Душа моя - элизиум теней

дело с девушкой незаурядной одаренности и подсказала ей блестящую будущность –

работника науки. Позанимавшись со мной два с половиной года, Маня уехала в Москву

продолжать учебу в Университете, увозя с собой хорошие знания по английскому языку и, по недостатку времени, некоторую осведомленность по недостаточно усвоенному

французскому языку. Она написала мне из Москвы, прося совета, не перейти ли ей на

фонетическое отделение. Я написала ей слова Ленина, который говорил, что изучение

языков не должно быть самоцелью, а только средством при овладении другими

специальностями. Она послушалась меня и блестяще окончила исторический факультет

Университета. Кроме двух языков она изучила еще испанский и специализировалась на

арабском. Академик Крачковский, по рекомендации московских профессоров, взял ее к

себе в Ленинград в качестве младшего сотрудника Восточного института. Сейчас она под

его руководством ведет большую, ответственную работу по овладению арабскими

материалами. Мы с Маней большие друзья, созвучные по интеллекту, можем часами вести

интересные для нас беседы, не касаясь бытовых тем. Мне нравится в моей ученице полное

отсутствие качеств «синего чулка». Внешне интересная, всегда изящно одета, причесана, она живо и широко интересуется вопросами науки и искусства, не замыкаясь в свою

арабскую раковину. Маня играет на рояле, поет, страстно любит и хорошо понимает

музыку.

В первые же месяцы моего пребывания в Новосибирске, по большой просьбе Марии

Константиновны, я согласилась заниматься французским языком с падчерицей Симонова

Леночкой. Я очень люблю детей, но не люблю заниматься с ними, точнее сказать, не умею.

Я всеми способами стимулирую в учениках любовь к изучаемому предмету и желание

овладеть им. Дети, которые сознательно хотят знать язык, являются редким исключением, и Леночка не принадлежала к их числу. Видя непродуктивность занятий, я скоро

отказалась от них.

81

В это время на меня, как из рога изобилия, посыпались предложения уроков. С одной

стороны, Маня пропагандировала меня, как хорошую преподавательницу, и другой, с

просьбой заниматься английским языком обратились ко мне мои дорожные спутники –

Лера Скоробогатова, Марина Вивьен и Екатерина Владимировна Александровская. Уроки

я давала только дома, но для Екатерины Владимировны я сделала исключение и ходила к

ней, так как она жила очень близко и все время недомогала. Таким образом, я очень

сблизилась с двумя Катюшами. Я с большим удовольствием вспоминаю часы,

проведенные в их уютной квартире в две комнаты с видом на бульвар.

Екатерина Владимировна оказалась очень интересной ученицей. Не обладая хорошей

памятью, она брала усидчивостью и талантом в использовании усвоенного материала.

Через два месяца занятий я задала ей сделать самостоятельное описание картинки, и она

составила такой поэтический рассказ, что я позвала тетю Катю подивиться на дочку.

Екатерина Павловна крепко поцеловала меня и сказала: «Какой вы замечательный человек

и какая замечательная преподавательница». Успехи Екатерины Владимировны были тем

более поразительны, что наш урок проходил обычно в атмосфере далеко не спокойной.

Самохвалов писал большой портрет Корчагиной-Александровской. Телефон на

письменном столе часто вызывал Екатерину Павловну, как депутата. Ее большие, сложные

депутатские дела, к которым она относилась с необычайной добросовестностью,

требовали с ее стороны тоже спешных разговоров по телефону. Проявления

исключительной экспансивности и жизнерадостности тети Кати тоже отвлекало нас от

урока.

