На арене старого цирка

В Вологде вскоре открылся чемпионат Петра Крылова [41]. Сам Крылов был любопытный человек, и о нем стоит сказать несколько слов.

Он был раньше штурманом дальнего плавания. Всех людей он делил на «джентльменов» и «паразитов». Ходил всегда надутым и постоянно качал головой для того, чтобы шея у него была толще. Если при встрече кто-нибудь говорил Крылову: «Что-то ты похудел», Крылов становился его заклятым врагом. Он сейчас же надувался и говорил сердито: «Это вы, джентльмен, врете. Я только сегодня взвешивался и прибавился за неделю на два фунта с четвертью. Кроме того, я за последнее время не качаю».

Это «не качаю» означало, что он не тренируется с двухпудовыми гирями.

Он сиял, когда ему говорили, что он пополнел и что мускулы у него, как налитые, и сейчас же приглашал собеседника в кафе пить кофе. Как-то раз жена его Валерия, красивая, полная женщина, ему изменила с клоуном Бонжорно. Крылов узнал об этом, пришел в уборную и стал плакать, говоря: «Джентльмены, что же это такое? Валерия, шкура, мне изменила. Да хоть бы с человеком, а то двух пудов выжать не может!»

Крылов был очень силен, но большой трус.

Чтобы объявить населению о начинающейся борьбе, перед цирком и в городе на щитах расклеены были многокрасочные плакаты, отпечатанные за границей. Борцы изображены были при всех регалиях, жетонах и крестах.

И я сам наблюдал, как деревенские старушки подходили к плакатам, всматривались в них, крестились и говорили со вздохом: «Верно новые святые объявились».

Борьба, несмотря на рекламу, сборов не сделала. Дирекция стала вести переговоры с Владимиром Дуровым, братом Анатолия. В главе VI я уже рассказывал, со слов отца, как началась вражда двух талантливых братьев Дуровых. Говорили, что как человек, Владимир был лучше Анатолия. Разобраться в их вражде было очень трудно, так как оба они всегда жаловались друг на друга, а кто был прав, кто виноват — понять было нельзя.

В работе же они имели каждый свои достоинства. Анатолий как клоун-сатирик не имел конкурентов. Как дрессировщик зверей Владимир был выше Анатолия. У Владимира было очень много животных. Программа его была разнообразнее, и он мог дать большее количество представлений, постоянно меняя номера. У Владимира были редкие экземпляры животных. Был маленький слон, бычок-карлик, морские львы. Возил он с собой вагона четыре зверей, и, когда с вокзала их переправляли в цирк, это было лучшей рекламой, сборы были гарантированы. Но говорить он не умел; и на арене того апломба, какой был у Анатолия, у него не было. Братья постоянно крали друг у друга остроты и потом спорили, кто первый пустил остроту в ход.

Вражда их продолжалась до конца жизни обоих.

Владимир Дуров приехал по приглашению дирекции в июне 1910 года, и сборы во время его гастролей были хорошие. В это время мы с отцом получили предложение от Малевича из Одессы работать у него весь следующий зимний сезон. Сезон у Малевича должен был начаться 7 октября. Дать мы должны были два номера: акробаты и антре. Жалованье Малевич нам предложил хорошее — пятьсот рублей. Отец решил принять предложение Малевича, расстаться сейчас же с Изако и до октября работать по садам. Он оставил нас в Вологде, а сам поехал искать работу в Ярославль. Из Ярославля он хотел проехать пароходом в Нижний. План его удался, и в Нижнем он сговорился с Никитиными, которые пригласили нас до октября. Ехать надо было сначала в Казань, потом в Иваново-Вознесенск. Мы оставили часть багажа в Вологде у хозяина, чтобы не таскать его с собой, и уехали.

Я очень боялся моего первого дебюта в Казани. Там привыкли видеть отца с Бернардо — и вдруг выступать буду я. За номер с Костей я был спокоен и зпал, что он у нас пройдет хорошо. Но антре с отцом? Я волновался ужасно и не спал всю ночь. В Казани директором был Петр Никитин. Аким Александрович был в Нижнем на ярмарке.

