Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

О.: “Ну, Чарли много о чем говорил… Helter Skelter упоминался в нескольких написанных им песнях, и он часто рассуждал о Helter Skelter. Мы все говорили о Helter Skelter”.

В.: “Когда вы говорите “мы”, вы подразумеваете “Семью”?”

О.: “Да”.

В.: “Что означает слово “свинья” или “свиньи” для вас и для остальных членов “Семьи”?”

О.: “Слово “свинья” означало истеблишмент. Но вы должны понять, что для нас никакие слова не имели значения и что Helter Skelter мне тоже объяснили”.

В.: “Кто объяснил?”

О.: “Чарли. Мне даже не хотелось бы утверждать, что именно он… скорее, эти слова исходили из его рта… в общем, Helter Skelter станет последней войной на этой планете. Это будет такая война… словно все прошедшие когда-либо войны составлены друг на дружку, что-то такое, чего человек не в состоянии себе представить. Невозможно вообразить, как это будет, если каждый из живущих вынесет себе приговор и затем перенесет его на каждого человека, по всей земле”.

После еще нескольких вопросов я объявил, что Сьюзен Аткинс прекращает давать показания. Видя, с каким спокойствием девушка отходит от свидетельского места, члены жюри провожали ее недоверчивыми взглядами: Сьюзен ни разу не выказала даже намека на испытываемую вину, печаль или раскаяние.

В тот день выступили еще лишь четверо свидетелей. После того как Сьюзен Аткинс покинула зал заседаний, перед большим жюри появился Уилфред Парент, опознавший своего сына на фотографии выпускного класса школы. Опознав по фотографиям других убитых на Сиэло-драйв, Винифред Чепмен под присягой показала, что лично вымыла парадную дверь дома незадолго до полудня в пятницу, 8 августа. Это было важно, поскольку означало: чтобы оставить на двери отпечаток пальца, Чарльзу “Тексу” Уотсону необходимо было оказаться на территории усадьбы уже после того, как ее покинула (около четырех часов вечера) миссис Чепмен.

Аарон опросил Терри Мельчера. Тот описал свою первую встречу с Мэнсоном; рассказал, что Мэнсон был в машине той ночью, когда Деннис Уилсон подвозил Терри к дому 10050 по Сиэло-драйв. Мельчер описал также, очень кратко, оба своих визита на ранчо Спана: первый с целью прослушивания Мэнсона; второй — для того, чтобы познакомить с ним Майкла Дизи, имевшего передвижную студию звукозаписи и, как думал Мельчер, способного проявить больший интерес к записи песен Мэнсона, чем он сам [112].

По мнению многочисленных членов “Семьи”, Мельчер неоднократно давал Мэнсону обещания — но так ни одно и не выполнил. Мельчер отрицал это; в первый свой визит на ранчо Спа-на он отдал Мэнсону пятьдесят долларов — все деньги, какие были при себе, потому что “мне было жаль всех этих людей”. Деньги, однако, предназначались для покупки пищи, а не были выплачены в виде аванса по контракту на запись музыки; никаких обещаний Терри также не давал. Что же касается песенных талантов Мэнсона, он “не был настолько заинтересован, чтобы потратить время, необходимое" для подготовки и проведения записи.

Я хотел бы расспросить Мельчера подробнее (мне казалось, он о чем-то умалчивает) — но, как и большинство других свидетелей, он предстал перед большим жюри, чтобы исполнить свою небольшую роль, и с дальнейшими расспросами пришлось подождать.

Коронер Лос-Анджелеса Томас Ногучи дал показания касательно выводов, сделанных им после вскрытия пяти тел погибших в доме 10050 по Сиэло-драйв. По завершении его показаний заседание было прервано до понедельника.

То, что все происходящее на заседании должно было держаться в секрете, подготовило почву для многочисленных спекуляций, которые в ряде случаев представали перед общественностью не в качестве таковых, а выдавались за реальные факты. Так, заголовок первой полосы лос-анджелесско1 "Геральд экзаминер" в тот вечер гласил:

Это не было правдой; Сьюзен Аткинс говорила как раз обратное: никто из убийц не принимал наркотиков той ночью. Но миф уже был рожден и широко разошелся — возможно, оттого, что предлагал простейшее объяснение случившемуся.

