Душа моя - элизиум теней

Но все-таки поразительно, как город справился с задачей поселить и накормить в течение

трех лет такое громадное количество эвакуированных. В 1942 г. нас выручала чудесная

новосибирская картошка с собственного огорода. Такой вкусной картошки, как в Сибири, я нигде не встречала. Каждый день у нас отваривалась и съедалась большая кастрюля

этого никогда не надоедающего продукта. Да и едоков было порядочно – Оленька с мужем

и дочкой, няня и я.

Моя новосибирская жизнь сложилась в общем благоприятно, по моему вкусу. Я не люблю

хозяйственных хлопот, ненавижу самый процесс покупок. За три года пребывания в

Новосибирске я никогда ничего не покупала. Масло и сахар мне закупала мать моей

ученицы, тоже ленинградка. Мы с Олей, Наташей и няней получали из столовой по пол-

обеда, и нам хватало. Моя внучка Наташа взяла на себя большую нагрузку приносить всю

провизию из столовой, которая находилась в 5 мин. ходьбы от нашего дома. Я старалась ей

помогать, беря на себя часть ее функций, но все же она была у нас главной хозяйственной

заправилой. Ее физическая сила, работоспособность, энегрия, практичность всегда

поражали и восхищали меня.

78

Хочется отметить особенность новосибирского телефона: раздается телефонный звонок, вы подходите, и часто мужские голоса, особенно вечером, начинают разговор с таких

вопросов: «Вы одна дома, можно сейчас придти к вам?», или «У вас есть муж?» и самые

циничные предложения с обещанием сейчас придти. Как-то в час ночи, когда Николай

Константинович был в АлмаАте, и в квартире бодрствовали только Нина и Олин муж,

раздался телефонный звонок, и было сделано такое сообщение: «Ждите гостей, к вам

сейчас придут грабить квартиру». Нина ответила что-то вроде «сейчас вызовем милицию

и будем ждать». Оба бодрствующие порядком струхнули, плохо спали в эту ночь. А утром

мы узнали, что как раз в это время были взломаны замки и ограблен Облисполком в доме

рядом с нашим.

Климат Новосибирска в сравнении с ленинградским имеет громадные преимущества.

Вопервых, по количеству солнечных дней в течение круглого года Новосибирск может

быть приравнен только к Кавказу или Крыму. Во-вторых, нас поражало постоянство

погоды, почти нет оттепелей. В октябре выпадает снег и лежит до апреля. Каждый год

горячее весеннее солнце заливало нашу Октябрьскую площадь большими и малыми с

трудом проходимыми потоками растаявшего снега. Солнце там необычайно активное, у

нас за три года выгорели пальто всех сезонов и летние платья. Сибирские морозы

переносятся несравненно легче наших. При 45 градусах мороза сибиряки продолжают

свою обычную жизнь. Мы, ленинградцы, при 25 градусах стонем и стараемся без нужды

не выходить из дома. Всегда переполненные людьми улицы, даже Невский проспект

пустеет.

Но при всех хороших климатических данных у Новосибирска имеется один крупный

недостаток, с которым мне пришлось познакомиться впервые при очень тяжелой

обстановке. Случилось это событие в половине сентября, во второй месяц нашего

пребывания в Новосибирске, через несколько дней после нашего переезда на квартиру. Я

была одна дома, шел четвертый час, время моего дневного отдыха. Прежде, чем прилечь

на постель, я выглянула через открытое окно на Обь. Увидела там небольшое темное

облачко и не придала ему никакого значения. Не пролежала я и пяти минут, как в комнате

вдруг сделалось странно темно, и не успела я ничего понять, как в нашу квартиру с шумом

ворвалась и начала хозяйничать настоящая буря. Сообразив, что нужно закрыть окна, открытые во всех комнатах, я стала бегать от окна к окну, употребляя страшные усилия, чтобы захлопнуть сопротивляющиеся рамы. Стихия как пришла, так и ушла, с

невероятной быстротой, но два окна оказались с выбитыми стеклами. От испуга и

сильного волнения я 23 дня чувствовала себя совсем больной. Наученные горьким

опытом, мы никогда больше не открывали одновременно окон, выходящих на разные

стороны.

