Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого

Четвертый принцип, на котором строились отношения Геббельса с публикой, состоял в том, что аудитории следует преподносить легко усваиваемую смесь из пропаганды и развлекательной информации. В этом отношении Геббельс оказался более дальновидным, чем многие из его коллег. Он ясно понимал, что и радио, и кино, помимо исполнения своей главной, пропагандистской функции, должны служить своего рода «предохранительным клапаном» для общества, уставшего от трудов и военных невзгод. Поэтому тяжеловесные радиобеседы «в духе Розенберга» перестали удовлетворять слушателей. Радио должно было обслуживать массовую аудиторию, а не избранное меньшинство, и его программы нужно было строить в расчете на средний уровень слушателей, а не на вкусы немногочисленных интеллектуалов. Геббельс внушал своим подчиненным, ответственным за передачи германского радио, что дикторы и продюсеры должны считать своей аудиторией «весь народ, а не его отдельные группы». Он решил перестроить работу радио, приспособив его к желаниям слушателей, не ослабляя при этом пропаганды военных усилий. И ему нравилось думать о себе как о «знатоке человеческих душ», интуитивно угадывающем пристрастия публики: «Публика хочет получать объективное освещение событий, лишенное сенсационной окраски и не слишком тенденциозное, — замечал он в дневнике в декабре 1942 года и с удовлетворением заключал, — в целом вкусы публики совпадают с моими намерениями; могу сказать, что я очень тонко улавливаю переживания и чувства широких масс». Это заявление звучит хвастливо, но оно имело под собой основания. По словам Геббельса, диктор, появляясь перед микрофоном, должен решить две главные задачи: «информировать массы, а также развлечь и успокоить их. Можно и нужно сочетать идеологическую обработку с развлечением».

В 1942 году Геббельс сохранял свое старое пристрастие к символам, каким он грешил еще в 1928 году. Он был убежден в том, что публику нужно воодушевить понятным и ярким символическим образом, способным привлечь общее внимание и воплотить дух сурового реализма, требуемого временем. Дела на фронтах шли плохо, а воздушные налеты союзников все больше убеждали немцев в силе врага, которого высмеивала геббельсовская пропаганда; поэтому потребовалось найти символ стойкого сопротивления и бесстрашного героизма, преодолевающего несчастья и испытания. Такая символическая фигура должна была быть всем знакомой и в то же время достаточно возвышенной; и ее нужно было прославить в массах не путем скучных патриотических проповедей, а с помощью развлекательных постановок и кинофильмов. Так и случилось, что когда дела правителей Третьего рейха пошли плохо, они выбрали в качестве национального символа стойкости и постоянства историческую фигуру короля Фридриха Великого.

Идея сразу показалась привлекательной; нужно было только по-новому раскрыть старую тему, пересказав историю короля с точки зрения современности. Фильм о Фридрихе Великом был задуман давно, еще в годы удач и побед; теперь же, в дни национальных бед и отчаяния, он получил новое звучание: «Этот фильм — хорошее средство для пропаганды нашей политики, — заметил Геббельс. — Он поможет нам укрепить сопротивление немцев, необходимое для победы в войне».

Геббельс сделал все возможное и невозможное, чтобы ускорить выход фильма. Премьера состоялась 4 марта 1943 года перед специально подобранной публикой: кавалерами ордена «Рыцарский крест», ранеными солдатами и офицерами, рабочими военных заводов. С разрешения фюрера Геббельс присвоил фильму почетный титул «Фильм нации», а актера Отто Гебюра, исполнившего главную роль, наградил званием «Государственный актер». «Фильм имеет сенсационный успех, — записал Геббельс после премьеры. — Он был принят так, как я и предполагал. Несомненно, он поможет во многом просветить и воспитать германский народ, с учетом нынешнего положения». Геббельс был рад тому, что фильм вышел как раз в нужный момент, «когда военные невзгоды стали еще более суровыми». Странно, но он, кажется, и в самом деле надеялся резко поднять моральный дух народа с помощью всего лишь одного исторического фильма.

