Походные письма 1877 года

Боткин, приходящий в ужас от массы голодных раненых, заметил действительному статскому советнику Приселкову, заведующему военно-медицинской частью (инспектор в действующей армии), что это варварство оставлять раненых и обессиленных людей без пищи три дня сряду, и получил ответ: "Эка важность; на позиции перед боем войскам случалось быть без пищи (вареной) на одних сухарях, которых также не всегда хватало, по 6 суток и голодным драться". Чего не вытерпит, не вынесет многострадальный, славный, недосягаемый русский солдат! Хорошие воспоминания о заботливости, распорядительности, добросовестности и честности начальства вынесет и разнесет по Руси дунайский солдат наш! Все безобразие это совершается в армии, командуемой братом царским, в присутствии государя и его сыновей. Что же бывает там, где и этого надзора нет? Просто руки опускаются даже у меня, а никто более меня не верит в Россию и менее поддается отчаянию. Надо заметить притом, что Приселков - бесспорно умный, энергический и распорядительный человек. Уверяют, что он и хороший человек.

5 сентября

Вчера перешли мы из Раденицы обратно в Горный Студень. Я вступил снова в обладание прежним хлевом и поместился в палатке, около него разбитой. Мухи тотчас же нас облепили и до того дерзки, что садятся на кончик пера, пока пишешь. Сейчас приносят мне телеграмму. Читаю и не верю глазам - от тебя, моя ненаглядная жинка, и в ответ на мою последнюю телеграмму из Раденицы! В 48 часов времени обменяться телеграммами из болгарской глуши в военное время - в Киев! Согласись, что лучшего и желать нельзя. Итак, vous fix pour l'hiver Kiew*. В час добрый! Не выпишешь ли ты несколько ящиков (vieux M Sauterne и т.п) вина нашего от Базили? Сообрази (если место соответствующее в погребах есть), не лучше ли все вино перевезти в Немиринцы и Круподерницы или в Киев. Когда морозы начнутся, уже перевезти будет нельзя. Вино переложить можно лишь весною или осенью, то есть ни в жар, ни в холод. Так как, по всей вероятности, я проживу несколько времени простым гражданином, а в Константинополь при нынешнем обороте дела ни в каком случае не вернусь, то в деревне достаточно оставить с тысячу бутылок из непортящегося вина, а остальные можно будет продать в Киеве (после моего возвращения и сортировки ящиков).

Князь Черкасский за рысканье на батареях под выстрелами (что было совершенно излишне, лучше было бы обеспечить раненых) получил Владимира 2-й ст. с мечами. Не помню, рассказал ли я вам, что он пробрался на наш левый фланг под Плевно и по охоте сопровождал Скобелева и Имеретинского рекогносцировку под пули турецкие. Оба генерала по возвращении на бивак похвалили его за храбрость, а Имеретинский добавил: "К сожалению, участие ваше в опасной экспедиции бесполезно было, а вот иное было бы, если бы вы могли прислать сюда Непокойчицкого или Левицкого. Мы никак добиться не можем, чтобы эти господа поближе посмотрели на турецкие позиции".

Опасаюсь очень, что Осман-паша бросится на какую-либо часть окружающих его войск, разобьет и прорвется. Взятый в плен турецкий (гвардейский) офицер был допрошен Мокеевым в присутствии главнокомандующего. На замечание, что турецкие войска славно дрались и вопрос, много ли английских и венгерских офицеров у них, офицер ответил: "Войска, которые введены умеючи и хорошо в дело, всегда хорошо дерутся. Есть ли иностранные офицеры и сколько их - не знаю, но войска знают и верят одному Осман-паше". Горько сознаться, а приходится завидовать туркам, что у них есть Осман и Сулейман-паши!

Гвардейская стрелковая бригада вчера прибыла в Горный Студень. Теперь будут постепенно подходить все войска гвардии. Сердце замирает при мысли, что и эти превосходные войска при отсутствии инициативы и серьезного плана кампании и при бестолковости распоряжений, растают бесцельно, как и предыдущие!!

Целую ручки у добрейшей матушки. Обнимаю тебя тысячекратно, милейший друг Катя. Целую и благословляю деток. Кланяюсь сожителям и Мельникову. Дмитрий, Иван, кучера, даже Христо тоскуют по Круподерницам и ждут не дождутся случая выбраться отсюда.

