Рублев

В 1960-х годах в Ярославском древлехранилище обнаружилась старинная рукопись. Холщовый крашенинный переплет этой большой по размерам книги скрывал в себе несколько строк о месте погребения двух художников на монастырском кладбище.

…Голубовато-зеленая бумага, на которой писали и печатали церковные книги во второй половине XVIII — начале XIX века. Старообрядческий инок Иона в одном из малых потаенных монастырей в заволжских керженских лесах вел для себя эти записи. По рукописям более чем столетней давности повторяет он сведения об иконниках Андрее и Данииле. В них нет ничего нового и неожиданного для биографа Рублева. Но Иона сделал драгоценную приписку и от себя. Он сообщает то, что узнал, скорее всего посетив своих единоверцев — старообрядцев, которые жили большой общиной на окраине Москвы, у Рогожской заставы, как раз неподалеку от Спасо-Андроникова монастыря. Оказывается, в то время в монастыре нещадно перестраивали древние постройки, ломали старое, строили на его месте иное, новомодное, в духе своего времени. Эти перестройки не пощадили и места захоронения художников.

«Святые же их мощи, — добавляет к общеизвестному Иона, — почивают в том Андроникове монастыре под старою колокольнею, которая в недавнем времени разорена, и место сравнено с землю, яко ходити по ней людям всяким и нечистым и тем самым предадеся забвению о тех их святых мощах… преставление их полагается в дето 1430-е…» Иона, по преданию, знает о почти одновременной, в один и тот же год, смерти Андрея и Даниила. Но никто до него не записал о месте погребения — «под старою колокольнею». Где же находилась эта колокольня, в подклети которой или у самой ее стены погребены были художники? В последние годы XVIII века в монастыре построена огромная колокольня (до наших дней не сохранившаяся). Для современников инока Ионы она была «новой». Что касается «старой», то ее местоположение и внешний вид никогда не были бы нам известны, если бы не сохранилось одно-единственное изображение монастыря до его перестройки — акварель архитектора Кампорези, написанная в XVIII столетии. На ней к западу от Спасского собора виден невысокий шатер старой колоколенки — исчезнувшего памятника над забытой впоследствии рублевской могилой.

«Из поколения в поколение…»

Необычайно высоко ценили искусство Рублева современники. Безусловно, упоминанием чернеца Андрея в летописях под 1405 и 1408 годами не исчерпывалась его общерусская известность. Вполне возможно, что таких упоминаний было значительно больше. Рукопись, по которой мы знаем о первой рублевской работе, сгорела в московский пожар 1812 года. Есть серьезное основание думать, что прижизненных документов, которые доказывали бы высокое отношение к нему современников, было много больше, чем мы имеем сейчас. Оно заключается в долгом и устойчивом предании о Рублеве, часть которого сохранилась в более поздней письменности.

Первые посмертные упоминания об Андрее относятся по времени вскоре после его погребения. В конце 1430-х годов на Руси появился писатель, который приобрел вскоре очень широкую известность. То был афонский монах Пахомий, родом серб, осевший в Троице-Сергиевом монастыре. Он занимался в основном агиографией — написанием и переделкой житий русских святых. В 1430— 1450-х годах Пахомием создано несколько редакций — вариантов жизни Сергия и Никона Радонежских.

В поле его внимания, как мы знаем, попала деятельность Никона, история построения и росписи собора, сведения о работе здесь Андрея и Даниила. Он писал — в этом единодушно сходятся исследователи — «по живым следам событий, когда были еще живы младшие современники и некоторые сверстники великого художника» (В. Д. Кузьмина). Жизнеописатель мог слушать рассказы не только монахов, при которых делалась роспись, но, может быть, и художников младшего поколения, трудившихся некогда вместе со старцем Андреем. Более того, в книжнице Троицкого монастыря он мог пользоваться документами, относящимися к художественным работам в соборе.

Благодаря Пахомию, которого можно было бы с полным правом назвать первым по времени биографом Рублева, известно и о последних годах жизни художника в Андроникове монастыре, о росписи собора, смерти Андрея и затем Даниила. Пахомий же сообщает о том глубоком уважении, которым пользовался Андрей в своей обители. Эти сведения с разной мерой подробностей были внесены им в 1450-е годы в поздние редакции житий Сергия и Никона.

