Ногин

И Виктор Павлович стал разводить по городу шумную ораву русских большевиков.

На городской железной дороге все пассажиры резко и очерченно делились на «классы», и Ногин мог транспортировать друзей только по дешевке — среди беднейших обитателей Ист-Энда и других трущобных районов богатой британской столицы.

Русских товарищей, да и самого квартирмейстера, расставшегося с Лондоном пять лет назад, оглушил Сити. В узких улицах делового квартала кричали газетчики, вопили разносчики товара, громыхали омнибусы, экипажи, дребезжали и чадили автомобили. И люди — все в суете и деловой озабоченности, и никакого им нет дела до того, что по Лондону разъезжает страшная «русская крамола». Суетятся люди, мчатся, и вдруг — стоп! Это поднял белую палочку дюжий бобби на перекрестке, и замерло все движение вдоль улицы.

А чуть поодаль, в районе Вестминстера, нет на улицах крика, гула и шума. Нет даже магазинов. И в тихом уюте спят дома, затиснутые в молодую зелень садов и парков. Нет нищих и грязных детей с печальными глазами. А экипажи — только собственные и часто с фамильным гербом — бесшумно движутся по гладкой мостовой.

— А ведь здорово закручено! — сказал Андрей Бубнов, делегат из самых молодых, по кличке «Химик». — Сюда и доступа нет тем людям, которые своим видом могут оскорбить взор сытого человека. — И, дурачась в толпе делегатов, он крикнул: — Спасайтесь за угол, братцы, а то, чего доброго, попросят в участок!

Все прыснули: так смешно было в Лондоне думать о привычных российских понятиях: околоточный, пристав, филер охранки. Однако никто не называл друг друга подлинным именем, и Ногину дали фамилию Вершинин.

С Андреем Бубновым из Иваново-Вознесенска и с Климом Ворошиловым из Луганска Виктор Ногин сблизился на пароходе. Но, пожалуй, больше ему нравился неугомонный на всякие выдумки одногодок и острослов боевик Емельян Ярославский из далекой Читы. С ним и поселился Ногин на тихой улочке Бляс-Роад. А Емельян перетянул в свою коммуну Бустрема и Мицкевича-Капускаса.

30 апреля 1907 года на Бальзамической улице в церкви Братства, принадлежавшей обществу фабианцев, Георгий Валентинович Плеханов открыл V съезд РСДРП. И началась страдная партийная пора для большевиков. Продолжалась она три недели: утром, днем и вечером — в церкви; до заседаний — на квартирах, где жили сторонники Ленина и сообща готовились к выступлению; перед ночью — в кафе и ресторанчиках, где неизбежно возникала дискуссия, как только сталкивались за столом или за стойкой представители фракций.

Весь цвет партии был представлен на съезде — 336 человек от 147 тысяч членов РСДРП. С совещательным голосом участвовал на заседаниях Максим Горький, недавно опубликовавший замечательный роман «Мать». Немецких социал-демократов и левое крыло поляков представляла пламенная Роза Люксембург, которая по многим вопросам активно поддерживала большевиков.

Решать надо было на съезде вопросы величайшей важности — судьбы России в канун столыпинской реакции, стратегию и тактику партии после поражения революции. Победа на съезде была бы не просто успехом той или иной фракции. Победа решала кардинальную проблему эпохи — либо стоять партии на позиции революционного марксизма и звать рабочий класс к новой революции, либо лежать на этой позиции или «медленным шагом, робким зигзагом» плестись в хвосте у буржуазных партий, которые денно и нощно молились своему новому богу — чуждой пролетариату Государственной думе.

Накал страстей на съезде пошел с первой минуты, когда меньшевики захватили в зале места слева, большевикам досталась позиция справа, а латыши, поляки, бундовцы и «болото» Троцкого расположились в центре.

И вскоре же после вступительного слова Плеханова, который пытался оправдать меньшевиков, Владимир Ильич Ленин задал верный тон своей фракции:

— Плеханов говорил при открытии съезда, что оппортунизм в Российской социал-демократической партии слаб. Пожалуй, если считать слабыми произведения самого Плеханова!

