Гевара по прозвищу Че

На встрече присутствовали майор Роландо Кубела, Тони Сантьяго, Фауре Чомон и Монго Гонсалес. Че написал приветствие: «Прибыв в Сьерра-дель-Эскамбрей... мы, бойцы Движения 26 июля, выражаем главному штабу Директората свою искреннюю благодарность за этот братский прием».

Вскоре они перешли к объединению движения. Директорат заявил, что давно готов к совместным действиям — но не со Вторым фронтом, деятели которого, как они утверждали, «говорили и вели себя точь-в-точь как бандиты», — и что они понимают, насколько Че, впервые прибывшего в Эскамбрей, должны беспокоить напряженные отношения между местными силами.

Совсем недавний раскол между Директоратом и Вторым фронтом — он датировался августом текущего года — крайне усиливал напряженность. Фауре, с которым Че мимоходом познакомился в Мексике, во время встречи Эчеверрии с Фиделем Кастро, утверждал, что Элой Гутьеррес, лидер Второго фронта, продался закосневшим политиканам, за спиной которых, судя по всему, стоят США. Че держался до последнего и настаивал на необходимости любой ценой объединить все силы, желающие с оружием в руках сражаться против диктатуры. Фауре вспоминал такой разговор:

«— Мы не объединимся ни с кем, кто готов опуститься до бандитизма, — говорил я.

Че окинул меня проницательным взглядом. Я знал, о чем он думает, и объяснил:

— Я говорю не как сектант. Ты прибыл сюда, чтобы объединить нас, но я должен предупредить. Тогда Че предложил:

— Давай выработаем с тобой совместный план, и я начну сепаратные переговоры с Гутьерресом».

Сохранилась фотография: встреча Че и Рамиро Вальдеса с руководителями Директората (Кубелой, Фауре, Кастельо и Рене Родригесом). Че и Рамиро одеты в рубашки, расстегнутые до пупа. На голове Че, вместо обычного берета, кепи с маленьким козырьком, которое с трудом держится на его длинных волосах; он курит огромную сигару. На лицах, в соответствии с важностью встречи, написано выражение наивысшей серьезности.

На этой встрече Че познакомился с человеком, с которым ему предстояло часто иметь дело в будущем. Это был капитан Директората Виктор Дреке, чернокожий человек с проницательным взглядом, двадцати семи лет от роду. Перед самым появлением колонны Че Директорат предпринял диверсию, в ходе которой Дреке был тяжело ранен и чудом остался жив. Дреке вспоминал:

«Когда Че в 1958 году прибыл в Эскамбрей, он был поистине живой легендой. Я был ранен, и меня доставили к месту встречи. Фауре представил всех нас и сказал майору Геваре, что я был ранен в ходе нападения на Пласетас. Че осмотрел меня как врач. Кастельо, наш доктор, объяснил ему характер ранений. Мы поговорили о выстреле, который чуть не убил меня. У нас был маленький кабинет с пишущей машинкой, и Че очень застенчиво попросил нас предоставить ее ему. Он был командующим Революции в Лас-Вильясе, но на все просил разрешения...»

Хотя Че, по-видимому, отчетливо представлял себе путь к объединению, ему, похоже, было очень легко в этой группе бойцов. Она сформировалась из революционного студенчества, и в ней, казалось, не было места двуличности. Гевара предпочел устроить лагерь на территории Директората, а не на востоке, который' контролировал Второй фронт. И колонна переместилась в Местечко под названием Гавильянос.

Бойцы все еще носили сувениры от прорыва в глубь острова — прежде всего незалеченные раны и язвы на ногах.

Какой-то кампесино встретил Че на дороге. Командир повстанцев ехал верхом, крест-накрест опоясанный патронными лентами, а впереди бежала вислоухая собака. Когда этот пес успел привязаться к нему? Его звали Мигелито, и он тоже вошел в историю: на одной из фотографий пес лежит в гамаке перед крестьянским домом.

