Скопин-Шуйский

Царь просил о том же старцев Соловецкого монастыря: «Дворянам и детем боярским и всяким служилым людем на жалованье наша многая казна вышла, а которые монастыри в нашей державе, и из тех монастырей всякая монастырская казна взята и роздана всяким служилым людем на жалованье». Поэтому царь просит Соловецкую братию не отказать, прислать деньги в Москву: «А велели б есте тое казну везти дорогою бережно и осторожно, чтоб та казна до Вологды довезти здорово, а на Вологду наш указ к воеводе и к дьяку послан» ^[400].

Вологда находилась на границе двух хозяйственных районов государства — северного и центрального; здесь начинался беломорский водный путь и сходились многие транспортные артерии страны. Выгодное географическое положение делало Вологду богатым городом. Все, чем торговал Север: соль, пушнина, рыба, мороженое мясо, — отправлялось из Вологды в центральные районы, а из них в Вологду поступали хлеб, железо, металлические изделия и то, что предназначалось для продажи за границу — поташ, икра, восточные ткани, лен, пенька и другие товары. Зимой и летом, на санях и телегах, по воде и посуху привозили торговые люди в одиночку и караванами товары, которые складировали в Вологде, а затем продавали на рынке ^[401]. Осенью неспокойного 1608 года торговые люди, в том числе иностранные купцы, оказались отрезанными от Москвы и вынуждены были со своими товарами пережидать зиму в Вологде. Боясь разграбления своего имущества, они были готовы вместе с ратными людьми защищать город от тушинцев. По просьбе Скопина вологодцы и сами посылали деньги, вооружали отряды ратников и других понуждали к тому. Так что не случайно Вологда в те дни становилась центром сбора сил и средств.

Особенно много «отписок» послал Скопин к пермякам, которые никак не хотели присылать ни денег, ни людей. Его настойчивость, целеустремленность и дотошность ясно отразились в переписке с несговорчивыми пермяками. В марте 1609 года устюжане отправили в Пермь «отписку» Скопина, в которой он просил собирать ратных людей к государю на службу и отправлять их в Вологду. Однако, несмотря на обещание Перми, в Вологде от них «ни один человек не объявился», как заметили устюжане ^[402]. В августе того же года, так и не дождавшись от Перми ни людей, ни денег, Скопин снова пишет к ним, в который уже раз разъясняет, что «иноземцом, наемным людем найму дать не чего, в государеве казне денег мало; ведомо вам самим, что государь на Москве от воров сидит в осаде болши году, и которая была казна и та роздана ратным людем… И вам бы, господине, самим, и гостем и торговым лутчим и середним и всяким людем говорили, чтоб они, для покою и крестьянские избавы и для того, чтоб Московское государство за наемными денгами и достоль не разорилось, дать на наем ратным людем денег, и сукон, да и камок и тафт, сколко кому мочно». Этими материями Скопин собирался расплачиваться с наемниками, а когда настанут лучшие времена, обещал воевода, то казна вернет долг пермякам, поэтому они должны сейчас те материи переписать, и перемерить, и «цену тем сукнам написав», прислать их к Скопину «тотчас», а с собранными деньгами ехать «днем и ночью, нигде не мешкая» ^[403].

Но время шло, а из Перми так ничего и не присылали. Устюжане совестили пермяков, напоминали им, что в прежние времена, при царе Иване Васильевиче, из Перми в походах участвовало по тысяче человек, а сейчас лишь 80 прислали в Ярославль на борьбу с тушинцами. Наконец в сентябре 1609 года из Перми и Чердыни прислали вместо тканей — поскольку «у них в Перми сукнами и камками и тафтами никто не торгует» — меха: «от Чердынской землицы семь сороков соболей» и пермские воеводы Федор Акинфов — «сорок соболей да лисицу черну», да Наум Романов также «сорок соболей» ^[404], ну а деньги обещали прислать, как установится первый зимний путь.

Но дотошный Скопин в декабре напоминает пермякам о не присланных ими деньгах: «…и вы тех денег к нам не послали, потому что было не лзе, зимней путь не стал». Теперь зимний путь устоялся, и потому деньги Скопин просит прислать «не мешкая» ^[405].

И города, и монастыри, и торговые люди откликались, присылали всё, что могли собрать для оплаты наемникам и на снаряжение своего войска. Очень поспособствовали смене настроения сами тушинцы, отряды которых чинили по всей стране беззакония и зверства. Из города в город передавали вести: «Которые де городы возмут за щитом, или хотя и волею крест поцелуют, и те городы отдают паном в жалованье, в вотчины, как и прежде сего уделья бывали» ^[406]. В захваченных городах «волские казаки… и стрельцы, и всякие русские воры… и черемиса волости воевали… и церкви Божии осквернили и разорили, и образы окладные одирали и кололи, и многих людей побивали, и жен и детей позорили» ^[407].

Возмущенные действиями отрядов самозванца горожане начали расправляться с присланными из Тушина сборщиками податей; многие, поразмыслив, вновь присягали Василию Шуйскому. «И у нас, во многих городах, от великих денежных сборов учинилась смута великая, — жаловался своему тушинскому начальству суздальский воевода Плещеев, — и от того во многих городах мужики заворовались и крест целовали Василию Шуйскому и по государевой грамоте и по твоей присылке денег сбирати было мне вскоре не мочно» ^[408].

И вот тогда обостренным чувством действительности, которое дает хлеборобу и ремесленнику связь с землей и делом, поняли, наконец, что новая власть ничего, кроме разорения, не принесет. Шуйский как царь плох — но самозванец еще хуже. Не сразу, а понемногу, раскачиваясь, с оглядкой на других стали присылать поморские и северные города в Вологду своих ратников. Слали деньги и отряды из Поморья, с Двины, из Соли Вычегодской. Устюжане писали в другие города, как из Холмогор и Каргополя «и из иных мест прошли с государевою казною мимо Устюга, ко государю к Москве, а иные в полки к боярину и воеводе ко князю Михайлу Васильевичу» ^[409]. В Москву прислал деньги Соловецкий монастырь — 3150 рублей и Печенгский монастырь — 398 рублей и 25 алтын, а еще «сто пятьдесят ефимков» и даже ложку серебряную. В Новгород из Соловков Михаилу Скопину прислали еще две тысячи рублей ^[410].

Василий Шуйский не скупился на похвалы и благодарности, прощал города, ранее присягнувшие самозванцу, и раздавал льготы: «И мы их вину им отдали, а за их службу пожалуем их нашим великим жалованьем, чего у них и на разуме нет, и для их службы и разоренья велим их во всяких наших податех полгодить, и торговати им велим беспошлинно» ^[411]. И просил не оставлять ратников Скопина и впредь без помощи, чтобы «как почали, так бы есте и докончали».

Все присланное Скопину серебро немедленно переправлялось для чеканки монет на Новгородский денежный двор, который работал в те годы на полную мощь ^[412]. Новгород был первым городом, где начал поиск средств Скопин. «А у меня, господине, в полкех дворяня и дети боярские всех городов немецким людем денги и лошади и платье давали не единожды», — писал он, увещевая пермяков. «И в Новегороде митрополит, и архимариты, и игумены, и гости, и посадские и уездные всякие люди немецким ратным людем на наем, денги, и сукна, и камки, давали сколко кому мочно», — ставил он в пример новгородцев ^[413].