Льюис Кэрролл
Льюис Кэрролл читать книгу онлайн
Может показаться, что у этой книги два героя. Один — выпускник Оксфорда, благочестивый священнослужитель, педант, читавший проповеди и скучные лекции по математике, увлекавшийся фотографией, в качестве куратора Клуба колледжа занимавшийся пополнением винного погреба и следивший за качеством блюд, разработавший методику расчета рейтинга игроков в теннис и думавший об оптимизации парламентских выборов. Другой — мастер парадоксов, изобретательный и веселый рассказчик, искренне любивший своих маленьких слушателей, один из самых известных авторов литературных сказок, возвращающий читателей в мир детства.
Как почтенный преподаватель математики Чарлз Латвидж Доджсон превратился в писателя Льюиса Кэрролла? Почему его единственное заграничное путешествие было совершено в Россию? На что он тратил немалые гонорары? Что для него значила девочка Алиса, ставшая героиней его сказочной дилогии? На эти вопросы отвечает книга Нины Демуровой, замечательной переводчицы, полвека назад открывшей русскоязычным читателям чудесную страну героев Кэрролла.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Поезд останавливался в Клину, где продавали множество расшитых сумочек и туфель, в Твери и в Любани, где путешественников ждал легкий — Лиддон назвал его «предварительным» — завтрак. В пути Лиддон разговорился с «дружелюбным русским», поведавшим ему о том, как он мечтает об объединении христианского мира. Он присутствовал на праздновании юбилея в Троице-Сергиевой лавре и очень сожалел, что английских гостей не было на угощении в трапезной.
Места у англичан были спальные, но, к несчастью, третий пассажир, оказавшийся с ними в купе («судя по всему, человек с положением», замечает Чарлз), был простужен и, несмотря на жару, возражал против открывания окна. В результате Чарлз как прирожденный англичанин «предпочел отдыху в духоте купе усталость и свежий воздух на площадке в конце вагона». Лишь в пять часов утра он вернулся в купе, где ему удалось час поспать.
И снова Петербург: гостиница Клее, которая оказалась переполненной; «Русский отель» (Hotel de Russie); визит к мистеру Мюру; посещение Исаакиевского собора, с высоты которого друзья любовались «видом этого величавого города»; безуспешные попытки связаться с различными людьми, в том числе с графом Дмитрием Андреевичем Толстым, тогдашним министром народного просвещения и обер-прокурором Святейшего синода; еда в ресторанах — то в «великолепном заведении Бореля» на Большой Морской, где за пять рублей им подали первоклассный обед с бутылкой бургундского, то в «Доменике» на Невском; катание на островах, «где обитают высшие классы — в прекрасных небольших особняках, вокруг которых разбиты очаровательные сады, откуда с приближением зимы каждый цветок придется убирать в помещение». Чарлз замечает, что избранный ими маршрут, видно, моден среди людей света, и сравнивает его с лондонским Рогген-Роу.
Граф Путятин, с которым Лиддон тщетно пытался встретиться ранее, приехал к нему с ответным визитом и, услышав, что друзья хотят осмотреть Эрмитаж, вызвался свезти их туда. Он показал им не только саму галерею, но и Зимний дворец, часовню, апартаменты, в которых останавливался принц Уэльский, когда в ноябре 1866 года приезжал в Петербург на бракосочетание своей невестки Дагмар с цесаревичем Александром, и прочие места, недоступные обычным посетителям. В Эрмитаже друзья уделили особое внимание произведениям Рембрандта и, конечно, русских художников, которые они не успели осмотреть в прошлый раз. Чарлз описывает полотна, поразившие его воображение:
«Там висят некоторые совершенно изумительные картины — гигантский “Моисей, освобождающий от змей в пустыне” Бруни [100], в котором, по приблизительным подсчетам, до 27 футов длины и 18 высоты; масштаб композиции и необыкновенное многообразие в выражении лиц толпы евреев — ужас, мольба, отчаяние — раненые и умирающие — делают это полотно эпическим. Перед глазами у меня так и стоит центральная фигура на переднем плане — цветущий мужчина в смертных корчах, члены которого обвили блестящие кольца змея. Впрочем, возможно, самая поразительная из всех русских картин — это недавно купленный и еще не пронумерованный морской пейзаж: на нем изображена буря — на переднем плане видна мачта тонущего корабля с уцепившимися за нее людьми, — а позади к небу вздымаются огромные валы, яростный ветер срывает брызги с их гребней, а заходящее солнце пронизывает их бледным зеленоватым светом, создающим обманчивое впечатление, будто он проходит сквозь воду. Я видел подобные попытки в других картинах, но такого совершенства в исполнении мне не встречалось никогда».