Большевики аплодировали неистово. Но они еще верили, что меньшевики найдут в себе силы отмежеваться от оппортунизма — ну, не все, хотя бы часть из них. Однако война в защиту оппортунизма была объявлена ими, как только вышел на трибуну говорливый Дан. Противники Ленина судачили о нем с лукавством: «А у нас тоже есть свой Ильич! — намекая на то, что Дана звали Федором Ильичом. — Наш Ильич покажет вашему Ильичу!»

Этот меньшевистский Ильич развязно прокричал в зал:

— Мы не боимся теоретических споров с вами, мы будем вести сражение с правым флангом партии. У нас во фракции все выдающиеся теоретики нашей партии. И мы докажем, что вы не марксисты или плохие марксисты!

Позиции размежевались, бой был объявлен. Большевики имели численный перевес. Но ход съезда мог определяться той линией, какую займут товарищи из Польши, Литвы и Латвии. К их чести, они почти по всем вопросам шли вместе с Лениным. Это и выяснилось на первых же четырех заседаниях, пока обсуждалась повестка дня.

Некоторые делегаты, особенно рабочие, еще не искушенные в тонкостях фракционной борьбы, стали выражать недовольство:

— Когда же будем решать дела, ради которых сюда съехались? Спорим, спорим, а каждый день затяжки нам во вред. Дома ждет работа. Да и держат нас тут на голодном пайке: на два-то шиллинга — куда трудновато!

Владимир Ильич разъяснял им:

— Чем яснее позиция противника, тем легче бороться с ней. Теперь многое определилось, и нам, товарищи, надо положить все силы на идейный разгром меньшевизма. И прошу вас непременно бывать на всех заседаниях съезда, чтобы обеспечить «качество» голосования. А шиллингов, к сожалению, очень мало. Но Мария Федоровна Андреева будет нам давать в перерывах бутерброды и пиво…

Виктор Ногин работал на съезде активнее многих товарищей по фракции. Он голосовал вместе с Лениным по главному вопросу — об отношении к буржуазным партиям. Владимир Ильич сделал замечательный доклад, и все его выводы подтверждались богатой практикой Москвы: Макару не нужно было пересматривать и менять свою точку зрения.

Беспощадная борьба с черносотенными партиями, с партиями крупных помещиков и буржуазии — правильно! И относительно кадетов — совершенно точно: разоблачать их мнимый демократизм, чтоб Милюков и К° не увели за собой крестьянство и городскую мелкую буржуазию. И никакого меньшевистского блока с кадетами в Думе! Как ярко говорил об этом Ленин!

Вместе с Лениным голосовал Ногин и против созыва «рабочего съезда». Эту бредовую мысль выдвинул Аксельрод. И договорился до абсурда: основать на таком съезде «широкую рабочую партию», в которую войдут эсдеки, эсеры и анархисты.

Люксембург — эта «колючая Роза», которая щедро раздавала свои «шипы» меньшевикам, — вместе с поляками и латышами решительно поддержала Ленина. И вредная выдумка Аксельрода, которая вела к ликвидации РСДРП, канула в Лету.

Целиком отвечала представлениям Ногина и линия Владимира Ильича о поведении в Думе депутатов-эсдеков. Заявлять с трибуны о том, что это учреждение вовсе непригодно для осуществления основных чаяний пролетариата и революционной мелкой буржуазии, особенно крестьянства. Объяснять народу, что нельзя завоевать свободу парламентским путем, пока реальная власть остается в руках у царского правительства. Призывать с трибуны к вооруженному восстанию, к временному революционному правительству и к учредительному собранию на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

Ярославский шепнул Ногину:

— Глядите, Виктор Павлович, у меньшевиков даже волосы стали дыбом от этих формулировок Ильича! Ну потеха!

Меньшевики вскакивали с мест и кричали:

— Революционная фраза для грудных детей!

— Бланкизм!

— Якобинство!

— Товарищи, надо спасать партию от Ленина!

Но Ленин победил. И депутатам было поручено рассматривать свою деятельность в Думе подчиненно внедумской борьбе, на основе программных требований РСДРП.

Виктор Ногин не только голосовал на съезде, не пропуская ни одного заседания. Он защищал включение в порядок дня пункта «Обострение экономической нужды и классовой борьбы пролетариата в современный момент». И произнес большую речь о начинающихся в Москве забастовках.