Агент Зигзаг. Подлинная военная история Эдди Чапмена, любовника, предателя, героя и шпиона

Добравшись до небольшой фермы, он решился попробовать еще раз. На сей раз прием оказался несколько более душевным. Он позвонил в ближайший полицейский участок, дозвонившись до ночного дежурного, который с утомительной тщательностью стал задавать ему стандартные вопросы: имя, место рождения, дата рождения, женат или холост…

Раздраженный Чапмен резко приказал полисмену найти начальника полиции и сообщить о приземлении британского двойного агента. «Не говорите глупости, — ответил полицейский на другом конце провода. — Ложитесь спать».

Чапмен, разозлившись, заорал: «То же самое мне сказали и в прошлый раз! Позвоните в полицейский участок в Уисбеке. Они должны меня помнить».

В конечном итоге сонного Ронни Рида поднял с постели телефонный звонок. «Это Эдди, — сказал знакомый высокий голос. — Я вернулся, и с новым заданием».

Два часа спустя Чапмен вновь был в «лагере 020» и смотрел на свое отражение в сверкающем монокле Оловянного Глаза Стефенса. Двумя неделями ранее «наиболее секретные источники» перехватили радиограмму из Парижа в Берлин, подписанную фон Грёнингом, интересующимся, «возможна ли операция». В подразделении В1А встревожились: если фон Грёнинг вернулся к работе, Зигзаг вполне может вновь переметнуться на сторону противника. Агент, работавший в Париже, докладывал, что видел в «Лютеции» британца, похожего по описанию на Чапмена, — «скользкий тип, настоящий авантюрист».

И вот этот мошенник, к большому удовольствию Стефенса, сидел перед ним и с беспримерным самодовольством рассказывал о своем почти чудесном спасении, описывал, как «отлично проводил время» в оккупированной Норвегии. «Мужественный и брутальный, Чапмен сумел удовлетворить своих не менее брутальных немецких шефов, — писал Стефенс. — Он прошел через бог знает какие проверки. Он мог перепить самого горького пьяницу в компании немцев и вести столь же разгульный образ жизни, какой вели они все».

После часа беседы Эдди почувствовал себя «уставшим гораздо сильнее, чем требуется для проведения содержательного допроса», хотя даже по беглому опросу стало ясно, что «он обладает огромным объемом разведывательной информации высочайшей ценности». Чапмена уложили в постель в тихом доме на Хилл-стрит, в районе Мэйфер, и он, измученный, провалился в сон. Но Стефенс не спал — он писал и размышлял. Оловянный Глаз был, возможно, наименее сентиментальным офицером во всей секретной службе, а Чапмен к тому же принадлежал сразу к трем категориям людей, сильнее всего им презираемым: шпион, мошенник, аморальный тип. Но этот странный человек произвел на него впечатление и даже тронул его: «Более всего во всей этой истории поражает мужество Чапмена. Есть в ней и кое-что еще: ведь Чапмену удалось выстоять перед германским следствием, обладающим практически неограниченными ресурсами. Он оказал и, вероятно, еще окажет стране неоценимые услуги. За это Чапмен заслужил благодарность от своей родины и прощение за свои преступления». Всем офицерам МИ-5, связанным с делом Зигзага, было отдано распоряжение «относиться к Зигзагу как к вернувшемуся другу, которому мы многим обязаны и который ни в коем случае не находится под подозрением или наблюдением».

На следующее утро Чапмена отвезли в Клуб армии и флота, где он за обильным завтраком встретился с Таром Робертсоном и Ронни Ридом. Встреча получилась дружеской и сердечной. Рид был особенно рад встретиться со своим другом, который «вернулся благополучно и вновь рычал, словно лев». Во второй раз за два года Чапмен подробно рассказывал британским разведчикам о своих приключениях. Однако сейчас это уже не был бессвязный поток наполовину забытых фактов, как после его прибытия с виллы Бретоньер. Нет, это был детальный, точный, практически поминутно описывающий события доклад квалифицированного агента. Зигзаг предъявил непроявленную пленку с фотографиями старших офицеров абвера и клочок рисовой бумаги, на которой он записал кодовое слово, используемое в Осло для радиопереговоров, — ПРЕССЕМОТТАГЕЛСЕТРОНХЕЙМСВЕЙЕН, а также используемые радиочастоты. Он подробно описывал людей, с которыми встречался, увиденные места, важные военные объекты, которые он счел потенциальными целями для бомбардировок. Его описания были настолько же точными и подробными, насколько запутанным и несовершенным был его первый доклад. Он дал детальное описание немецких оккупационных сил: расположение штаб-квартир СС, люфтваффе и абвера в Осло, места базирования танков, центр связи с подводными лодками, базы снабжения авиационных соединений, верфи, опознавательные знаки германских военных частей и зенитные батареи. Кроме того, он по памяти набросал карту поместья Квислинга на полуострове Бигдей, попутно рассказав, как он «специально причалил рядом с ним, катаясь на яхте».

