Че Гевара. Важна только революция

Че забрал винтовку и патронташ солдата, в которого стрелял, а потом осмотрел тело. «Пуля прошла у него под сердцем и вышла с правой стороны, он был мертв». Это был первый человек, которого убил Че.

В то самое время, когда Че показывал себя в сражениях, Ильда с ребенком гостила в семье мужа в Аргентине. В Новый год Эрнесто-старший позвонил ей, сообщил новости о письмах от «Тэтэ» и прислал билет до Буэнос-Айреса. Так Ильда получила первое настоящее подтверждение того, что в Алегриа-де-Пио Эрнесто выжил, и она была на вершине счастья. 6 января, проведя три недели со своей семьей в Лиме, она с младенцем полетела в Буэнос-Айрес, чтобы впервые встретиться с родней своего мужа.

Семейство Гевара пришло в восторг от малышки и тепло приняло Ильду, но затем ее стали засыпать вопросами. Почему их Эрнесто пошел на риск ради чужой страны? Кто, собственно, такой Фидель Кастро? Ильде вскоре стало ясно, что Эрнесто, или Эрнестито, как по-прежнему звали его тетушки, был любимцем семьи. Ильда как могла постаралась объяснить, каким образом Эрнесто пришел к политике, но лишь повторяла то, что он писал родным в письмах и что им явно было трудно принять.

Более всех нуждалась в утешении Селия. «Я рассказала донье Селии, своей свекрови, о том, какую глубокую нежность питает к ней Эрнесто. Я отнюдь не преувеличивала из желания ее поддержать: я знала, как много она для него значит. Селия страдала каждую минуту…»

Ильда с ребенком провели у Гевар месяц. Был самый разгар знойного лета, поэтому они все вместе поехали в родовую эстансию в Иринео-Портела. Затем от родственников Гевара в Соединенных Штатах пришло письмо, из которого они впервые узнали, что Че в Алегриа-де-Пио был ранен. Переполненный эмоциями, Эрнесто-старший «провозгласил, что, если Эрнесто захватят на Кубе, он отправится туда на корабле и спасет его!» Как это было для него типично!

Вернувшись в Лиму, Ильда обнаружила, что ее ждет письмо от Эрнесто. Оно датировалось 28 января 1957 года. «Дорогая старушка! Отсюда, из кубинских джунглей, живой и жаждущий крови, пишу я тебе эти взволнованные, вдохновленные Марти строки. Как настоящий солдат (по крайней мере, я грязен и оборван), я пишу на оловянной тарелке, рядом лежит ружье, и — нечто новое — во рту у меня сигара».

В том же хвастливом и дружеском тоне он вкратце описывает все, что произошло после «знаменитой теперь» высадки с «Гранмы», делая акцент на опасностях, с которыми они встретились, и трудностях, которые пережили: «Несчастья наши продолжались… Нас застали врасплох… Меня ранили в шею, и я по-прежнему жив только благодаря тому, что жизней у меня как у кошки… Несколько дней я шел по горам в уверенности, что серьезно ранен… Мы заново создали отряд, перевооружились и напали на армейские казармы, убив пятерых солдат… За нами послали войска. Мы отбились, на этот раз это стоило им трех убитых и двух раненых…

Добавь ко всему этому тот факт, что у нас нет потерь, а горы наши, и ты поймешь, как деморализован враг. Мы выскользнули у них из рук, как мыло, в тот самый миг, когда враги думали, что поймали нас. Конечно, борьба еще не выиграна, предстоят еще сражения. Но пока что все идет как надо, и дальше будет только лучше».

Подписав письмо «Чанчо», он послал жене «gran abrazo», [13] просил поцеловать от него дочку и сказал, что в суете отъезда забыл захватить их снимки, которые сделал в Мехико. Не может ли Ильда их прислать? Эрнесто дал адрес в Мексике, откуда письма потом будут доставлены ему.

Вряд ли Ильде было радостно читать это письмо, которое она приводит в своих мемуарах без пояснений. Она, любящая жена и мать, просто не находила себе места от волнения за Эрнесто, а он явно давал понять, что переживает потрясающее приключение, наслаждается жизнью немытого, курящего сигары и «кровожадного» партизана. Но мужа, похоже, ее переживания нисколько не заботили.

В следующие три недели повстанцы бродили по Сьерра-Маэстре, набирая новых добровольцев и то и дело сталкиваясь со случаями предательства и дезертирства.

