Жить для возвращения

Женя «навязал» мне свою дружбу еще тогда, когда я ждал ампутации рук в 57-й больнице в Измайлово и трогательно привязался ко мне. Он неожиданно явился в больницу, хотя виделись мы с ним всего один раз перед нашим отъездом на Новую Землю, и сказал по-книжному и в то же время необычайно искренне:

— Позволь мне дружить с тобой. Если забыл, то меня зовут Женя, я из Наташиного института. Решил спросить у тебя, чем могу быть тебе полезен. Я любые железки могу приспосабливать к делу, любые усовершенствования вносить — в протезы твои будущие, например…

На следующий год после моих вояжей на ЗФИ Женя предложил мне поехать с ним в Архангельск:

— Я тут кое-что придумал для борьбы с ледяными заторами на реках. Надо проверить.

Многие города мира боятся весенних паводков. Но в наших северных городах их опасность особенно велика. Весной на юге начинается подъем воды, волны весеннего половодья мчатся на север со скоростью нескольких десятков километров в сутки, в бесчисленных рукавах и протоках дельт возникают могучие заторы из смерзшегося всторошенного льда, все прибывающая вода стремительно поднимается в результате подпора ледяной пробкой-плотиной и… в город, в его наиболее низкие районы может прийти большая беда. Все способы борьбы со льдом — от варварских взрывов и бомбежек до использования ледоколов, которые могут прокладывать каналы во льдах только в наиболее глубоких участках русла, — ненадежны, сложны, малоэффективны, опасны и чрезвычайно дороги.

Женя уже целый год занимался изучением заторов и изобрел разные противоледовые устройства, которые мечтал внедрить в практику. Это, прежде всего, так называемый струг — острый нож-клин, устанавливаемый на тракторных санях, вспарывающий лед на реке, чтобы потом, без заторов и прочих препятствий, его выносило во время весеннего ледохода в открытое море. Устройство простое, надежное, безопасное, недорогое — совершенно небывалое в истории борьбы со льдами.

И вот мы в Архангельске. Наша небольшая группа поселилась на теплоходе «Татария», вмерзшем в лед возле достопамятной Красной пристани в ожидании летней навигации. В каютах было тепло, кормили нас по-морскому вместе с немногочисленным межсезонным экипажем. Капитан Анатолий Анатольевич Окороков, не раз ходивший даже в Антарктиду, был заботлив и заинтересован во всех наших (Цыкинских) делах.

…Каждое утро на апрельском льду Северной Двины появлялся вездеход-амфибия, бешено мчавшийся к острову Тяжелая Кошка, где весной возникает затор, конечно, далеко не единственный. Здесь к вездеходу цепляли удивительную железную конструкцию ржавого облика, призванную, по мысли ее создателя, спасти город от бед, которые насылала на него весна.

Ледовый струг, буксируемый вездеходом, бороздил лед во всех главных рукавах дельты Северной Двины, словно плуг пашню. Горожане смеялись, видя диковинную уродливую конструкцию, напоминающую передвижную гильотину. Флотские люди относились к Жениной задумке с почтением, хотя и скептически. Но едва лишь тягач со стругом выходил на лед — весь скептицизм улетучивался. Водитель включал вторую скорость, люди на санях начинали манипуляции с ножом-стругом, тот вгрызался в лед, и позади этого своеобразного поезда возникала аккуратная глубокая борозда. Еще несколько дней, и ледяной панцирь, разделенный на секции многочисленными бороздами, распадется к началу ледохода, который на «вспаханных» участках пройдет без задержек, без образования роковых заторов.

С приближением ледохода внимание к персоне изобретателя, а главным образом к самому стругу, резко усилилось. Нужно было спасать лес, вмерзший в лед вдоль берегов, — бесценные бревна, целые плоты — все то, что не успели вытащить на берег еще осенью, когда начался ледостав. Ответственные сотрудники «Северолесэкспорта» ловили Евгения Николаевича и на вездеходе, и в каюте «Татарии». Их души кричали: «Спасите наши бревна!» Пришлось переключиться на бревна. Струг «опахал» огромный плот, вмороженный в лед около одного из архангельских лесозаводов, проделав подлинный обводной канал. Такого еще никогда не видели лесосплавщики, и не удивительно, что они прибегли к настоящей осаде экспедиции, теперь уже не уговаривая, а просто требуя помощи.