После завтрака Чапмена осмотрел доктор Гарольд Дирден, штатный психиатр «лагеря 020», который объявил, что «психически он вполне здоров, хотя физически измотан». Поначалу слушатели полагали, что Чапмен несколько приукрашивает правду, однако по ходу его рассказа их скептицизм постепенно испарялся. «Все положительно свидетельствует о его полной невиновности, — писал Стефенс. — Если бы он рассказал немцам хотя бы малую часть правды о том, что происходило с ним в Британии в его предыдущий визит, они явно не оставили бы его на свободе, тем более не выплачивали бы ему в награду огромные суммы и уж точно не послали бы его сюда вновь».

Было не сложно проверить, говорит ли Чапмен всю правду. В МИ-5 знали, что он занимался подготовкой Бьорнссона и Юлиуссона, однако сам Чапмен не имел ни малейшего понятия о поимке двух незадачливых исландских шпионов. Если он сам, добровольно расскажет об исландцах, это будет, как писал Стефенс, «доказательством его абсолютной честности». Именно так и поступил Чапмен: он подробно рассказал об исландских агентах, дал их полное описание и поведал об их подготовке. Его рассказ в точности совпадал с тем, что уже знали сотрудники «лагеря 020». «Думаю, это полностью доказывает, что Чапмен ведет честную игру», — указывал Стефенс. Чапмен был искренен; даже средства для совершения самоубийства, выданные ему, были подлинными, — пилюли с цианистым калием, выпущенные парижской компанией Laroche, и цианид в жидкой форме. «Эти средства перестанут представлять опасность лишь после того, как вылить их в канализацию и хорошенько продезинфицировать слив», — заключил научный департамент МИ-5.

Еще одним доказательством откровенности Чапмена стало его сообщение, что камера «лейка» и 1000 фунтов из выданных ему средств предназначались для другого германского агента в Британии, «человека, которого они считают одним из наиболее ценных своих шпионов, действующих в этой стране». Британские шефы Чапмена не пожалели сил, чтобы убедиться: он действительно не знает, как зовут этого агента. Однако МИ-5 оно было знакомо: его звали Брут.

Роман Гарби-Чернявски, он же Арманд Валенты, был поляком, пилотом истребителя, потом сражался в одной из тайных подпольных групп во Франции, пока в 1941 году не попал в руки к немцам. После того как Роман провел восемь месяцев в тюрьме, нацисты, убежденные, что сумели завербовать его, организовали для него побег, направив в Британию для создания там польской «пятой колонны». Однако в Британии Гарби-Чернявски сдался властям и теперь успешно работал как двойной агент Брут.

Немецкие шефы Гарби-Чернявски долгое время обещали помочь ему деньгами и снабдить более совершенной фототехникой. Незадолго до прибытия Чапмена в Британию «наиболее секретные источники» перехватили радиограмму абвера, отправленную из Парижа в Висбаден, в которой говорилось, что Фрицу выданы деньги и «лейка» для передачи Губерту — это было кодовое имя, которым немцы называли Брута. Объявив, что он, помимо прочего, выполняет еще и работу курьера, Чапмен лишь подтвердил уже известную МИ-5 информацию.

Это было еще одно доказательство честности Чапмена. Однако передача оборудования, привезенного Зигзагом Бруту, была дополнительной головной болью. Для этого требовалось создать и координировать не один, а целых два потока дезинформации, при этом два агента больше не смогут действовать независимо друг от друга. «Зигзагу будут даны инструкции, которым он должен будет следовать и которые свяжут его с Брутом. Нам не нравится идея сводить этих двух агентов, однако, похоже, этого не удастся избежать».