По следам Адама

— Мы вовсе не бедные, — говорил хаджи, хотя лично ему принадлежала только циновка, на которой он сидел — Наша гордость — вот наше богатство. И никто не голодает у нас на болотах.

Эти люди были богаты духовно. Они никому не завидовали. Вот почему их цивилизация прошла через века, в то время как ассирийцы, персы, греки и римляне, вознесясь к вершинам, исчезли с лица Земли. Они обладают теми основами, которых нет и у нас: уважением к предкам и уверенностью в будущем. Мы тешим себя уверенностью, будто первыми создали цивилизацию, которая не обречена на гибель, но никак не можем остановить свой бег. Мы постоянно строим что-то новое, но строим безо всякого плана, и поэтому в процессе строительства у нас возникают все новые проблемы. Стрессы, детская преступность, безработица, гонка вооружений, терроризм, перенаселенность, глобальное потепление, истощение природных ресурсов, загрязнение воздуха, воды и земли.

На самом деле мы испытываем счастье только во время отпуска, когда напряжение и повседневная гонка остаются где-то позади. Именно тогда мы приобщаемся к природе: уходим в леса и долины на охоту или рыбалку. При этом нам жалко «примитивные народы» — ведь им постоянно приходится жить такой жизнью.

Столетний хаджи сидел посреди своего дома, величественный и полный уверенности, и перемешивал палкой угли в глиняной жаровне. Никого здесь не мучило желание обладать чем-то им неведомым. Старик развлекал нас историями, пронизанными отменным чувством юмора. Языки пламени отражались на лицах арабов, сидевших вдоль стен и молча внимавших ему. Кто-то разлил чай из элегантного заварного чайника по маленьким, стаканчикам в оправе из серебра, и воздух наполнился тонким ароматом божественного напитка.

Я окинул взглядом просторное и высокое помещение. Основу его составляли семь дуг из тростника, толще человеческого тела. На них, точно на ребрах, держались толстые тростниковые циновки. Я поневоле почувствовал себя как библейский Иона в чреве кита. Но по обе стороны этого чрева открывался захватывающий дух вид ночного неба, усеянного переливающимися звездами. Мне стало интересно, что «болотные арабы» думают о внешнем мире.

Словно прочитав мои мысли, хаджи рассказал, как он однажды был в Багдаде и что там ему безумно не хватало тишины и спокойствия родных краев. Он считал, что города порождают ложь, зависть и алчность.

— На болотах не бывает воров, — сказал он. — Хвала Аллаху, у всех есть все необходимое, и ничего лишнего. Буйволам хватает травы, в протоках кишмя кишит рыба, в изобилии цыплят, уток и дичи, а также арбузов. Здешние циновки и корзины из тростника всегда можно выменять на чай и муку. Чего еще человеку надо?

Кроме того, — тут старец торжественно воздел руки к небесам, — наши женщины добры и красивы.

У него самого — четыре жены. Вдоль стен раздался оживленный шепот и смешки. Белобородый старец знал, о чем он говорил.

Как известно, находясь в Райском саду, следует с опаской относиться к искушениям. Но однажды я в обществе мексиканца, экспедиционного механика, оказался на мосту, стоящем на краю болот. Он разделял мою слабость к красивым лицам и изящным формам, и когда мимо проплывала на каноэ удивительной красоты женщина, он не удержался и схватился за камеру. Он не видел, но я-то видел, что по направлению к нам мчится со всех сил, путаясь в развивающемся белом балахоне, араб с поднятым копьем в руке. Мне пришлось силой выхватить камеру у незадачливого фотографа. Мы убежали с быстротой молнии и оставили красотку на попечении ее стража.

Женщин на болотах охраняли очень тщательно. Им не позволялось ни есть в нашем обществе, ни даже подавать нам чай. Словно для того, чтобы не подвергать опасному искушению слабых потомков Адама, все они кутались в черные балахоны. Однако иногда сквозь щели в тростниковых стенах, да еще когда они кормили кур, пекли лепешки или плыли в каноэ, удавалось мельком увидеть очаровательное лицо или изящную ступню. Лепешки на болотах пекли на внутренних стенках больших глиняных сосудов, похожих на кувшины. Если вы, привлеченный божественным ароматом, незаметно пробирались поближе, то можно было увидеть и блестящие глаза, и бело-снежную улыбку, но только на один короткий миг, пока обладательница этой красоты, заметив вас, не отворачивалась или не закрывала лицо черной накидкой. И женщины, и мужчины обладали тонкими, четко очерченными профилями. Женщины не уступали мужчинам в умении управлять тяжело груженными каноэ, но появляться в мужском обществе, а также смеяться и махать руками, когда мы проплывали мимо, разрешалось только или очень юным, или очень старым.

