Романовы

В заключении Бирон держался с достоинством. Он опровергал обвинения в небрежном отношении к здоровью Анны Иоанновны и рассказывал, как «докучал, чтобы она клистир себе ставить допустила»; утверждал, что «до казённого ни в чём не касался»; требовал представить пострадавших от его «не-сытства» — надо сказать, что таковых следствие не нашло. Но приговор был предрешён: «бывший герцог» был приговорён к четвертованию. Казнь заменили ссылкой, Бирона лишили 120 имений с годовым доходом в 78 720 талеров и даже имени — было велено именовать его Бирингом. «Дело» герцога содержит огромный список его гардероба и домашней утвари — в «бывшем доме бывшего Бирона» зубочистки и даже ночной горшок были из чистого золота. В манифесте от 14 апреля 1741 года он представал демонической фигурой: Бог «восхотел было всю российскую нацию паки наказать... бывшим при дворе её императорского величества обер-камергером Бироном». Закончивший свою миссию злодей отправился в Сибирь под конвоем гвардейцев.

Новая «регентина» Анна Леопольдовна чувствовала себя при дворе неуютно: «Поступки её были откровенны и чистосердечны, и ничто не было для неё несноснее, как толь необходимое при дворе притворство и принуждение... — писал о ней Миних-младший. Правительница помиловала или облегчила участь многим сосланным по политическим обвинениям в прежнее царствование. Но к лету 1741 года она отошла отдел в связи с рождением дочери Екатерины. Формально она исполняла свои обязанности; но обычно просто утверждала предлагаемые ей решения резолюциями «Быть по сему» или «Тако». Её назначения не были продуманными; произвольные повышения нарушали сложившиеся традиции чинопроизводства; министры ссорились и интриговали — и проглядели новый дворцовый переворот.

Глава восьмая

«ВЕЛИКАЯ ПЕТРОВА ДЩЕРЬ»

Слава доброго правленья Разливалась всюду в свет. Все кричали с восхищенья, Что её мудрее нет.

Г. Р. Державин

Вечная невеста

Елизавета Петровна появилась на свет в подмосковном Коломенском в победном для русского оружия 1709 году, ещё до заключения официального брака между её родителями. Счастливый отец этим обстоятельством не смущался — от души баловал свою «четверную лапушку» и готовился сделать из «Ли-зетки» настоящую принцессу.

Её воспитанием занимались тётка-царевна Наталья Алексеевна и семья Меншикова. «Мамушек» и кормилиц сменили учителя-иностранцы и француз-танцмейстер. Живая девочка училась танцам, музыке; свободно говорила по-французски и по-немецки, понимала итальянский и шведский языки. В 1722 году тринадцатилетняя цесаревна (так стали именоваться дочери Петра I после принятия им императорского титула) была объявлена совершеннолетней. Анна и Елизавета должны были сыграть важную роль в заключении международных союзов и поддержании политического равновесия в Европе. Начались поиски достойных женихов для дочерей российского императора. Анну Пётр планировал выдать за герцога Голштинии; Елизавета постоянно была чьей-то потенциальной невестой — французского короля Людовика XV, принцев Карлоса Испанского, Морица Саксонского, Георга Английского, Карла Бранденбургского, но ни за одного из них так и не вышла: слишком быстро менялась внешнеполитическая конъюнктура, да и происхождение девушки смущало претендентов.

В короткое царствование супруги Петра I Елизавета с сестрой находилась при дворе матери. Очаровательная природная блондинка (хотя и красила волосы и брови в чёрный цвет) политикой не интересовалась, но читала неграмотной императрице государственные бумаги и даже подписывала вместо неё указы. Та ещё в феврале 1727 года заявляла, что престол принадлежит её дочерям — но скоро сдалась под нажимом Меншикова, сделав наследником внука первого императора — Петра II. Противники Меншикова генерал-полицмейстер Антон Девиер и член Верховного тайного совета Пётр Толстой пытались добиться того, чтобы императрица «короновать изволила при себе цесаревну Елисавет Петровну или Анну Петровну, или обеих вместе», но силы оказались неравны — престол занял одиннадцатилетний Пётр под присмотром Меншикова.

