Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже

Футбол для очень многих — пробный камень спра­ведливости. Все жаждут красивой, победной игры. Не меньше, если не больше, хотят, чтобы все на поле шло по чести, по-человечески.

Справедливость во всем. В игре и в счете. В коррек­тности и хороших манерах. В воодушевлении и трате сил. В судействе, конечно. Ничто не остается незаме­ченным, ни жест, ни гримаса, ни доброе, ни злое, на все — отклик. За мячом ли, за футболистами ли мы ведем наблюдение? Вернее сказать — за людьми, иг­рающими в футбол.

Играли в Лужниках сборные СССР и Исландии. Отборочный матч к испанскому чемпионату мира. Я сидел в служебной ложе в окружении спортивных служащих. Мне предстояло писать отчет.

Матч для наших футболистов складывался легко, они победили 5:0. Но один из мячей был забит из положения вне игры. Обычно не торопишься с опреде­лением этого деликатного положения, тем более сидя на трибуне, без телевизионного повтора, — уж очень эта ситуация беглая. А тут более чем очевидная: наш игрок задержался, остался позади всех и вдруг в его сторону отбили мяч. Он помчался к воротам один и забил. «Офсайд же!» — невольно вырвалось. Сиде­вший рядом мало знакомый мне человек подтвердил: «Точно! — и тут же высокомерно бросил:— Все равно вы об этом не напишете!» Я написал. Не ставлю себе это в особую заслугу, тем более что счет был и без того внушительный.

Навестил меня в редакции Михаил Иосифович Якушин.

— А мне будет позволено отметить в отчете, если я увижу, что гол из офсайда? — как всегда, полусерьез­но, полушутя спросил он.

— Я написал правильно?

— Сто процентов.

— Вот вы сами и ответили.

— Н-да? Вы уверены? Так-так...

Ничего словно бы не приключилось, а заметили.

Легче всего поспешить с приговором в пользу «сво­их». Репортер знает, что ничем не рискует: ему про­стят, он же радел за родную команду.

Ну хорошо, половина читателей либо слушателей по привычке доверять авторитетам либо по незнанию поверит. А как быть с другой половиной, состоящей из тех, кто разбирается в правилах, умеет смотреть? Лег­ко потерять доверие либо у одних, либо у других.

Мне доводилось читать письма «разлучальные»: «После этой статьи я выхожу из числа читателей ва­шего еженедельника». Не важно, кто был прав и кто не прав: сама такая вероятность существует и не помнить о ней нельзя.

Так что и на нашей наезженной дороге, где вер­стовыми столбами стоят текущие события, где, кажет­ся, только и надо их «отражать», мы каждодневно держим проверку. Может быть, с репортера довольно испытаний?

Но нет, чем больше имеешь дело с футболом, тем чаще примеряешь его к самому себе.

С некоторых пор я стал делить то, что видел на стадионе, на «сыгранное» и «получившееся».

В старину болельщики сопровождали голы истош­ным «Тама!». Сгинул дикий клич, а след остался. Он в том, что, каким бы манером мяч ни пересек белую линию ворот, — ликуй душа! Пусть роковым движени­ем срежет мяч в свои ворота свой игрок. Пусть фор­вард выскользнет к мячу, беспечно откинутому врата­рю разиней защитником. Пусть мяч проползет под животом кособоко свалившегося вратаря. Пусть в тол­кучке мяч рикошетом отпрыгнет на ногу форварда. Пусть все на поле уверены, что офсайд, да и мы на трибунах это видим, а удар нанесен, и судья протянул руку к центру. Все считается. Только все это — «Та­ма!». Потому что было не сыграно, а получилось.

Принято говорить о победителях: «Заставили про­тивника ошибаться». Практически это верно. Но все же, видя глупые, нелепые просчеты побежденных, не­вольно начинаешь их жалеть, испытываешь нелов­кость и думаешь, насколько было бы лучше, если бы победители забили свои голы по всем правилам искус­ства. Немудреную простоту футбольных цифр хочется рисовать в воображении «простотой классики».

