Из Харькова в Европу с мужем-предателем

Когда я жила у своей тети в Париже, Квислинг уже давно находился снова в России. Он был против моего возвращения к маме и продолжал часто писать мне. Возможно, он хотел контролировать мою жизнь и быть в курсе всех моих дел. Когда я написала Квислингу, что собираюсь уехать в Китай, он одобрил эту идею, но настаивал, чтобы я оставалась норвежской подданной, а следовательно, его официальной женой. В Китае я познакомилась с прекрасным человеком Яковом Павловичем Рябиным, который сделал мне предложение. Я была в тупике и очень переживала, так как не могла официально развестись. Но Яков Павлович успокоил меня и все устроил: мы обвенчались в православной церкви, а поскольку в православной церкви я венчалась впервые, то первый брак аннулировали, и мне выдали другие соответствующие документы. Однако норвежское подданство все равно сохранилось за мной.

У меня был великолепный голос, и я неплохо преуспевала в балете, хотя мое образование в этом было мизерным. Но после замужества и переезда в Норвегию Видкун сказал, что я могу при желании спеть где-нибудь на приеме романс, но учиться для профессиональной сцены я не должна. Мой голос был подпорчен по глупости, когда я в жару на пляже обтирала себя льдом и клала лед в рот, после чего переболела ангиной. Но все же я могла бы неплохо петь. Однако мой муж говорил, что никогда не допустит, чтобы я выступала на каких-то подмостках под фамилией Квислинг. Этим он лишил меня хоть какой-то специальности, но когда расстался со мной, зная, что я не имею возможности зарабатывать, присылал мне мизерные деньги — 25 американских долларов в месяц. Позже я получала приглашение от Дягилева и от Рейнхардта. Последний хотел, чтобы я участвовала в постановке его знаменитой драмы «Чудо». Я хотела принять это приглашение, собрала вещи в поездку и проинформировала Квислинга телеграммой, но он категорически запретил мне это сделать. Однако впоследствии его запрет пошел мне на пользу: на Европу обрушилась война и горе, а я смогла спастись от этого, так как, убегая от бесконечного контроля своего экс-супруга, уехала со знакомыми в Китай.

Через некоторое время после моего возвращения из Парижа мы с тетей были вынуждены искать другую квартиру, так как наш хозяин собрался делать ремонт и попросил нас срочно съехать. У нас даже не было времени на поиски жилья. Но нам повезло, поскольку в это время у Софьи Павловны, тетиной приятельницы, не было квартирантов, и она предложила переехать к ней, пока мы не найдем себе что-то. Софья Павловна Фиглер происходила из рода очень богатых и знаменитых московских купцов. Она была вдовой, а ее единственная красавица-дочь жила в специальном заведении для душевнобольных, и надежды на ее излечение не было. Софья Павловна была очень милой и приятной в общении дамой. Они потеряли все, когда бежали с семьей из России, но совершенно неожиданно выяснилось, что у них есть шикарная вилла в Сен-Жан-Кап-Ферра, купленная за много лет до революции. Вилла находилась в респектабельном и очень красивом районе. По соседству жили многие известные люди, например, английский писатель Сомерсет Моэм. Все материалы для постройки виллы привозились из России. Одна из комнат особенно впечатляла — стены и мебель в ней были из настоящего уральского малахита. Содержание и лечение дочери требовало больших затрат, и Софья Павловна жила за счет сдачи в аренду виллы обеспеченным туристам. Тогда многие бежавшие из России богатые люди выжили только благодаря тому, что у них осталась недвижимость за границей. Мы переехали к ней втроем: я, тетя Женя и тетина знакомая Ольга Александровна Колосовская. Это была одна из самых шикарных вилл, которые мне приходилось когда-либо видеть. Чудесный сад спускался к морю. Однако внутри вилла оказалась темной, мрачной и какой-то нежилой. Тетя Женя очень нервничала по поводу нашего безденежья и поиска жилья. Было такое, что она просыпалась, делала кофе, готовила завтрак и будила меня. Я смотрела на часы и понимала, что сейчас только 3 часа ночи, а тетя Женя была уверена, что уже утро, раз она проснулась. На самом же деле она не могла спать от волнения.

Наконец мы нашли квартиру в новом домике на окраине Ниццы в не очень хорошем, но новом районе. Мне было тоскливо. Квартира была бедной, все окна выходили на другой такой же домик с квартирантами. Над нами жила известная балерина Мариинского театра, позже переименованного в Ленинградский государственный академический театр оперы и балета имени С. М. Кирова. С ней жил ее сын, Жорж Ган.