Таким образом, агиографические произведения оказались более богатым и более ценным источником для биографа Рублева, нежели современные ему летописи. Составители летописных сборников, трудившиеся в XVI столетии, порой чувствовали этот недостаток и поэтому большими отрывками цитировали текст Пахомия.

К 1507 году относится создание еще одного литературного сочинения, которое показывает, как относились на Руси к личности и творчеству Рублева в это время. То была духовная грамота, завещание известного тогда писателя Иосифа Волоцкого. В пространное это произведение входит глава о выдающихся русских людях прошлого. Среди прочих Иосиф упоминает Даниила с Андреем. При этом он сообщает несколько очень важных сведений о личности Рублева и его биографии, которые неизвестны по более ранним сохранившимся источникам. У Иосифа имелись данные, что Андрей был учеником Даниила, что оба художника были исихастами-практиками. К середине XVI века творение Иосифа Волоцкого было включено в Четьи-Минеи митрополита Макария — грандиозный рукописный свод, где большое место заняла история Руси. Имя Рублева, окруженное ореолом праведности, запечатлелось в этой сокровищнице русской письменности. Редкие, неизвестные даже Пахомию черты духовного облика Рублева у Иосифа Волоцкого не случайны. Сам он был большим ценителем и собирателем, возможно первым на Руси, рублевских икон. Когда он пришел в 1479 году на Волок, с тем чтобы основать здесь монастырь, то принес как свой вклад в будущую обитель четыре небольшие иконы. Позднее первые местные монахи вспоминали, что три из них были «Рублева письма Андреева». Впоследствии несколько творений «Андреева письма» волоцкий игумен получил в дар от художника Феодосия, сына прославленного Дионисия, который вместе с отцом и братом Владимиром, а также монахом Паисием работал с 1484 года и позже в Иосифовом монастыре. Значит, спустя полстолетия после смерти Рублева его иконы собирались и ценились в семьях художников, причем самых значительных — «хитрых живописцев в Русской земли»! Сам Иосиф свидетельствует о необычайно высокой стоимости рублевских творений в его время. Около 1511 года в одном из своих посланий он так вспоминал об этом вкладе Феодосия: «Поставил у меня Феодосии иконник иконы Андреева письма, промена на двадцать рублев».

Нетрудно по хозяйственным и торговым документам подсчитать значение этой суммы. Двадцать рублей по тем временам — средняя стоимость деревни с землей, угодьями, постройками…

Конечно, материальная стоимость произведений искусства сама по себе не может служить мерилом их эстетической значимости. Однако оно выражает отношение людей к ним, в какой-то мере может отражать представление и о художественных качествах. Обычная живописная икона в те времена не могла быть столь дорога. Не только в городских и монастырских соборах, но и в каждой сельской церкви имелись иконостасы. Иконы ветшали, сгорали во время пожаров. Их приходилось заказывать для каждого сгоревшего или новопостроенного храма десятками. И не только малые, келейные, но чаще как раз иконостасные, значительных размеров.

В 1503–1504 годах был сделан еще один вклад в Иосифов монастырь. Ни имя вкладчика, ни количество вложенных икон теперь неизвестно, потому что в монастырском синодике сохранилась лишь обрывочная надпись об этом вкладе, из которой видно лишь, что вкладчиком была женщина: «А дала иконы Андреева письма Рублева…»

Когда в 1545 году, уже после смерти Иосифа, в монастыре будет сделана подробная и тщательная опись хранившихся здесь книг, икон, ювелирных изделий, то в ней будут упомянуты четыре иконы Андрея Рублева. На трех из них авторы описи останавливают особое внимание, называют, что было изображено на них. Одно изображение — Богоматери Одигитрии находилось в местному ряду иконостаса «на левой стороне у дверей царских» и было, следовательно, больших размеров. Величина второй иконы, тоже «Богородична образа», неизвестна. Что касается третьей, то составители описи не были вполне уверены, что это подлинное рублевское творение, и отметили особо, что о нем лишь говорят как о произведении великого мастера: «Образ Пречистыя, кажут, Рублева письма». Это была небольшая икона, так называемая «пядница» [31].