Мазарини

Итак, одни противники кардинала сделали ставку на Мадрид и Рим, другие же тихонечко возились внутри королевства. В провинциях Франции продолжалась борьба за созыв Генеральных штатов. Более серьезный оборот она приняла в Анжу, Пуату и особенно в Нормандии, где провинциальные штаты были ликвидированы по прямому указу первого министра в 1655 году. Ситуацию попытались смягчить обещанием Людовика XIV созвать их в подходящий момент, но королю мало кто тогда верил. Непокорное и возмущенное дворянство провинций продолжало собираться на свои ассамблеи. И в августе 1658 года Королевский совет постановил, что дворяне Нормандии под страхом смертной казни не должны проводить ассамблеи без специального разрешения монарха.

Мазарини и после Фронды продолжал соблюдать осторожность в политике. Теперь он последовательно действовал через Людовика XIV и своих возвысившихся ставленников. Новый сильный человек королевства Жан-Батист Кольбер писал патрону в июле 1658 года: «Вы, Ваше Преосвященство, совершенно справедливо отметили, что следует употребить сильнодействующее лекарство, чтобы предотвратить болезненный зуд устраивать собрания, который охватил сейчас дворянство во всех провинциях… Точно известно о том дурном расположении духа, в котором находятся провинции Нормандия, Пуату, Анжу. Вам необходимо прибегнуть к показательным наказаниям, чтобы сознание долга восторжествовало в этих провинциях». Кольбер советовал беспощадно расправиться с непокорными дворянами, к которым к тому же чувствовал личную неприязнь.

Расправа не заставила себя ждать. Руководители мятежных дворян во главе с их лидером по имени Боннесон были схвачены и преданы суду. Парижский парламент как судебное учреждение уже не казался первому министру достойным доверия. Суд над дворянами доверили Большому совету.

Процесс длился несколько месяцев. Боннесон и его ближайшие сподвижники, даже те, кто сумел скрыться, были приговорены к смертной казни. Недвижимость осужденных сровняли с землей, их леса вырубили. Сам Боннесон был казнен 13 января 1658 года. До последнего момента этот человек был уверен в правоте своего дела.

Казнь Боннесона способствовала окончательному подчинению дворянства бюрократическому государству. С тех пор оно смирилось со своим положением, проявляя себя лишь во время войн – правда, довольно частых и продолжительных в эпоху Короля-Солнце. Этот паразитизм служил украшением Французского государства во время царствования Людовика XIV, ему активно подражали за границей. Потомственные дворяне шпаги уступили силе, но уступили во многом потому, что сами уже были бессильны. Дальнейшей борьбе за власть они предпочли приближение к ее эпицентру – королевскому двору.

Недолго сопротивлялось политике Мазарини и «старое чиновничество» – дворянство мантии, в ряде случаев выступая совместно с дворянством шпаги. Построенная еще при Ришелье административная система формирующегося централизованного и монополизирующего власть государства во время Фронды была частично разрушена. Правительству Мазарини предстояло ее восстанавливать, преодолевая сопротивление парламентов и прочего «старого» чиновничества.

В 1653 году первый министр восстановил былую практику посылки интендантов в провинции. Борьба центральной власти с волнениями в Бордо и Гиени, Марселе и Провансе продолжалась, и поэтому комиссаров прямо не называли интендантами. Эти люди не жили постоянно в подконтрольных им местностях, потому что рисковали жизнью почти каждый божий день. Обязанности их поначалу были различными, как бы замаскированными. Некоторые посланцы центра отвечали не за одну, а за две или даже три провинции.

Конфликтные ситуации возникали и в столице. Здесь с ними умело и дипломатично справлялся сам кардинал. За всю свою жизнь Джулио привык быть там, где горела почва под ногами. Своим острым чутьем среди выросших новых сильных политиков он ощущал: чем дольше тлеют конфликты, тем больше в нем сохраняется необходимость.

