Воспоминания

— Что вам угодно, господа?

— По приказанию вашего превосходительства мы свидетельствовали работы по исправлению крыши.

— Ну и что же?

— Работы произведены добропорядочно, ваше превосходительство, но крыша вообще плоха.

— Ну, а течи не будет, по крайней мере, у меня в кабинете?

— За это можно ручаться.

— Ну, так очень вам благодарен; значит, я могу сложить зонт, а то все время занимаюсь под зонтом, боясь течи. Мне-то ничего… но казенные бумаги… понимаете, господа, «казенные», должны быть в сохранности.

На тот же губернаторский дом отпускалась довольно значительная сумма на отопление, и сумма эта отпускалась в полное безотчетное распоряжение губернатора, как бы добавок к жалованью. Ввиду того что многие комнаты были необитаемы и не отапливались и ввиду того что со дня на день дожидались, что дом этот будет признан вовсе неудобным по своей ветхости для жилья, — Фабр не заготовлял годовой пропорции дров, а время от времени покупал их на базаре по несколько десятков возов, которые и расходовались с большой аккуратностью. Истопником печей был его же камердинер. За кабинетом губернатора была большая необитаемая комната, которую он обратил в кладовую и которая постоянно была на запоре, а ключ от нее был у самого Фабра. Вот когда рано утром разнесут дрова по печам, то Фабр, удалив под каким-нибудь предлогом камердинера, обойдет все печи и по несколько полен от каждой унесет и спрячет в кладовую. Через несколько времени выходят все дрова, и камердинер является к Фабру с докладом, что все дрова вышли и топить нечем.

— Как вышли?.. Как нечем?.. Этого не может быть!

— Право все вышли, — начинает чуть не божиться камердинер.

— Не может быть, не может быть! — настаивает Фабр. — Молись, почтеннейший, Богу, — вероятно, дрова окажутся.

И вот, зная чудачество своего барина, лакей становится на колени и начинает молиться… В это время Фабр отпирает свою кладовую и, указывая на дрова, говорит:

— А это что, разве не дрова? Посмотри… более чем на неделю станет… а ты говоришь нет дров! Теперь понимаешь, что значит экономия?

Всем техникам строительной комиссии через каждые три месяца выдавались казенные подорожные для разъездов по губернии. В это время был в комиссии непременный член, заведующий хозяйственной частью, некто Мицкевич. Он был родной брат Мицкевича, игравшего видную роль при главном управлении у Клейнмихеля, и потому был в фаворе у губернатора. У этого Мицкевича была усадьба близ Екатеринослава, и ему очень выгодно было бы иметь казенную подорожную, вследствие чего он и просил правителя канцелярии Михаила Матвеевича Козубского выхлопотать ее у губернатора. Козубский же вместо доклада об этом губернатору, рассчитывая, что Фабр не будет читать печатных бланков подорожных, всучил для подписи губернатору подорожную для Мицкевича, как будто для техника. Но, подписав все, Фабр, достигнув злополучной подорожной, почувствовал у себя под носом кофейную каплю (он нюхал табак) и, чтобы устранить ее, вынул из кармана платок и в это время успел невольно разглядеть фамилию Мицкевича.

— Вы, мой почтеннейший Михаил Матвеевич, какой имеете чин?..

— Коллежский асессор, ваше превосходительство.

— Мммммм… коллежский асессор! В таких молодых летах и уже штаб-офицер! Вот что значит университетское образование!

Козубский молчит, как воды в рот набравший, и предчувствует уже что-то недоброе.

— Ну, конечно, мой почтеннейший, вы на этом не остановитесь. С вашим образованием, с вашими способностями вы пойдете далее и далее; лет через пять-шесть будете советником, а там и вице-губернатором… и, конечно, достигнете и губернаторства!.. Ну а губернатор, мой почтеннейший, должен поддерживать связи и часто ездить в Петербург… И вот в одну из ваших туда поездок, перед въездом в Петербург, на заставе останавливают ваш экипаж, и высокий, седой гренадер подходит к окну вашей кареты и говорит: «Пожалуйте, ваше превосходительство, ваш вид для прописки»… Вы выглядываете из окошка, всматриваетесь в гренадера и невольно восклицаете: «Фабр! Это ты? Как сюда попал?» — «Неправильно и противозаконно подписал подорожную и за то разжалован в солдаты…» — Так как же ты, такой-сякой… смел подводить меня под ответственность?! Вон!!