На чемпионате мира в Мексике в 1986 году мы увидели немало первоклассных голов. Два получили бы право экспонироваться в футбольном Лувре, если бы такой существовал. (На «Ацтеке» в Мехико мемо­риальной доской отметили гол Негрете.) Гол арген­тинца Марадоны, когда он во вдохновенном порыве обыграл нескольких англичан, включая вратаря, и мяг­ко закинул мяч в сетку. И гол мексиканца Негрете в ворота сборной Болгарии, забитый даже не в прыж­ке, а в балетном антраша, ногой. Самые отъявленные зануды смолчали, не дерзнули пуститься в поиски ошибочек у противников, которые помогли Марадоне и Негрете. Совершенство предстало перед всем миром в идеальном облике. Ловлю себя на том, что не помню, с каким счетом закончился матч Мексика — Болгария, и не хочу заглядывать в справочник, хотя он рядом, на полке. Гол Негрете впечатался в память, и этого больше чем достаточно — футбол разбогател на этот гол. Как и на гол Марадоны. «Тама!» не выкрикнешь — подавишься, варварский клич встанет поперек горла. Пусть Марадона и Негрете никогда не повторят своих, ставших знаменитыми, голов. Но то, что они сотворили, — это сыграно! Однажды и на­всегда.

Шедевры существуют напоказ, дают нам представ­ление, на что способны слитые воедино дух и движе­ние. Немало надо посмотреть футбола, чтобы такого дождаться. Но сыгранное ловко, умело, обдуманно встречается. Не обязательно сам гол, а все, что ему предшествовало: замысел, розыгрыш с участием не­скольких игроков. Увидеть это и надеешься, отправля­ясь на стадион. Победе, явившейся наградой за «сыг­ранное», я отдаю предпочтение перед победой, кото­рая «получилась». Счет может быть один и тот же, а впечатление — небо и земля.

В свои первоначальные годы победы с так называ­емым крупным счетом я мог смаковать бесконечно, каждый из шести или семи голов хотелось подольше подержать в памяти.

Потом, когда стал журналистом, явился вечер, и я застал себя за тем, что после трех мячей в одни ворота потянуло заговорить с рядом сидевшими, и не о футболе, а о чем-то постороннем. Мы весело бол­тали, совесть нас не мучила: игра «сделана», доигрыва­ние не заслуживало внимания.

Разгром не что иное, как авария, крушение, злой рок, он точнее характеризует ему подвергшихся, чем торжествующих. В таком матче легко найти минуту, после которой сопротивление прекращено, остались бегство и преследование. Каждые десять минут — гол, а трибуны не взрываются, гуляет смешок, ждали дра­му с переживаниями, вместо нее комедия с развязкой, известной задолго до конца. И не отзовешься: «Вот это игра!», скорее «Ну и ну!» Не тешат меня разгромы, нет им веры. Да и писать о них неинтересно.

Давно, в 1948 году, сошлись в кубковом полуфина­ле московские ЦДКА и «Динамо». Ничего выше их встреч в те годы не существовало. Стадион перепол­нен. Шел четвертый сезон противостояния этих клубов, каждый знал цену себе и противнику. Матч разыг­рывался под знаком глубокого уважения: напряженно и умно, осмотрительно и с достоинством. Забить ник- то не смог, несмотря на дополнительные полчаса. Ску­чно от этого не стало, зрители сидели тихо, терпеливо, понимая, что перед ними команды, исключившие воз­можность малейших оплошностей и нечаянностей.

На завтра — продолжение. И снова замерший во внимании стадион. Кому же в конце концов удастся решающий эпизод? И тут в ворота «Динамо» — пе­нальти. Демин забил. Тем все и разрешилось.

Уходил я со стадиона глубоко разочарованным. Не помню, за что был назначен пенальти, не в том суть. Не такого исхода ждал: для этого матча он выглядел простоватым, если не глупым.

С тех пор матчи, в которых победу приносит пе­нальти, я числю в отдельном ряду. Не скажу, что во второсортном, просто в отдельном.

Смазанным остается впечатление, когда футболи­ста удаляют с поля. Игра после этого начинает припа­дать на одну ногу. В 1955 году в финале Кубка играли те же ЦДКА и «Динамо». Во втором тайме при счете 2:1 в пользу армейцев судья Николай Латышев удалил с поля вратаря динамовцев Льва Яшина (скандал в благородном семействе!). Замены не разрешались, и в ворота встал, натянув перчатки, полузащитник Байков. Многие на стадионе немедленно приняли сто­рону «Динамо», овациями сопровождали любую удачу Байкова. Игра превратилась в недоразумение. Запом­нилась не победа армейцев, а то, что Байкову не забили.