На той же неделе Че имел нелицеприятную беседу с Энрике Ольтуски, координатором Д26 в Лас-Вильясе. Атмосфера встречи была очень далека от дружеской. Че сказал прямо: «Мне не кажется, что вы хорошо поработали в Эскамбрее». Ольтуски ответил, что Второй фронт в поисках союза с наиболее влиятельными силами ушел далеко в сторону от Директората. Когда Второй фронт только формировался, было, в частности, достигнуто соглашение, в котором говорилось, что его члены согласны признать Фиделя общенациональным лидером, а Д26 в Лас-Вильясе займет подчиненное положение по отношению ко Второму фронту. Но в итоге люди Второго фронта перестали вообще считаться с Бор-доном. Они форменным образом воровали поставки Движения 26 июля, предназначенные Директорату и местным организациям Д26, оставляя снабженцев просто-напросто с пустыми карманами.

Че сообщил Ольтуски, что Гутьеррес Менойо отказался от встречи. (Че послал к нему Тамайо с предложением побеседовать и предупредил при этом своего посланца: «Тамайо, нам, похоже, придется сражаться не только с армией, но и со Вторым фронтом. Говори все, что придет на ум, не позволяй им сбить себя с толку». Гутьеррес отказался от встречи и сказал, что даже если Че прибудет к нему собственной персоной, он не получит иного приема.

Беседа с Ольтуски коснулась аграрной реформы и желательности избежать на первых порах прямого столкновения с интересами США. «И хотя я считал себя совершенно бескомпромиссным в подходе к обеим проблемам, его подход был куда жестче моего, и заходил он дальше», — вспоминал Ольтуски. Этот последний был одним из авторов аграрной программы Д26, которая казалась Че умеренной. В ней предусматривалось тяжелое налогообложение крупных землевладений, продажа участков и предоставление ссуд мелким фермерам. Че пришел в ярость; его аргумент в споре выражался словами Сапаты': «Земля для тех, кто на ней работает».

«— Но, Че, нам следует проявлять большую осторожность в этих вопросах, мы не можем поначалу высовываться, потому что янки сразу раздавят нас.

— Ты и впрямь деревенщина! Неужели ты считаешь, что мы сможем совершить революцию у американцев за спиной так, чтобы они этого не заметили? Революции должны быть явными с самого начала, чтобы каждый знал, что они из себя представляют; только так мы можем привлечь на свою сторону людей. Настоящую революцию нельзя замаскировать».

Беседа продолжалась всю ночь. Ольтуски, не доверявший коммунистам, видел в лагере Че Армандо Акосту и знал, что тот является членом НСП. Че, широко известный как независимый марксист, считал, что кубинские коммунисты были весьма умеренными в своих взглядах, что на самом деле они оппортунисты, уклоняющиеся от разрешения основной проблемы: борьбы с диктатурой Батисты, которой можно было противостоять только с оружием в руках. Беседа затянулась. Ночь была холодной; бойцы в лагере улеглись спать. У Ольтуски сложилось впечатление, что Че уделял больше внимания политическим, а не военным проблемам. Однако несмотря на разногласия, каждый из них нашел в споре достойного противника.

23 октября 1958 года в Гавильяносе Че написал Фиделю очередной рапорт. Еще через пару дней он решил открыть боевые действия против гарнизонов, размещенных в горных районах. Тогда же состоялась бурная встреча с одним из командиров Второго фронта по имени Пенья,

«который получил известность в округе своим пристрастием к охоте за крестьянскими коровами. Он категорически запретил нам атаковать Гуинья-де-Миранду, так как этот город находился в его зоне действий; когда мы принялись доказывать, что зона действий общая, что у нас больше оружия и оно лучше, он ответил лишь, что против нашей базуки у него есть 200 винтовок и что 200 винтовок могут пробить такую же дыру, как и базука. Было сказано, что Второй фронт наметил Гуинья-де-Миранду как объект нападения и мы не можем ее атаковать. Естественно, мы не обратили на это никакого внимания, но поняли, что у нас здесь есть несколько опасных «союзников».

Некоторые свидетели изображали встречу еще более враждебной, чем говорилось в отчете Че. В одном из моментов разговора Пенья сказал Че: «Я со своими четырьмя сотнями винтовок могу сделать больше, чем ты со своей базукой, всеми своими интервентами и их мудями, вместе взятыми». Он, похоже, хотел вывести Че из себя. Они говорили, сидя на покрытом птичьим по метом полу лачуги. Наконец Че поднялся и положил свою «М-1» на пол: «Пойми, Пенья, тот день, когда я буду вынужден обратить оружие против своих товарищей, станет последним днем моей борьбы, — и закончил: — Если вы за пять дней не возьмете Гуинья-де-Миранду, то мы возьмем ее сами».