Африки, доколумбовой Америки и монархий Востока ^{23}. Эта схема, по-видимому, универсальна, хотя формы «разделения власти» могли разниться. Так, к числу подобных «диархий» можно отнести и Франкское государство Меровингов VII—VIII веков (стадиально близкое Древнерусскому государству периода его становления), где власть, ускользнув из рук «ленивых королей», прочно обосновалась в руках майордомов из династии Пипи-нидов. Разница заключалась лишь в том, что, по свидетельству франкских историков, Меровинги в конце своего правления не получали даже и внешних почестей.

Так может, совместное правление Игоря — как номинального князя — и Олега — как действительного правителя — явление того же порядка? Такое предположение выглядит весьма заманчивым, хотя бы потому, что Олег и Игорь — это не единственная «пара» правителей в истории древнего Киева. Летописи определенно называют соправителями еще и Аскольда и Дира, о которых, правда, — в отличие даже от Олега и Игоря — мы вообще ничего не знаем. Да и роль воеводы Свенельда при Игоре некоторыми своими чертами как будто напоминает роль майордомов при франкских Меровингах и «беков» при хазарских каганах.

Имеется в источниках и прямое указание на существование в древней Руси системы управления, подобной хазарской.

Арабский дипломат и путешественник Ахмед Ибн Фадлан, побывавший с дипломатической миссией в Волжской Болгарии в 921—922 годах, сообщает о том, что образ жизни «царя» руссов очень похож на образ жизни хазарского кагана, как его описывают восточные авторы. «Царь» руссов, по версии Ибн Фадлана, почти все свое время проводит на огромном и инкрустированном драгоценными камнями ложе (троне, «столе»?) в некоем высоко расположенном замке в окружении телохранителей, а также сорока (или, по другой рукописи, четырехсот) наложниц; он не имеет права ступить на землю и даже свои естественные потребности совершает не сходя с этого ложа в специально поднесенное ему судно; если же ему нужно воссесть на коня, то коня подводят к самому его трону. «И он не имеет никакого другого дела, кроме как сочетаться (с наложницами. — А.К.), пить и предаваться развлечениям»; зато у него есть «заместитель» (Ибн Фадлан называет его по-арабски — «халиф»), «который командует войсками, нападает на врагов и замещает его у его подданных» ^{24}.

Будучи в стране болгар, при дворе болгарского царя Алмуша, арабский дипломат встречался с русскими купцами и описал их обычаи. Но общаться с ними он мог только через переводчика ^{25}, а потому остается неизвестным, насколько правильно он понял и насколько точно передал их слова. При желании в рассказе Ибн Фадлана можно найти отражение некоторых киевских реалий (так, например, о существовании многочисленного княжеского гарема мы знаем из летописного повествования о князе Владимире; резиденция киевских князей действительно находилась на горе и т. д.). Но все эти черты сходства носят слишком общий характер. К тому же нельзя исключать, что рассказ Ибн Фадлана о «царе» руссов возник под непосредственным влиянием его же рассказа о хазарском кагане — слишком уж похожи в передаче ученого араба тот и другой [10]. Да и киевский князь Игорь — по крайней мере в изображении летописи и иноязычных источников применительно к событиям 940-х годов — явно не годится на роль сакрального владыки Руси, каким изображен «царь руссов» у Ибн Фадлана, Точно так же было бы опрометчиво отождествлять упомянутого Ибн Фадланом «халифа» руссов с летописным Олегом.

Однако сама мысль о возможном соправлении Олега и Игоря как отражении каких-то специфических особенностей политического устройства Древнерусского государства периода его становления кажется весьма плодотворной. Институт двоевластия в древней Руси мог быть обусловлен, например, особенностями формирования самого Древнерусского государства, возникшего как объединение двух раннегосударственных образований — условно говоря, «северной» и «южной» Руси. В результате этого объединения оказались соединены две различные этногосударственные традиции: одна, связанная с Прибалтикой и, в частности, Скандинавией, и другая, связанная прежде всего с Хазарским каганатом, в состав которого в течение длительного времени входили главные племенные объединения славянского Поднепровья — поляне, северяне и радимичи.