Многолюбящий муж и вернейший друг Николай

No 36*

Начато 6 сентября. Бивак у Горного Студеня

Вчера прибыл фельдъегерь Баумиллер (офицер, привязанный к отцу моему уже более 20 лет), бесценная жинка, и доставил мне родительский гостинец - сюртук, подбитый заячьим мехом, и теплое меховое отличное военное пальто, совершенно соответствующее условиям бивачного "комфорта". Заботливость батюшки меня глубоко Стронула. Во всю мою жизнь он все тот же, неизменный, неисчерпаемый в своей любви и попечении! Добрейшая матушка исполнила удивительно быстро просьбу мою, выслав для Дмитрия с тем фельдъегерем две лиловые щегольские с польскими украшениями фуфайки и пару теплых чулков. Я доволен, что мой верный Санхо Панхо обеспечен хотя на осеннее время. Увы, твоего письма, милейшая Катя, не оказалось. Кто-то сбил в Петербурге Баумиллера, и он искал письма твоего в Гродно. В Белостоке же брат Вурцеля его, видно, прозевал.

Сейчас принесли с полевой почты письмо твое от 26 августа. Отвечая на твой запрос, скажу, что войне конца не видать. В Константинополе страсти разыгрались, и все опьянели от успехов неожиданных. С турками теперь не сговоришь. Теперь лишь понял я, какое выражение телеграммы моей ввело вас в заблуждение. Я выразился: "Кратковременно здесь остаемся", чтобы предупредить вас, что мы оставим Горный Студень (мы и вышли чрез три дня), но я не имел права по телеграфу указать, что мы пойдем к Плевно. Воображение и сердце (желающее скорого свидания) придало иное значение моей фразе.

Ввиду доказанной ныне мне бесполезности продолжения моего пребывания в императорской Главной квартире и отдаления времени, когда переговоры с турками сделаются возможными и вероятными, меня уже не раз в сутки брало раздумье, не отправиться ли мне в Киев на месяц с предложением вызвать меня в армию, когда встретится во мне действительная надобность. Сильно меня тянет идти к государю, но все еще как-то совестно о себе думать среди переживаемого народного бедствия. Je dois avouer que la force des choses a fait disparattre peu peu presque tous mes anciens scrupules!*. Хотелось бы душу с вами отвести и выйти хотя на время из здешнего праздного положения.

Вчера, 5 сентября, Сулейман-паша после пятидневного бомбардирования Шибкинской позиции в 3 часа ночи внезапно пустил 20 своих батальонов (преимущественно гвардейцев) на штурм, рассчитывая захватить врасплох передовые войска наши. Но наши не прозевали, молодецки отбили штурм. Турки беспрестанно возобновляли попытки, настойчиво лезли вперед. Бой кипел 9 часов сряду до полудня. Все атаки были отбиты. После последней турки бежали от укреплений, потеряв в это утро до 2 тыс. чел. У нас выбыло из строя 100 чел. убитых нижних чинов и один офицер - полковник Мещерский (крымский, полуфранцуз, которому покровительствовал Орлов и которого очень жаловал государь) и до 400 раненых (в том числе 19 офицеров). Государь был сильно взволнован, когда получил телеграмму, слезы у него навернулись при имени Мещерского.

Вчера был кавалергардский праздник, и за обедом после здравицы за кавалергардский полк государь пожелал здоровья "нашим молодцам на Шибке!" Все крикнули от всего сердца "ура!"

Павлику отправил я в прошлый раз письмо его друга Базили, принесенное в последнюю минуту. Базили ожидает ответа. Сегодня собрались в моей палатке он, Аргиропуло, Иванов (Адриан), Лаговский, и издали послышались звонкие голоса и смех Нелидова и Церетелева, только что бывших у меня и игравших в карты, в соседней палатке герцога Николая Лейхтенбергского. Мы все в один голос сказали: подумаешь, что мы в Буюк-дере{60} и что несутся знакомые голоса из канцелярии или из киоска. Персиани также вскоре к нам присоединится. Он уезжает в Белград, куда назначен дипломатическим агентом. Я напомнил о Данзасе, и ему предполагалось предоставить место первого секретаря, но взбалмошный Сабуров вдруг телеграфировал, что просит приостановить его назначение. Причины такой перемены неизвестны, но семья Аргиропуло в волнении. Кимон, бывший у меня, получил известие, что мать его при смерти, и ждет телеграммы, чтобы решиться ехать в Афины.