После смерти матери Елизавета согласно завещанию покойной должна была выйти замуж за любекского князя-епис-копа Карла Августа из голштинского дома. Однако жених в том же году скончался, а Меншиков отстранил цесаревну от участия в заседаниях Верховного тайного совета. Опала «полудержавного властелина» на короткое время сделала Елизавету некоронованной царицей двора её племянника.

Позднее поэт и министр Гавриил Державин воспел «царь-девицу»:

Очи светлы голубые,

Брови чёрные дугой,

Огнь — уста, власы — златые,

Грудь — как лебедь белизной.

Однако беспечная Елизавета слишком уж шокировала московское общество, по оценке французского резидента Манья-на, «весьма необычным поведением». Её роман с молодым генералом Александром Бутурлиным и прочие приключения, услужливо пересказанные Долгоруковыми Петру II, отдалили от неё венценосного племянника.

Теперь маленький двор Елизаветы ещё более шумно веселился. Цесаревна, как говорил её биограф в позапрошлом веке, удалилась «искать развлечений в безмятежной тиши подмосковных дворцовых сёл, предавшись там вполне влечениям своей страстной, пылкой, истинно русской натуры». Заезжала она и в Измайлово, но большую часть времени проводила в старинной Александровской слободе, находившейся в ведении её собственной Вотчинной канцелярии. Там близ церкви Рождества Христова и торговой площади стояли хоромы дочери Петра, в которых размещалась её свита: Мария Румянцева, Аграфена Салтыкова, врач Арман Лесток, камер-юнкеры Александр Шувалов, её сердечный друг камер-паж Алексей Шубин, родня (Гендриковы и Скавронские), юнгферы и «ка-мер-медхены», музыканты, певчие, карлицы во главе с гофмейстером Семёном Нарышкиным.

Летом Елизавета в сарафане водила хороводы и каталась на лодках, осенью под звуки рога гонялась с псовой охотой за зайцами, зимой скользила на коньках и носилась в санях на тройках; вернувшись, пела со слободскими парнями и девками и «мастерски отделывала с ними все русские пляски». Денег порой не хватало, но веселье било ключом, а спиртное лилось рекой: на месяц выходило 17 вёдер водки, 26 вёдер вина и 263 ведра пива — и это «окроме банкетов». Двадцатилетняя царевна жила широко и любила много — словами того же биографа, «роскошная её натура страстно ринулась предвкусить прелестей брачной жизни». От того времени осталась песня, приписываемая народной памятью Елизавете:

Я не в своей мочи огнь утушить,

Сердцем болею, да чем пособить,

Что всегда разлучно и без тебя скучно;

Легче б тя не знати, нежель так страдати.

После неожиданной смерти Петра II Елизавета согласно завещанию матери оказалась наследницей трона, поскольку её старшая сестра Анна, выходя замуж за герцога Голштинского, отреклась от прав на российскую корону, а в 1728 году умерла, оставив сына. Однако Верховный тайный совет признал Елизавету незаконнорождённой и отказал ей в правах на престол. Новая императрица Анна Иоанновна двоюродную сестру не любила и видела в ней опасность для своей власти. Цесаревну вызвали в Петербург, но она не имела права являться к императрице без предварительной просьбы или специального приглашения. Ей сократили содержание со ста до тридцати тысяч рублей, запретили устраивать у себя ассамблеи, а Шубина сослали в Сибирь.

Но грозная императрица ничего не могла сделать с нежеланной родственницей — дочерью Петра Великого, хотя тоже пыталась выдать её «за отдалённого чюжестранного принца» и даже думала, как бы постричь её в монахини. Девушка сохраняла при дворе почётное место и по-прежнему являлась украшением любого бала. «Принцесса Елизавета... красавица. Кожа у неё очень белая, светло-каштановые волосы, большие живые голубые глаза, прекрасные зубы и хорошенький рот. Она склонна к полноте, но очень изящна и танцует лучше всех, кого мне доводилось видеть. Она говорит по-немецки, по-французски и по-итальянски, чрезвычайно весела, беседует со всеми, как и следует благовоспитанному человеку, — в кружке, но не любит церемонности двора», — передавала свои впечатления о полуопальной принцессе леди Рондо.