3. Время признавать ошибки

Как всякий пропагандист и политик, Геббельс неохотно признавал свои ошибки, но понимал, что иногда такое признание неизбежно, а то и целесообразно; его нужно только правильно оформить и уравновесить привлекательными заявлениями и обещаниями. Например, после разгрома под Сталинградом Геббельс объяснил, что «плутовской большевистский режим сумел путем обмана и махинаций замаскировать военный потенциал своего государства, который мы не смогли правильно оценить». «Ведь люди, сидящие в правительстве в конце концов не ясновидящие, — сокрушался он. — Свои цели и свои возможности они знают точно, но что касается противника, то тут приходится только гадать. Правительство может ошибаться, и вряд ли стоит порицать его за это. Военное положение непрерывно меняется, и перемены зависят не только от нас, но и от противника».

Геббельс ясно сознавал, что почти вся пропагандистская работа, выполненная его министерством в первый период войны, пошла насмарку. Пришлось с горечью сказать во всеуслышание в августе 1943 года: «Наши оценки перспектив войны были несколько тенденциозны, так как мы находились под впечатлением великих побед, одержанных до этого. Их образы заслонили нам будущее, которое мы видели в искаженном свете». Действительно, многие в Германии были уверены, что гигантская битва мирового масштаба пройдет без особых осложнений. События под Сталинградом серьезно поколебали уверенность рядовых немцев в непогрешимости, всеведении и всемогуществе своего правительства. Теперь Геббельс счел необходимым объяснить гражданам, что нельзя требовать от правительства слишком многого и что оно не может никогда не ошибаться.

Начиная с 1943 года, Геббельс стал считать уместным критиковать отдельные действия правительства, хотя в целом расхваливал его политику. 25 июля 1943 года он записал в дневнике: «Письма читателей вызывают беспокойство: в них содержится слишком много критики. Звучат и такие вопросы: почему фюрер не посещает районы бомбежек? почему не видно Геринга; а главное — почему фюрер не выступит перед народом и не объяснит все как есть? Думаю, что фюреру пора это сделать, несмотря на бремя военных забот, одолевающих его. Нельзя слишком долго пренебрегать людьми: ведь они в конечном счете и есть цель всех наших военных усилий.

Если люди совсем утратят волю к сопротивлению и веру в ведущую роль Германии, то мы окажемся перед лицом небывало тяжелого общего кризиса».

По мере общего ухудшения обстановки Геббельс изо всех сил старался доказать, что его министерство работает с высокой эффективностью и тщательно рассматривает все принимаемые решения; приказы отдаются только после обсуждения и полной проверки. Это означало: хотя общественное обсуждение и отсутствует, но по крайней мере проходят дискуссии внутри министерства.

Геббельс заявлял, что получает много ценной информации от фронтовиков, прибывающих в отпуск; тут он хотя и не лгал, но порядком преувеличивал. Конечно, он получал кое-какое представление о моральном состоянии войск, но проводил такие встречи больше для рекламы, чем для дела. Отчеты о встречах с ранеными и с кавалерами ордена «Железный крест» передавались по радио; Геббельс говорил, что обменивается предложениями со своими посетителями и ценит их откровенные высказывания. «От них можно узнать много интересных подробностей, которых не найти ни в одном официальном отчете», — говорил он.

4. Мрачная тень поражения

Внезапное свержение режима Муссолини в Италии усилило угрозу распространения пораженческих настроений. Геббельса поверг в изумление такой поворот событий; он назвал «предателями» людей, объединившихся вокруг маршала Бадольо и короля Виктора-Эммануила, и всерьез задумался о возможном росте оппозиции в своей стране: «Информация о событиях в Италии, — записал он в дневнике 27 июля 1943 года, — может сильно приободрить подрывные элементы в нашей стране.