В Ницце было очень мало развлечений, поэтому основными были прогулки и чаепитие в гранд-отеле «Негреско» или в казино «Руль». «Негреско» — первоклассный отель, куда к 17:00 собирались пить чай и танцевать. Я читала, что он существует до сих пор. А ночью все ехали в казино «Руль», ужинали и играли в рулетку. Также мы ездили в Монте-Карло. У Макса Рейнхардта я познакомилась со многими людьми, которые часто приезжали в Ниццу, поэтому у меня было много знакомых. Денег у меня не было, поэтому я ездила развлекаться, только если меня приглашали. В Монте-Карло было запрещено играть в рулетку тем, кто не достиг 21 года. И хотя мне не было 19, но я была официально замужем, мне разрешали играть. Однажды я выиграла большую сумму, около 100 тыс. франков, но большую часть тут же проиграла. Я не умела обращаться с деньгами и не жаждала их, так как у меня никогда их не было. Сначала мы с мамой жили впроголодь на родине, потом мой муж не давал мне личных денег, а после расставания присылал мне копейки. Я очень редко покупала себе одежду. Лишь однажды купила бледно-розовое плиссированное платье в черные звезды, поскольку оно было уцененное: долго висело в витрине магазина и местами выгорело. Но мне не пришлось долго в нем покрасоваться. Когда я походила в нем несколько дней, ткань начала разлазиться по складкам — она не только выгорела, но и стала очень ветхой от длительного пребывания на солнце. Я как раз ехала в трамвае со своими друзьями-мальчишками, когда заметила это. И мы стали проводить по складкам пальцами сверху донизу и смеяться. Когда я пришла домой, тетя Женя даже испугалась, так как платье напоминало лохмотья. Других обновок я не могла себе позволить, ходила в том, что привезла с собой из Норвегии, где Квислинг купил мне немного одежды. Помню, что среди них был кожаный плащ. Тогда было модно, чтобы кожаные вещи выглядели старыми, поэтому я ставила на нем пятна кислой капустой, но плащ все равно выглядел шикарно. Я тогда мечтала о новых красивых туфлях. Иногда мне помогали экономить знакомые артисты: приводили меня в парикмахерскую, где их знали, и говорили, что я балерина из их театра — мне делали прическу очень дешево. Однажды моя знакомая помогла сделать шляпку, и мне все делали комплименты. Возможно, никто действительно не замечал, насколько я бедно одевалась, а может быть, не показывали вида. Несмотря на это, я часто нравилась людям, и скорее всего дело было в моей молодости. Иногда я даже замечала зависть со стороны других женщин, которые были одеты намного лучше меня.

Я переписывалась с мамой, и она была очень рада, что я живу с тетей — все-таки какая-то родная душа. Часто мне писал Квислинг.

Тетя Женя ничего не спрашивала из деликатности, но я сама рассказала ей о расставании с мужем. Она не стала лезть с советами, а пыталась помочь развеяться. Например, мы вставали на рассвете и шли на рынок в Старый город. Разнообразие рыбы и морепродуктов поражало, все было красивое и свежее. В Ницце был своеобразный климат: бывало, что в холодную погоду становилось жарко и душно. Эту жару приносил сирокко — ветер с песком из Африки. Летом же в Ниццу иногда приходил мистраль — северо-западный холодный ветер, от которого становилось зябко.

В нашем бедном районе было две шикарные виллы. Одна из них — напротив нашего дома. Она была окружена прекрасным огромным садом. На этой вилле жил Игорь Стравинский со своей первой семьей. Иногда я сталкивалась с ним в магазинчике, но знакомы мы не были. Когда Стравинский был дома, он все время играл на рояле, и звуки музыки были слышны у нас в квартире. Он наигрывал какие-то фрагменты, которые звучали очень негармонично и нас утомляли. Тогда он еще не был знаменитостью. Позже я побывала в Венеции на концерте симфонического оркестра, который состоял из знаменитых музыкантов, а дирижировал Тосканини. И тогда я впервые услышала цельные произведения Стравинского, которые он играл на рояле. Это было прекрасно. Второй раз я слышала Стравинского в гостях у Дягилева, он дирижировал. Они ставили «Царь Эдип». Музыка была новаторская и авангардная, поэтому критики разругали ее. Но я была в восторге, наверное, в силу своей молодости. Однажды у Дягилева за кулисами меня познакомили с Прокофьевым. В скором времени он уехал в Россию, и больше я никогда с ним не встречалась.