Козубский убежал, не слыша под собой ног, и сейчас же рассказал обо всем Мицкевичу. Тот поехал к Фабру, объяснил ему, как было дело, и тут же получил просимую подорожную, а Козубский долгое время боялся показаться на глаза к Фабру.

В разгар военных действий в Крыму в Екатеринослав начали присылать большими массами раненых русских воинов. Во многих из обывательских домов были отведены помещения под лазареты. Один из богатейших домов, хорошо отделанный и роскошно убранный внутри, который служил только под отвод для квартир знатных посетителей города, в конце концов тоже был предназначен под лазарет для больных и раненых. Владелец дома, купец Белявский, идет к Фабру и просит его об освобождении своего дома от лазаретного помещения.

— Не могу, мой почтеннейший Белявский, ведь это последствия войны, мы все должны успокаивать раненых, да к тому же это распоряжение главнокомандующего… Вы понимаете, глав-но-ко-ман-дующего, — растягивает Фабр. — Главнокомандующий повелел!.. Что значит перед ним несчастный Фабр?! Главнокомандующий дунет… фьють… и нет Фабра, и не будет Фабра!.. Ведь что такое Фабр перед главнокомандующим?.. Ведь вот что, — показывает ему два пальца, сложенные в виде нуля, — вы понимаете, что это такое, мой почтеннейший Белявский?..

— Бублик, ваше превосходительство!

— Сам ты бублик, — закричал Фабр, убедившись, что богатый коммерсант уже хлопнул порядочно, — убирайся вон!!

Фабр имел обыкновение принимать всех просителей не в приемной, а у себя в кабинете. Вот однажды, уже не в первый раз, явилась к нему с какою-то просьбой одна молодая дама. Фабр, не находя возможным удовлетворить почему-то просьбы этой просительницы, все время ей отказывал в ее ходатайстве.

— Я вас убедительнейше прошу, ваше превосходительство! — настаивала дама.

— Не могу, сударыня, не могу! — отказывал Фабр.

— Ваше превосходительство, что для вас значит, исполните мою просьбу!..

— Не могу, сударыня, я уже сказал, что не могу!

— Ну, так я вам приказываю. Подпишите вот здесь ваше разрешение (вынимая и показывая ему заранее заготовленную бумагу) — сейчас же, а не то… иначе я… закричу и расскажу всем, что вы склоняли меня на преступную связь!.. — причем она мгновенно растрепала свою прическу и расстегнула корсаж своего платья.

Увидев это, Фабр, при всем своем уме, пришел в тупик и, убоявшись скандала, который действительно мог произойти, тем более что он жил в разводе со своей женой, не говоря ни слова, подписал свое разрешение. Но с тех пор, как рассказывали, перестал уже принимать в кабинете не только дам, но и малознакомых мужчин. Но будет о Фабре.

В конце января, уже 1860 г., мне дали командировку, и на этот раз очень приятную, — в Севастополь и Ялту. Эта поездка представлялась настолько интересной, что и жена захотела прокатиться вместе со мною. Мы посетили многие места южного берега…

В марте месяце 1860 г. я был приятно удивлен совершенно неожиданным официальным извещением о переводе меня в Екатеринослав на должность губернского архитектора.

Проведя пасхальную неделю в отдыхе, я с Фоминой начал усиленно собираться в дальний путь-дорогу со всем семейством, т. е. к переселению в Екатеринослав. Но в этот раз сборы были не столь затруднительны, как два года назад, при переезде из Елисаветграда в Симферополь, и не так суетливы — мы уже привыкли к переездам. Начать с того, что карета была снова готова служить нам. Мою повозку или паклет оставил за собою батюшка, уплатив мне за нее деньги. Часть мебели пришлось продать, а часть вместе с сундуками и проч. пожитками отправить на отдельной подводе.

Наконец, настал и день выезда, т. е. 24 апреля. К 8 часам утра карета была уже готова, запряженная шестериком лошадей. Мы уселись в свой рыдван и покинули Симферополь в 9-м часу утра.