Однажды мы с Ниной, стоя у окна, наблюдали, как такая внезапно налетевшая буря

сорвала крышу с большого каменного здания новой постройки напротив нашего дома.

Как-то Нина разложила на своем солнечном балконе меховые вещи для просушки, а сама

села с книгой в комнате. Очень скоро ей принесли ее обезьянье пальто, снесенное с

седьмого этажа ветром и подобранное, к счастью, знакомыми людьми.

Белизна снега, чистота воздуха, тихая провинциальная жизнь города напомнили мне давно

забытую, родную Гатчину. Я всю жизнь испытывала физическое наслаждение

(«физическая радость» по терминологии Ивана Петровича Павлова) от беззаботного

движения на свежем воздухе, и для этого жизнь в Новосибирске предоставляла мне

широкие возможности. От Октябрьской площади, на которой высился наш великан-дом,

начинался бульвар, чуть ли не в километр в длину, из сибирских тополей и других

деревьев. Недалеко от нас в том же направлении был расположен очень симпатичный

сквер с хорошими тенистыми уголками, спасающими летом от знойного сибирского

солнца. Много километров прошагала я со своими думами по этому бульвару, свободная

от хозяйственных забот. Много летних часов просидела я с книгой в сквере. Теперь с

удовольствием вспоминаешь эту жизнь и думаешь, сколько правды в изречении: «Что

пройдет, то будет мило». С первого и до последнего дня жизни в Новосибирске меня и

всех моих близких и знакомых без исключения одолевало безумное беспокойство и тоска

по Ленинграду. Эту тоску можно приравнять только к постоянной мысли о дорогом,

любимом человеке, который опасно болен и находится недоступно далеко. Каждая новая

весточка, полученная кем-нибудь с родины, мгновенно передавалась из уст в уста и

облетала всех ленинградцев.

20 декабря 1941 г. мы получили грустную весть. Скончался почти внезапно, проболев

лишь несколько часов, мой дорогой друг Николай Арнольдович. Как я плакала и

тосковала, сразу осознав, какое сиротство принесла мне его смерть. Вспоминается, как

Николай Константинович, застав меня в слезах, сел около меня и стал утешать простыми, сочувственными словами, которые умеют находить только люди с добрым отзывчивым

сердцем. Да разве я и мои дочери одни в Ленинграде потеряли родного человека! Каждый

день приносил кому-нибудь из нас новые горести и страдания. Наша любовь к родному

городу носила явно гипертрофический характер. Многим из нас казалось, что, вернувшись

домой, мы встанем на колени и будем целовать и обливать слезами радости родную землю.

Е.П. Корчагина-Александровская не переставила по местному времени свои ручные

часики, они у нее всегда показывали ленинградское время. Она мне говорила, что, если бы

ей предложили прожить только год в Ленинграде или долгую жизнь в Новосибирске, она

выбрала бы первое.

В начале нашей новосибирской жизни меня очень взволновало событие, случившееся в

одной из квартир нашего этажа. Семья людей, нам незнакомых, состояла из мужа, жены и

ее матери-старушки. Говорят, очень хорошая была старушка, тихая, кроткая, безответная.

Как это часто бывает с тещами, она имела несчастье не нравится своему зятю и, как ни

старалась, не могла угодить ему. Он возненавидел ее и с утра до вечера пилил, что она

ничего не умеет делать и что от нее нет никакой пользы. Дочка, желая угодить мужу, не

защищала мать, а возможно и сама участвовала в травле. У старушки было единственное

сокровище – медный самовар. Она хотела его пожертвовать на войну. Не приняли,

«давайте лом, целые вещи не нужны». Когда издевательства зятя сделали жизнь старушки

совершенно невыносимой, она вместе со своим самоваром выбросилась с балкона

седьмого этажа. Был суд, зятя отправили на фронт, не знаю, какое наказание было