Полководцы и военачальники Великой Отечественной. (Выпуск 3)

И все это время его тянуло в армию. Стремление ото было уже не романтическим – он знал будни армейской жизни. В начале мая 1923 года мечта сбылась: комсомольское бюро получило путевку для направления лучшего комсомольца в военную школу. Желающих было много. Решено было послать Пересыпкина, как имевшего уже боевой опыт.

В военкомате предложили выбор: Военно-теоретическую авиационную школу в Петрограде либо Военно-политическую школу в Киеве. Пересыпкин выбрал первую. Однако медицинская комиссия в эту школу его не пропустила: обнаружились ярко выраженные признаки отравления ртутью. Под угрозой стало и направление в Военно-политическую школу. Настойчивые просьбы Пересыпкина сломили сомнения медиков.

Учился упорно и через год окончил школу с отличием. А это давало право выбора места службы. Выбрал 1-ю Запорожскую дивизию червонного казачества. Назначен был политбойцом. А это не должность. Политбоец – это рядовой. Его обязанность состояла в том, чтобы во всем быть образцом, примером для красноармейцев. Сначала был сапером, затем перевели в кавалерийское подразделение. А как там быть примером, если Пересыпкин до этого лишь только видел лошадей?

Тяжело было. Но что такое легко, Пересыпкин не знал с детства. Было и радостно: окружали его такие же, как и он, товарищи, не умевшие пасовать перед трудностями, учившиеся преодолевать их. И всех объединяли замечательные традиции червонного казачества, боевое братство, беспредельная преданность партии и народу, жгучая ненависть к классовым врагам.

Вскоре в судьбе Пересыпкина произошли важные события, по сути определившие его жизнь. В 1925 году он был принят в члены Коммунистической партии, а в октябре этого же года назначен политруком эскадрона. Оба эти события означали признание его политической зрелости и активности, а второе к тому же определило и жизненный путь – Иван Терентьевич стал профессиональным военным.

Став политработником, Пересыпкин твердо усвоил для себя правило: политработник должен уметь делать все, что делает боец, и знать то, что знает командир. А в кавалерии было так – хоть семь пядей у тебя во лбу, но если ты плохо сидишь на коне, не умеешь владеть шашкой и пикой, отлично стрелять из всех видов оружия, то и цена тебе малая: умей делать то, к чему призываешь на собраниях и митингах, словом, будь человеком слова и дела. Тогда и авторитет будет. Вскоре о Пересыпкине заговорили как об отличном кавалеристе. Но через некоторое время пришлось осваивать новое дело – Пересыпкин был назначен военным комиссаром отдельного эскадрона связи.

Однажды летом 1930 года Пересыпкина вызвал исполняющий обязанности командира дивизии П. К. Потапенко и объявил, что он назначен и командиром этого же отдельного дивизиона.

– И вот что, – Потапенко оглядел Пересыпкина, – учиться тебе надо, хлопец… Ты на нас, таких, как я, не смотри… Знаю: уважаете меня, а многие и подражают… А в чем подражать? Ну конем владею! Ну в атаку бойцов повести! Пожалуй, сейчас и дивизией командовать смогу. Так то сейчас, а через пять, десять лет?.. Все мы такие вот, как я, или честно должны уйти, или тормозом станем. Я ведь и матерюсь иной раз почему? Слов не хватает. А должно хватать…

Разговор запал в душу. Пересыпкин засел за книги. Учился упорно и много. И служил. Служба тоже многое брала. Вот тогда-то и начали вырабатываться у него качества, которые отличали его потом всегда: сосредоточенность, требовательность к себе, даже суровость. Конечно, многое, что «полагалось» ему по возрасту, прошло мимо. Но как все-таки он должен был напряженно учиться и какими обладать способностями, если через два года успешно сдал предварительные, а затем и вступительные экзамены и в октябре 1932 года поступил учиться в Военную электротехническую академию Красной Армии!

С дивизией прощался с грустью. Позже Иван Терентьевич писал: «Можно сказать, что в первой дивизии я получил путевку в большую жизнь. Там был принят в члены ВКП(б). Там сформировался как политработник, командир, самостоятельный человек».

Как дальше складывалась судьба Ивана Терентьевича, читатель знает.

1944 год был чрезвычайно напряженным для советских войск. Но и радостным: Красная Армия повсеместно вела наступательные операции.

Наступление! Слово это на войне всегда волнующее, вызывающее огромный подъем душевных сил. А за ним ратного труда, в том числе и для связистов, порой больше, чем в обороне. Наступательные операции следовали одна за другой, каждая обширнее, сложнее, все они отличались высокой мобильностью, искусными комбинациями взаимодействия родов войск.

Все это предъявляло к связи чрезвычайные требования. Но многое и облегчало выполнение этих требований. Войска связи были теперь во всеоружии опыта и техники. Они умели искусно «взаимодействовать», сочетая все виды связи – проводную, подвижную и радиосвязь.

От былой радиобоязни осталось лишь воспоминание. Подобно тому, как в небе происходили сражения авиации, а на земле – танков, артиллерийские дуэли, напряженнейшая борьба велась и в эфире. И если эту борьбу можно назвать войной в эфире, то и здесь противник утратил «стратегическую инициативу», она перешла к советским связистам.

Возросшая сложность боевых действий, а следовательно, и организации связи по-прежнему требовала от Пересыпкина напряженной работы в войсках – там, где готовились и осуществлялись крупные операции. Правда, характер этой работы во многом изменился. Если раньше значительное внимание ему приходилось уделять устранению недостатков, временами и опекать отдельных начальников связи, то теперь он мог еще больше сосредоточиваться на организации и руководстве связью, обеспечивавшей координацию действий фронтов, участвовавших в той или иной оперативно-стратегической операции.

20 февраля по указанию Ставки Пересыпкин с группой работников ГУСКА выехал в район Коростеня. Там находилось полевое управление Северо-Западного фронта, на базе которого создавался штаб 2-го Белорусского фронта. Нужно было помочь штабу фронта в организации связи. Из-за плохой погоды воспользоваться самолетом не разрешили. Выехали на автомобилях. Через два дня почти не отдыхавшие водители взмолились – устали. На ночлег остановились в какой-то деревушке, спать легли на пышной соломе, разостланной прямо на земляном полу хаты.