Весной 1655 года правительство Людовика XIV предложило для регистрации Парижскому парламенту несколько финансовых эдиктов, которые вызвали критику и противодействие магистратов. В дело решил вмешаться юный король: разряженные в охотничьи костюмы, люди его свиты явились в парламент. И во главе их красовался сам Людовик. Там монарх пробыл всего несколько минут, раздосадованный тем, что его отвлекают от любимых занятий и не слушаются, как подобает подданным. Он объявил, что запрещает проводить совместные заседания всех палат парламента и тут же покинул Дворец правосудия.

Парламентарии были оскорблены таким неуважением к себе и решили не подчиняться. Людовик тут же побежал к своему учителю и крестному отцу, а первый министр своим дипломатическим искусством «утопил» парламентский конфликт в долгих и запутанных переговорах.

Мазарини знал, что делает, несмотря на имевшиеся еще трудности. «Сейчас я, как никогда раньше, уверен в будущем», – говорил он королеве. Кардинал не спешил, поскольку имелись его выдвиженцы, которые продолжат дело, пусть даже несколько иными способами.

За спиной мудрого и осторожного первого министра все более становилась заметной фигура его личного интенданта Кольбера, представлявшего интересы нового государственного чиновничества, добивавшегося более жестких мер по отношению к любым формам оппозиции власти. После выходки Людовика XIV в парламенте Кольбер заметил Мазарини: «Все добропорядочные люди в ужасе от зловредных умыслов членов парламента, слышатся справедливые жалобы, что Ваше Преосвященство не желает преодолеть свою доброту и действовать так, чтобы в сознании магистратов отпечатался страх, в то время как это единственный путь к тому, чтобы удерживать их в рамках должного. Существует мнение, что следует в ближайшее воскресенье вызвать старейшин палат парламента, со всей строгостью сказать им о неудовольствии короля деятельностью парламента и в выражениях твердых и энергичных объяснить им, что у них нет никакой надежды на проведение совместных заседаний».

Джулио Мазарини многим уже казался добрым, чего не бывало раньше. Кардинал с большим вниманием относился к советам своего энергичного протеже, но продолжал поступать в соответствии со своей давно выработанной и проверенной тактикой поведения. Но он понимал, что за силовыми методами в будущем дело не станет.

Магистраты потихоньку продолжали настаивать на проведении совместного заседания всех палат. Спустя год, в августе 1656 года, парламентом был поднят вопрос об участившейся практике передачи важных судебных дел, ранее рассматривавшихся в парламенте, в Государственный совет. Было принято постановление о подотчетности парламенту докладчиков Государственного совета.

Это постановление вызвало бурное негодование правительства. Лишь один Мазарини сохранял полное спокойствие, понимая, что все выльется в пустую говорильню. Кольбер же предложил первому министру составить мемуар о незаконности претензий парламента. Одновременно докладчики Государственного совета отправили к Людовику XIV свою делегацию. Глава делегации государственный советник Ж. Гомен заявил, что Франция до тех пор не обретет спокойствия, пока все гранды не будут лишены власти, пока у всех гугенотов не будут отобраны занимаемые ими места и пока парламенты не принудят к молчанию.

Король принял их ласково. Фактически это была программа, которую он в будущем претворит в жизнь с помощью тех людей, которых оставит ему Мазарини. Но некоторых из них он уничтожит в самом начале своего настоящего правления. Пока же король был молод, уважал первого министра, привык ему подчиняться и не желал ничего предпринимать против его политики.

При Людовике XIV выживет и фактически будет осуществлять управление Францией главный выдвиженец и своеобразный «серый кардинал» Мазарини – Жан-Батист Кольбер. Однако в 1650-е годы после Фронды на первом плане внутренней политики первого министра работали два человека. Когда кардинал вернулся в Париж, он назначил сразу двух сюринтендантов финансов: Фуке и Сервьена. Последний уже изрядно послужил ему, был уставшим и больным, и поэтому для него это была своего рода синекура, хотя она и ограничивала власть другого, главного и более талантливого сюринтенданта – Николя Фуке.