Развлечения, которым без устали предается окружающий мир, не добрались к ним сквозь заросли тростника, но, судя по смеху и улыбкам, они прекрасно обходились и так. Хаджи знал, что мы, горожане, обязательно должны зарабатывать деньги себе на машины и на электричество.

Но он далеко не был уверен, что планы багдадского правительства провести в болота электричество и завезти кирпич для строительства домов сделают его народ счастливее. «Когда люди счастливы, они улыбаются», — говорил он. Но на улицах Багдада никто не улыбался ему навстречу.

— В городе слишком много народа, — объяснил я. — Всем не наулыбаешься.

Хаджи ходил и по безлюдным улицам. И там ему тоже никто не улыбнулся.

Дугообразные связки тростника, составлявшие основу главного дома во владениях хаджи, в точности напоминали те, из которых состоял корпус «Ра II». Многие здесь могли изготовить отдельные детали, необходимые для строительства корабля, но сами корабли они никогда не строили, только дома на плавучих островах. По каналам они передвигались на каноэ из досок, залитых асфальтом. Если бы они научили нас, как в течение долгого времени удерживать на плаву конструкцию из тростника, то и мы, с помощью индейцев с берегов Титикака, помогли бы им вернуть к жизни забытое искусство их предков-кораблестроителей.

Впервые направляясь в край болот, я не знал, смогут ли хаджи и его соплеменники понять, чего я хочу. Старец слушал меня внимательно и охотно. С его внешностью, его легко можно было принять за богатого нефтяного шейха, отставного дипломата или видного ученого. В своей белой хламиде он походил на библейского пророка, столь же бессмертного, как и тот дом, в котором он жил. Иногда мне казалось, что напротив меня сидит сам Моисей или Авраам. Ну не мог старый патриарх не знать ничего о лодках из тростника!

Он действительно знал. В дни его молодости существовало три вида лодок. Первые два были плоскодонными и держались на воде потому, что их обрабатывали асфальтом изнутри и снаружи. Одна, круглая, звалась «гуффа» и по форме напоминала ирландскую кожаную лодку, вторая, продолговатая — «джиллаби» — была предшественницей современных деревянных каноэ «болотных арабов». Я видел модели этих древнейших судов в Багдадском музее и даже плавал на одной такой по реке в окрестностях Вавилона. Третья называлась «элепурбати», и ее не пропитывали асфальтом. Она состояла из туго перевязанных пучков тростника, между которыми не оставалось пустых мест, благодаря такой конструкции она держалась на плаву.

То самое, ради чего я приехал! Но ведь тростник со временем промокает?

«Он не промокает, если его срезать в августе», ответил хаджи, и все вокруг закивали головами. Это было общеизвестно. Общеизвестно здесь, посреди болот, но не на берегах эфиопского озера Тана, где заготавливали тростник для «Ра» и «Ра II» в декабре. В августе, в месяц полной луны, тростник вырабатывал особый сок, который препятствовал увлажнению. В умных книгах об этом не было написано ни слова, но кто же ищет ответы в умных книгах!

По стопам Ноя

Вместе с десятком товарищей из разных стран мира мы плыли по направлению к океану, и меня не покидало ощущение причастности к описанным в Библии событиям. От места при слиянии Тигра и Евфрата, где появились на свет Адам и Ева, наш путь лежал туда, где праотец Ной открыл новую главу в истории христианской и мусульманской религий. Еще в детстве меня поразил рассказ о Всемирном потопе и Ноевом ковчеге. Та же сказочная атмосфера царила на берегах Тигра, когда «болотные арабы» связывали тростник в огромные пучки, чтобы построить судно, названное нами в честь реки, которая понесет нас к океану. Имя «Ной» символизировало зарю кораблестроения. В древнейшие времена корабли не строили из досок; шумерские рисунки изображают людей и животных на борту лодок из тростника.