В Новосибирске в это время была распродажа летних шляп. Екатерина Павловна купила

себе несколько штук и примеряла перед зеркалом то одну, то другую, спрашивала нас, какая ей больше к лицу. А то, бывало, соскучится, подойдет к нам и давай целовать

локотки своей обожаемой дочки и мой затылок, чтобы мне не было обидно. Мы выучили

ее двум английским фразам: «который час» и «благодарю вас». Предполагалось, что в

гостях тетя Катя обратится к дочке с английским вопросом и поблагодарит ее. Не знаю, осуществилось ли это. Все, что делала и говорила Екатерина Павловна, всегда было

непосредственно, просто, сердечно и проникнуто ей одной присущим обаянием. К кому

бы она ни обращалась по телефону, ее голос, манера просить за людей были совершенно

неотразимы. Все без исключения шли ей навстречу. Я часто была свидетельницей ее

депутатских побед. Люди злоупотребляли ее готовностью помочь, и у нее всегда было

бесконечное количество дел. Эти постоянные заботы, несомненно, отражались на ее

здоровье. Помню, раз во время невероятной бурной погоды ей было наначено деловое

свидание в Облисполкоме. Под руку с домработницей она отправилась туда, не слушая

наших советов позвонить отложить, переждать. Кстати сказать, на второй год пребывания

в Новосибирске приехала в конец измученная ленинградской жизнью ее преданная Поля.

Екатерина Павловна почти никогда не выходила на улицу одна, всегда под руку с кем-

нибудь. Иногда я составляла ей компанию, и мы вместе бродили по бульвару. Мальчишки, знавшие ее по кинофильмам, окликали ее по фамилии. Она никогда не ленилась

остановиться и ласково поговорить с ними, по каким фильмам они ее знают, где она им

больше понравилась.

Я уже говорила, что благодаря моей приятельнице-чайковистке мне в довоенные годы

часто случалось бывать на балетных спектаклях. Разумеется, всеобщий восторг зрителей

всегда вызывало выступление Улановой, тогда еще совсем юной, воплощению изящества

и грации. Велика была моя радость, когда я, придя как-то на урок к Катюшам, застала у

них простенькую советскую девушку, с которой меня познакомили, сказав, что это

Уланова. Проезжая к мужу в Алма-Ату, она остановилась и пробыла два дня у тети Кати. С

каким удовольствием просидела я около нее часок, слушая ее рассказы о тяжести балетной

профессии. Она жаловалась на неблагополучное состояние своих ног, говорила, что ее

рано, с неокрепшей техникой выпустили на самые трудные роли, и ей приходится иногда

после спектакля проводить несколько дней в постели в абсолютном покое. На редкость

простая, милая советская балерина, обладательница мирового таланта, Уланова ломает

представление о дореволюционных шикарных балеринах, обычно содержанок великих

князей.

Очень способной и старательной ученицей была у меня и Ольга Алексеевна Мравинская, жена дирижера. Быстро овладела английской речью Марина Вивьен, тоже талантливая

девушка. Я наслаждалась успехами своей работы, привязывалась к своим ученикам и все

душой стремилась давать им все больше и больше знаний. Занимались у меня актеры

Пушкинского театра, инженеры, студенты, работники библиотеки. Но я упорно не брала

больше 9 учеников, несмотря на то, что постоянно получала все новые и новые

предложения. В утешение всех желающих и не попавших ко мне в ученики я завела

списов кандидатов, но он был мертвым, никто не уходил. Скоро я прослыла в

Новосибирске знаменитой преподавательницей. В библиотеке Филармонии ко мне

подходили незнакомые люди и просили заниматься с ними. «Про вас говорят, что вы

просто вкладываете знания языка в своих учеников», – сказала мне одна девушка, прося

заниматься с нею. Это был светлый период моей педагогической деятельности.

По возвращении в Ленинград мои ученики из театра Пушкина попадали в такое

затруднительное положение с жилплощадью и другими неполадками, что всем им было не

до уроков. На второй год администрация театра, образовав группу желающих заниматься

английским языком, пригласила преподавательницу. В группу попали все мои ученики.

Преподавательница просила мою дочь Нину, тоже актрису Пушкинского театра, передать