Но в это самое время сломался тягач. Женя предпринял героические усилия, чтобы восстановить машину. И нужна-то была всего-навсего одна деталь весом в три килограмма, однако в городе и окрестностях замены не нашлось, не говоря уже о том, чтобы достать другой вездеход. Доведенный до крайности начальник экспедиции пошел на решительные меры. Однажды к причалу Красной пристани, где стояла в ожидании навигации «Татария», подлетело такси. Из него выскочил Женя и бросился в свою каюту. Через мгновенье он вынырнул на палубу, держа в руках набор инструментов, сильно смахивающих на воровские.

— Еду в Бакарицу. Там на платформе стоит беспризорный вездеход. Буду разворачивать ему левую гусеницу. Если к ночи не вернусь — ищите в милиции.

Лихой налет не увенчался успехом, тягач оказался другой марки.

Но все это к самому изобретению уже не имело отношения. Струг придуман, построен, испытан, одобрен (актом Северного пароходства) и даже успел совершить добрые дела. А в «Знание — сила», соответственно, появился мой очередной репортаж под названием «Ледовая пахота».

Во время тех мартовско-апрельских испытаний струга Цыкина я впервые в жизни побывал в воздушной ледовой разведке над Белым морем и всеми его заливами. Мы летали над самыми льдами, на самолете Ил-14, еще не ушедшем в небытие, кружили над закованными в лед, заснеженными Соловецкими островами, и бортмеханик швырял с высоты 100–150 метров мешки с почтой чуть ли не в самый центр Соловецкого Кремля!

(Несколько лет спустя я побывал в том Кремле, проплыл по системе проложенных монахами каналов на гребной лодке и выслушал заученные рассказы экскурсовода о климате, растительности и животном мире этого красивейшего уголка Родины — и ни звука о СЛОНе, Соловецких лагерях особого назначения НКВД! Я рискнул шепотом спросить женщину-гида об этом, и она, тоже шепотом, сказала, что им строго запрещено в любом виде обсуждать эту тему.)

В полете надо льдами я испытал страшнейшее укачивание, впервые в жизни — до того мне бывало плохо только в море. Я просто забыл, радуясь приглашению на борт «ледовика», самолета ледовой разведки, что он будет находиться в воздухе часов восемь-девять без посадки и, что куда серьезнее, свой разведывательный маршрут станет осуществлять галсами, по ломаным линиям, с резкими разворотами на 180 градусов, а значит, с неизбежными наклонами, качаниями крыльев и корпуса. Не говоря уже о болтанке над морем с обширными разводьями и полыньями, с парением и восходящими токами воздуха над ледяной акваторией!

Тем не менее все это я выдержал. Настолько выдержал, что часа через три после начала разведки уже избавился от противной тошнотной испарины на лбу, начал потихоньку расхаживать по фюзеляжу, заполненному дополнительными баками с бензином, подсаживаться к столику гидрологов, вычерчивающих немыслимые зигзаги на карте ледовой обстановки, которую затем сбрасывали в пластмассовом пенале (так называемом вымпеле) прямо на палубу судна, ищущего пристойный и безопасный путь во льдах. А в награду за стойкость получил от командира корабля Александра Николаевича Ефимова приглашение посидеть в кабине на месте второго пилота, пока тот хлебал вкуснейшую уху из какого-то муксуна-осетра, сваренную заботливым бортмехаником.

Когда уже к вечеру полет завершился и мы сели на уютный аэродромчик Кег-острова в дельте Северной Двины (вскоре Архангельск обзавелся современным аэропортом Талаги, не хуже нашего Внукова, разве что много меньше), меня ждали Цыкины, восторженно внимавшие моим совсем уж восторженным рассказам об увиденном-испытанном.

В январе 1974 года мы вновь отправились в наш любимый город. Еще при первых испытаниях своего струга Женя обратил внимание на то, что одной из главных трудностей в жизни полярных ледокольщиков является забитость самого канала, проделанного судном, — в нем бултыхаются крупные и мелкие обломки льдин, снежно-ледяная крошка, просто снег, облипающий борта, что весьма затрудняет продвижение даже мощного ледокола. Родилась идея разгонять эту «шугу» ударами струй от винтов ледокола, для чего требовались кормовые и носовые винты, встречные струи от которых сталкивались бы под днищем и с силой вышвыривали бы на ледяные «берега» все, что скопилось в канале.