Для дебюта нас с Костей поставили третьим номером в первом отделении. Выступать с отцом я должен был в первом отделениишестым номером. Акробаты Альперовы были уже два мальчика в белых костюмчиках. Работали мы в быстром темпе, восемь минут,

делая за это время много трюков. С Костей мы отработали не особенно удачно, меня так волновала предстоящая работа с отцом, что это мешало мне в работе с Костей. Клоунский номер наш прошел очень хорошо. Все артисты поздравляли нас с успехом. Я так

устал и был вce время в таком напряженном состоянии, что, придя домой, свалился и заснул.

На другой день вся работа прошла очень хорошо, и Никитин предложил нам остаться в цирке на год. Отец показал Петру Акимовичу подписанный с Малевичем контракт.

Труппа в Казани была сильная. Из старых наших знакомых здесь были братья Костанди, наездники Фабри, акробаты Бальцерс, которые приехали из-за границы с новинкой. Они привезли с собой резиновый матрас, который на цирковом языке называется «батудом». Батуд этот представлял собою двухаршинный квадратный железный каркас, на котором натянут на резинках (в палец толщиною) брезент, рядом е батудом ставят пьедестал. С пьедестала акробат прыгает на брезент, туго натянутый на резинках, его поддает, и он крутит сальто. Приходя на плечи к другому акробату, или же делает подряд бесконечное количество сальто, приходя каждый раз на батуд и снова отталкиваясь от него.

В цирке произошел курьезный случай. По программе первым номером должна была выступать гимнастка Элеонора. Она выходила на арену, взбиралась на пьедестал, снимала манто, нажимала рычаг, и ее пружиной подбрасывало вверх аршин на семь; она хваталась за трапецию и начинала свою работу. Реквизитор Степан до начала представления загребал на арене песок, заправляя манеж. Окончив, он сел на пьедестал и начал крутить козью ножку, чтобы выкурить махорку. Нечаянно он задел рычаг, его подбросило вверх, по направлению к местам он летел архангелом и на другой день ни за что не хотел итти загребать песок на манеже.

На гастроли в Казань приехала труппа Ямада-Сана, о которой я уже писал, и человекообразная обязьяна Мориц Второй. Обезьяна, из породы шимпанзе, была очень похожа на человека. Не хотелось верить, что это обезьяна. В публике говорили, что это человек-лилипут. Работал Мориц бесподобно. Разрезал пищу ножом, ел с вилки. Откупоривал штопором бутылку. Раздевался и одевался сам. Сам расшнуровывал себе ботинки, завязывал и развязывал галстук, умывался. Он катался на роликах и прекрасно ездил на велосипеде.

Но всего интереснее было наблюдать Морица у него в комнате. По договору ему была отведена отдельная уборная. Она была обита войлоком и утеплена, При Морице всегда находился дрессировщик или его помощник. Спал Мориц в большой клетке под одеялом. Как только он просыпался, его сейчас же заставляли одевать штанишки, фуфайку и ботинки, поили его теплым молоком, давали ему яйцо и фрукты. Ел он, как человек. После еды он влезал на кольцо или трапецию и там проделывал изумительные упражнения. Если же присутствующие увлекались разговором и переставали обращать на него внимание, то его обезьянья природа брала верх, он незаметно снимал ботинки и начинал лазить по всей комнате.

Я просиживал у него часами, играя с ним. Играть он любил, как ребенок. Дрессировщик занимался с ним ежедневно по четьире часа. Учил его причесываться. Положит ему гребешок в руку и заставляет причесываться и так много раз под ряд, пока, наконец, Мориц не научился это делать. Был он необычайно любопытен. Если его что-нибудь заинтересует, то он забывает все и смотрит только в ту сторону, где находится заинтересовавший его предмет. Очень любил детей.

Обезьяна была на редкость интересная и пользовалась громадным успехом у публики.

9 сентября 1910 года мы закончили работу в Казани и переехали в Иваново-Вознесенск. Город этот нисколько не изменился за наше отсутствие: та же непролазная грязь, частые дожди, холод и сырость в цирке, те же балаганы на ярмарке, та же толкучка. К нашему удивлению перед цирком был выстроен payc. Оказалось, что выстроили его специально для труппы Ямада-Сана. В праздничные дни Никитин давал несколько утренников только силами японцев, совсем не занимая труппу.