30 января место, которое они выбрали для лагеря, на склонах горы Каракас, было подвергнуто воздушной бомбардировке; повстанцы в панике бежали оттуда через лес, однако никто из них не пострадал. Тем временем преследовавшие их военные, возглавляемые известным своей жестокостью майором Хоакином Касильясом — по слухам, у него имелась коллекция ушей отрезанных у жертв, — отправили за ними шпионов, одетых в гражданское. Солдаты Касильяса оставляли за собой сожженные дома и убитых крестьян, обвиненных в пособничестве повстанцам.

Че все больше превращался в отчаянного и дерзкого бойца-герилью. Явно желая показать себя и реабилитироваться за ошибку с потерей винтовки в Алегриа-де-Пио, он постоянно вызывался выполнять самые опасные задания. Во время воздушной бомбардировки горы Каракас, когда все — включая Фиделя — бежали, Эрнесто задержался, чтобы помочь отставшим и забрать брошенные вещи, в том числе оружие и фуражку Фиделя.

В нем обнаруживались и другие черты: Гевара стал все чаще демонстрировать подозрительность и суровость по отношению к новобранцам, особенно к тем, кто пришел из города. Он подвергал сомнению их отвагу, силу духа и преданность борьбе. Не менее подозрителен был Че и к крестьянам, которые им встречались, в дневнике он часто называл их «мошенниками, говорунами» и «нервными типами». Также в нем все больше проявлялась глубокая ненависть к трусам — особенность, которой он вскоре станет знаменит. Особенно Геваре не нравился один из членов их отряда, «Гальего» Хосе Моран, ветеран «Гранмы», которого он подозревал в трусости и считал потенциальным дезертиром.

Теперь Че очень хорошо знал, какую опасность представляют шпионы и чивато, и искал возможности покарать предателя или вражеского лазутчика в назидание другим. Когда повстанцы задержали трех военных-шпионов и они признались, кем являются на самом деле, Че был среди тех, кто выступал за их казнь. Однако Фидель решил проявить милость и отправил задержанных обратно в казармы с предупреждением и личным письмом к командиру. Че хотел, чтобы партизаны стали единой и прочной боевой силой и был обеспокоен терпимостью Фиделя к симулянтам и нарушителям дисциплины. Поэтому он был очень доволен, когда в конце января Фидель ввел-таки закон о наказаниях. С этого времени, объявил он бойцам, смерть полагается за три вида преступлений: «дезертирство, неподчинение и пораженчество». Когда один из дезертиров, Серхио Акунья, погиб страшной смертью от рук поймавших его военных — его пытали, нанесли четыре огнестрельных ранения и потом повесили, — Че охарактеризовал это происшествие как «печальное, но поучительное».

К концу января стало заметно, что небольшой отряд Кастро имеет некоторый вес на Кубе. От Фаустино Переса, человека Фиделя в Гаване, пришло сообщение, что он собрал для повстанцев тридцать тысяч долларов, что городские ячейки «Движения 26 июля» проводят диверсии в городах и что среди солдат растет обеспокоенность нападениями повстанцев. Ходили слухи, что Батиста собирается уволить начальника штаба армии, но тем временем глава страны и его генералы продолжали утверждать, будто повстанцы практически уничтожены, поспешно отступают и не представляют угрозы для армии. Эта пропаганда очень раздражала Фиделя, и он приказал Фаустино Пересу устроить ему интервью с надежным журналистом, который мог бы приехать в сьерру, чтобы подтвердить его существование и подробно рассказать о нем миру. Также он хотел провести встречу с Национальным директоратом и отправил сообщение Франку Паису и Селии Санчес, с тем чтобы они организовали совещание.

В начале февраля повстанцы провели несколько дней на привале, под проливным дождем и ежедневными бесцельными бомбардировками. В период относительного затишья Че даже начал давать Раулю уроки французского. Но они прервались, так как отряд снова выступил в поход и у Че началась диарея и случился тяжелый, но кратковременный приступ малярии. На холме Лос-Альтос-де-Эспиноса военные устроили на них засаду, в результате которой погиб Хулио Сенон Акоста — неграмотный чернокожий гуахиро, которого Че незадолго до этого стал обучать алфавиту. Со времени высадки с «Гранмы» это была первая смерть в бою. Впоследствии Че воспоет Сенона Акосту, которого он называл «своим первым учеником», как одного из «благородных крестьян», ставших сердцем и душой революции.