Хотя, как мне предстояло вскоре выяснить, Мэнсон пользовался наркотиками в качестве одного из методов обретения контроля над своими последователями, в обе ночи кровавой резни наркотики даже не обсуждались — по весьма простой причине: Чарльз Мэнсон хотел, чтобы киллеры не теряли связи с реальностью и не повредили доверенный им транспорт.

Реальность — как и все, о чем она столь выразительно говорила, — оказалась куда страшнее, чем самые красочные мифы.

6–8 декабря 1969 года

В субботу Джо Гранадо ездил в штрафной гараж в парке Канога, чтобы обследовать принадлежащий Джону Шварцу “форд” 1959 года выпуска, который стоял там с момента конфискации в ходе рейда на ранчо Спана, проведенного 16 августа. По словам Сьюзен Аткинс, именно этим автомобилем пользовались убийцы в обе ночи.

Гранадо получил положительную реакцию на бензидин в правом верхнем углу отделения для перчаток — это говорило о присутствии там крови, но ее оказалось недостаточно, чтобы определить, принадлежала ли эта кровь человеку или животному.

Когда я наконец получил от Джо письменный отчет, то не нашел там ни единого слова о крови. На мой недоуменный вопрос Джо ответил, что количество было столь незначительно, что он решил вовсе не упоминать о пятнышке. Я заставил Джо приготовить новый отчет, с упоминанием о найденных в машине следах крови. До сих пор собранные нами улики были по большей части косвенными, и в подобном случае даже ничтожные крупицы фактов идут в ход.

“Винс, я только что разговаривал с Гари Флейшманом, — сказал мне Аарон. — Он хочет, чтобы мы заключили договор с его подзащитной, Линдой Касабьян. Полная неприкосновенность в обмен на показания. Я сказал, мы подыграем, если Линда признает себя виновной в намеренном убийстве, но не сможем предоставить ей..

“Боже ты мой, Аарон, — прервал я его рассказ, — мне и без того тошно! Мы и так уже наобещали Сьюзен Аткинс больше, чем хотели! Посмотри на это иначе: Кренвинкль в Алабаме, Уотсон — в Техасе; насколько нам известно, мы можем не добиться экстрадиции прежде, чем начнется суд над остальными; а Ван Хоутен, к тому же, не ездила на Сиэло-драйв. Если мы “договоримся” с Аткинс и Касабьян, кого же мы станем обвинять в пяти убийствах? Одного Чарли? Обыватели не станут с этим мириться. Они шокированы и разозлены смертями. Поезди-ка по Бель-Эйру, посмотри сам: страх еще висит в воздухе, его сразу чувствуешь”.

По словам Флейшмана, Линда сама хотела дать показания. Он убеждал ее сопротивляться экстрадиции; она же наплевала на советы и вернулась в Калифорнию, потому что хотела поведать присяжным свою историю.

“Ладно, тогда о чем она расскажет? По словам Сьюзен, Линда даже не входила в дома Тейт и Лабианка. Насколько мы знаем, она не видела своими глазами ни одного из убийств — за возможным исключением убийства Стивена Парента. Более того, пока у нас есть Сьюзен, показания Линды даже не нужны, ведь обе проходят как подельницы. Ты и сам прекрасно знаешь — закон в этом отношении ясно гласит: показания подсудимого не могут быть использованы для подтверждения показаний другого подсудимого по тому же делу. А нам больше всего на свете нужно как раз подтверждение ”.

То была серьезная проблема, даже посерьезнее прочих. В некотором смысле даже не играло роли, кто станет нашим свидетелем; без подтверждения устных показаний уликами наша сторона проиграет дело — в глазах закона. Нам не просто требовалось найти подтверждение обвинения против каждого из подсудимых, эти улики должны были предстать в суде как полностью независимые от показаний нашего свидетеля.