Вот осень усталая — смерти предтеча.
Пусть будет еще запоздалая встреча,
Но бледным холодным последним огнем
Мы милую юность уже не вернем.
О наших улыбках, о нашей печали
С тобой мы упорно и долго молчали;
Но звездам и астрам и морю сейчас
Имеем мы право поведать о нас.
И астры нам скажут: «не надо разрыва,
Сумейте вы встретить и осень красиво!»
«Любимая», шепчут мне губы твои,
«Мы оба достойны последней любви…»
Пока еще веришь, пока еще молод,
Легко переносишь и голод и холод;
Но к старости станешь совсем не такой,
Полюбишь ты кресло, камин и покой.
И будешь потом вспоминать вечерами
О прошлой любовной мучительной драм?
Десяток болезней… лекарства… кровать…
И все вспоминать… вспоминать…вспоминать…
Глядеть в одну точку, и, брови нахмурив,
Продумать прошедшие грозы и бури.
Послушай, что если с тобой мы вдвоем
Всю долгую пеструю жизнь проживем?
Пусть даже мы разными будем вначале
Сравняют нас общие наши печали.
Возлюбленный, брат мой, защитник и друг,
Не надо нам даже коротких разлук.
А вот, когда смерть затрепещет над нами,
Из мрака, из ветра взмахнувши крылами, —
Приникнешь ко мне ты седой головой
И скажешь: «не плохо мы жили с тобой»
Для всех неизбежен приход этой Дамы!
Обнимем покрепче друг друга тогда мы…
Из снежных холодных невянущих роз
Букет принесет нам могильщик-мороз.
1930 г.
Мою любовь, мои печали
И молодость мою и грех, —
Я помню, скрытная вначале,
Угрюмо прятала от всех.
Гонимая постылым роком
Из той страны, где смех затих,
Шла мимо всех дверей и окон
И не заглядывала в них.
Жила одна я, меж чужими…
Зачем? Да просто, чтобы жить.
Любимое, когда-то имя
Скорей хотела позабыть,
Не разлюбила имя это,
Ни той страны, где смеха нет
И стала женщина — поэтом,
Певцом героев и побед.
Безмерна в мире Божья милость,
Земная злоба горяча!
У жизни днем я петь училась,
У смерти — плакать по ночам.
1930 г.
Какие пасмурные дни,
Какие тусклые закаты…
Но я ни в чем невиновата,
Не виноваты и они.
В грехе несовершенном брата
Нечаянно не обвини…
Не проклинай судьбу свою
И нищету, и жизнь собачью.
Мне тяжело, но я не плачу,
Но я не плачу, а пою!
И жизнь — сплошную неудачу
Благословляю и люблю.
Взгляну без слез в лицо обману
И никого не прокляну.
И звать на помощь сатану
В тоскливой злобе я не стану.
Мечта, не уходи в туманы,
Не оставляй меня одну!
1931 г.
Мечта идет — святая весть,
Навстречу ей — раскрыв объятья!
Но… человеку надо — есть,
Но человеку надо платье
И нужен кров над головой.
И меркнет жизнь… и мир не твой.
Какая смертная тоска,
Как этот мир неинтересен.
Ведь без насущного куска
Не до любви и не до песен!
У нищих нет цветов весной…
Им не угнаться за мечтой.
Цветенье есть у красоты,
У старости — воспоминанья;
Нет ничего у нищеты.
В котомке нищенской — страданье,
В душе — бездомная печаль…
Для них навек закрыта даль.
За ропот, Господи, прости
И не наказывай поэта.
В полночном мраке нет пути
И даже в песне нет просвета…
Нет силы, крепнуть и расти…
За ропот, Господи, прости!
1931 г.
Не солнце сверкающей люстрой
Над сумраком жизни зажглось,
То грозные очи Искусства
Прожгли мою душу насквозь.
«Не бойся», сказало мне Время,
«У Вечности много часов;
Но Вечности крылья над теми,
Кто жизнью платить ей готов.
Живая, горячая плата —
Вечерняя жертва — тоске.
Пусть влажные руки Пилата
К твоей прикоснутся руке».
За грозные очи Искусства,
За вечность живущую в нем,
За искренность мысли и чувства —
По капле мы жизнь отдаем.
И гордые нашей расплатой,
(Судьбой нам святыня дана!)
Картиной, поэмой, сонатой
Мы славим свои имена,
Пусть тучи над миром нависли,
Пусть солнце погасло над ним,
Мы молнией творческой мысли
Безлунную полночь пронзим!
Кто песнями душу тревожил,
Кто музыкой мир покорил,
Тот вдвое и втрое дороже
За творческий взлет заплатил.
Кто больше выматывал нервы,
Горел и стремился и рос,—
Тот Вечности лучший и первый
Бесценный подарок принес.
Хочу и молю и мечтаю,
Чтоб голос мой звонко запел!
Я буду платить, не считая,
И… славить свой горький удел.
За грозные очи Искусства,
За Вечность, живущую в нем,
За искренность мысли и чувства
По капле мы кровь отдаем!
1930 г.