Друзей ждала еще одна, последняя поездка — они получили приглашение посетить город-порт Кронштадт на острове Котлин от преподобного мистера МакСуинни, тамошнего английского капеллана. Он принял Лидцона и Доджсона очень любезно и даже озаботился оформлением для пропуска, благодаря чему они получили возможность осмотреть крепость. Чарлз записывает в дневнике: «Сначала он показал нам верфь и цейхгауз, и хотя времени для подробного осмотра у нас не было, всё же мы смогли составить очень недурное общее представление о размахе ведущихся здесь работ и об имеющихся на случай войны запасах, хранящихся в цейхгаузе (который нам любезно показал командующий офицер). Мы видели весьма редкий трофей: взятую у англичан пушку с канонерки “Гриф” (Vulture)». Этот отзвук недавней войны не помешал англичанам нанять лодку и пройти на веслах по гавани, а потом высадиться на берег, чтобы осмотреть строящуюся верфь. «Верфь эта колоссальных размеров, — читаем в дневнике Чарлза, — стены там кладут из прочных гранитных плит, внешняя сторона которых так гладка, словно их предназначают для украшения интерьера; одну такую плиту с неизбежными криками и суматохой как раз укладывали под наблюдением офицера. В целом вся стройка походит на муравейник: сотни работников суетятся в огромном котловане, со всех сторон непрестанно раздается звон молотов. Так, верно, выглядело строительство Пирамид. Насколько можно судить, верфь обойдется в 31/2 миллиона рублей».
В Компасной обсерватории их принял директор, капитан 2-го ранга Бенавенец, познакомивший их с ее работой. «Он изложил на весьма приблизительном английском, — пишет Чарлз, — теорию и практику своего дела; что до меня, то он мог бы свободно говорить на древнеславянском, ибо всё это совершенно выше моего разумения — и на прощание весьма любезно преподнес нам свои книги на ту же тему — увы, написанные по-русски». Лиддон записал, что они осмотрели не только торговую, но и главную гавань, «получив весьма неплохое представление о позиции и укрепленности отдельных фортов, образующих защитные заграждения, перегораживающие Финский залив».
Позже друзья поднялись на колокольню английской церкви, откуда открывался великолепный вид на весь остров. Отобедали они у мистера МакСуинни, которому пришлось их оставить, так как его пароход отходил раньше, чем пароход гостей. Тут-то и произошел забавный случай, описанный в дневнике Доджсона:
«В начале дня Лиддон оставил в доме мистера МакСуинни свое пальто; когда настало время и нам уезжать, мы сообразили, что должны его забрать у горничной, говорящей только по-русски, и так как я не взял с собой словаря, а в маленьком разговорнике слова “пальто” не было, мы оказались в трудном положении. Лиддон начал с того, что стал показывать ей на свой сюртук — он жестикулировал и даже приспустил сюртук с плеч. К нашему восторгу, она, казалось, его тотчас поняла — вышла из комнаты и через минуту вернулась… с большой одежной щеткой в руках. В ответ Лиддон предпринял более энергичную попытку — снял сюртук и, положив его к ее ногам, стал указывать вниз (давая понять, что предмет его вожделений находится в нижних областях дома), а потом заулыбался, демонстрируя радость и благодарность, с которыми он получит пальто, и надел сюртук. Снова простое, но выразительное лицо юной особы осветилось догадкой — на этот раз она отсутствовала гораздо дольше и, возвратившись с двумя подушками, стала, к нашему ужасу, стелить на диване постель — она не сомневалась, что именно об этом просит ее немой господин. Тут меня осенило, и я торопливо набросал рисунок: Лиддон в одном сюртуке берет из рук добродушного русского крестьянина второй сюртук, побольше. Язык иероглифов имел успех там, где все остальные попытки потерпели поражение, и мы возвратились в Петербург приниженные, с грустью сознавая, что наш культурный уровень опустился сейчас до древней Ниневии».
Последние дни перед отъездом, как обычно, прошли в суете и разнообразных занятиях: прощальные визиты, в том числе к Мюру; посещение храмов — Троицкого, Благовещенского Преображенского, армянской церкви; поход в банк, где Лиддон разменял последние циркулярные аккредитивы; покупка сувениров и вещей в дорогу; посещение сенатора и заместителя министра народного просвещения Ивана Давыдовича Делянова, который обещал Лиддону помочь ему материалами для статьи о Русской церкви (ее предполагалось напечатать в журнале «Христианская хроника» (Christian Remembrancer), однако издатель «Русского дневника» Лиддона отмечает, что статья в этом журнале так и не появилась).
